Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов - Иоанн Киннам

______________

* 1 Авидский залив иначе назывался заливом Святого Георгия Систского, по находившемуся при нем городу Систу. Carol. du Fresn. ad h. I.

** 2 Оттон Фризингенский о Хировакхийской долине говорит так: vallem quandam juxta oppidulum Cherevach dictum, campi viriditate laetum, amniculi cujusdam medio decursu conspicuam attigimus, cujus loci amoenitate capti omnes, illo tentoria figere et ibi pausare constituimus.

*** 1 См. Вриенн. стр. 139, 140; прим. 2.

**** 2 О прочности и высоте башен и стен Византии Гунтер (in Hist. Cpolit. с. 15) говорит следующее: Est enim civitas triangula, habens in quolibet latere magnum milliare vel amplius, ex ea parte, qua terram attingit, vasto aggere et muro firmistimo tripliciter clausa. Turres habens per circuitum sui excelsas et fortes, adeo sibi invicem propinquas, ut puer septennis de una turri ad alteram pomum valeat jaculari. Потом ниже: Ex ea parte, quoniam agger esse non potuit, propter frequentiam portus, qnem habet tutissimum ac celeberrimum, muri sunt alti admirandae spissitudinis, et turres densae, eductae ad tantam celsitndinem, ut quivis in culmen ipsarum aspectum dirigere perhorrescat.

15. Это так. Находясь в упомянутом предместье, Конрад послал передать царю объяснение почти в тоне глубокого сокрушения. Вот его содержание: "Всякому человеку с умом надобно, государь, смотреть не на дело само по себе, а на цель, с которой оно особенно совершается. Кто предзанят какой-нибудь мыслью, тот часто и доброго не хвалит, и явно худого не порицает. Между тем бывает иногда, что от врагов, сверх чаяния, мы получаем добро, а от друзей испытываем зло. Итак, не обвиняй нас в тех преступных действиях, которые недавно совершены в твоей земле толпами нашего войска, и не досадуй на это, потому что не мы сами были причиной того,- это произведено безумной стремительностью толпы, своевольно покушавшейся на такие преступления. Ведь где блуждает и скитается иноземное и пришлое войско,- либо для обозрения страны, либо для добывания необходимых припасов; там подоб-{81}ные преступления с обеих сторон, думаю, естественны". Так говорили алеманы. А царь, приняв их слова в смысле ироническом, отвечал следующее: "И нашему величеству небезызвестно, что стремительность толпы есть явление, всегда неудобоправимое и необузданное. Потому-то, конечно, мы, не связанные ни обещанием и ничем другим, озаботились, как бы не обидеть вас, как бы, то есть, вам, людям иностранным и пришлым, пройти по нашей земле безвредно, боясь нарушением долга гостеприимства навлечь на себя невыгодное между людьми мнение. А что вы, как мудрецы, умеющие хорошо исследовать природу вещей, представляете такие дела не подлежащими обвинению,- за то мы даже благодарим вас, потому что вперед не будем уже стараться удерживать народного порыва и свалим все на безумие толпы, чему вы научили нас добрым своим примером. В этом случае вам выгоднее будет не ходить вразброд и не скитаться так по чужой земле; ибо если это будет принято и с обеих сторон предоставится народным толпам увлекаться своими порывами, то иностранцы, естественно, потерпят много от туземцев". С этими словами царь отпустил послов Конрада. Между тем, видя, что римское войско по количеству гораздо менее войска варваров, а по знанию военного искусства и твердости в сражениях далеко превосходнее его, придумал следующее. Он приказал Просуху, Чикандилу и многим другим римским военачальникам {82} взять с собой достаточное число войска и, поставив его прямо против алеманов, построить так: нефронтовую и как бы сборную часть армии поместить далее, около четвертого знамени, потом поставить тяжеловооруженных и латников, затем быстролетных наездников и, наконец, впереди - скифов вместе с персидскими и римскими стрелками. Римляне так и сделали, и алеманы, лишь только увидели это, с сильным раздражением и шумом пустились на них. Тут произошло упорное сражение и великое побоище алеманов, потому что римляне искусно встречали нападение своих противников и убивали их. Между тем Конрад, еще не зная об этом событии, надменно сидел в лагере и далеко простирал свои надежды. Поэтому царь, желая посрамить прежнее его высокомерие, отправил к нему письмо следующего содержания: "Каждому из нас долженствовало быть хорошо известно, что как конь, если он не слушается узды, не только не может быть полезен всаднику, но еще часто вместе с собой низвергает его в бездну, так и войско, если оно не повинуется военачальникам, большей частью подвергает опасностям правителей. Поэтому нам не следовало бы позволять своим войскам - тому и другому - увлекаться собственными порывами. Но как ты, - не знаю, по какому побуждению, - первый пренебрег этим правилом, а через то заставил по необходимости следовать новому образу мыслей и наше величество, сколь ни дружески были мы располо-{83}жены к тебе, то теперь сообрази, к чему привело вас это своеволие толпы. Мне доносят, что и небольшое римское войско, схватившись с немалочисленным войском алеманов, привело его в худое состояние, потому что туземец у себя дома большей частью одолевает пришельца и иностранца. А между тем за такое буйство нам даже нельзя будет и наказать свою толпу. Да и как это можно, когда мы однажды позволили им следовать собственной воле? Итак, если тебе угодно,- опять скажу,- надобно обоим нам крепко держать бразды власти и обуздывать порывы своих войск; а неугодно - пусть все остается в нынешнем положении. По крайней мере, мы ясно высказали вам, что делается".

16. Так оканчивалось письмо царя. Но Конрад, еще ничего не слышав о произошедшем с алеманами, казалось, вовсе не обратил на это внимания; напротив, просил царя прислать ему царский дромон и обыкновенные триремы, чтобы употребить их для переправы,- и если они не скоро будут присланы, грозил в будущем году обложить город своими мириадами. Разгневавшись на это, царь отвечал нахалу уже не иронией, но напал на него резкими выражениями и писал следующее: "У кого есть хоть немного соображения, тот обыкновенно судит о вещах не по множеству их, а больше по качеству и по происходящим оттуда выгодам и невыгодам. Посему и подвижников Марса надобно оценивать не многочисленностью их, а муже-{84}ством, трудами и знанием этого дела. Итак, хотя за тобой следует огромное войско, однако же оно не многим превосходнее нашего, рассеянного по пространству Римской империи, потому что не устроено и большей частью неопытно в воинском деле. Стадо овец считай хоть целыми мириадами - едва ли оно устоит при нападении льва. Разве не знаешь, что ты был уже в наших руках, как птичка, и если бы мы захотели, твоя погибель не замедлила бы совершиться. Подумай, что жители сей страны суть те, которых предки с оружием в руках прошли всю землю и овладели вами и прочими под солнцем народами. Рассчитай это и знай, что не придет к тебе царский корабль и не будет доставлено тебе ничто, чего ты просил у нас, но понесут тебя обратно по прежнему пути ноги твоих коней. И вовсе не следует порицать нас, если для желающих наносить нам обиды мы будем тяжелы. Ведь обижать и защищаться - не одно и то же: первое происходит от дурного сердца, а последнее поддерживается, конечно, стремлением к безопасности. Подданные давно уже просят нас, чтобы, сколько ни получено будет пользы от соседних персов, римляне всем этим владели без хлопот1*. Так, чего мы не хотели допустить {85} по просьбе наших подданных, того самого, смотри, как бы не допустили побуждаемые тобой". Выслушав это и узнав о недавнем поражении алеманов, Конрад взошел на какое-то жалкое судно, вытащенное на морской берег, поплыл на нем через Дамалеев пролив и, гонимый варварским малодушием, скоро очутился на другой стороне, ибо варвар при удаче бывает через меру горд и надменен, а при неудаче упадает духом более чем должно и непомерно унижается. Между тем царь, чтобы еще более смирить его, поступил следующим образом: он послал несколько римлян к шедшему назади в значительном количестве алеманскому войску с намерением приманкой денег поколебать в нем благорасположение к Конраду. Услышав это, Конрад уже не обнаруживал такой надменности, как прежде, но отправил к царю послов и просил прислать к нему какого-нибудь римлянина, который бы служил ему проводником и безопасно провел его войско. Посему и послан был к нему человек, исполнявший в то время должность аколуфа1**, которому также поручено было войти с Конрадом в рассуждение о союзе. Сражать-{86}ся римлянам и алеманам во взаимном союзе было бы весьма выгодно - это помогло бы царю, а царь еще более помог бы Конраду, если бы он захотел воевать против персов вообще с царем. Показаны были ему и две дороги, и он мог избрать, которую хочет. Вот что Стефан объявил Конраду; но он, посоветовавшись со своими, отказался от союза, а дорогу избрал на Филомелион. До Мелангий и города Дорилеи не встретилось с алеманами ничего неприятного. Но когда они находились здесь, перс, по имени Мамплан2***, решился с небольшим войском напасть на передовые их отряды с намерением попробовать их силу и изучить образ их битвы. Алеманы при первом появлении персов шли без всякого порядка и пустились на них с жаром и великим шумом. А персы, пока алеманы еще не удалились от своего лагеря, дали тыл и притворно обратились в бегство; когда же и кони алеманов уже утомились, и сами они далеко ускакали от лагеря, те приняли обратное стремление и перебили как коней их, так и их самих. Эта многократно повторенная уловка повергла алеманов в чрезвычайный страх. Тут-то надобно было видеть вчерашних смельчаков и нахалов, наступавших, подобно беспорядочной толпе зве-{87}рей,- как они теперь стали робки и низки и не показывали способности не только действовать, но даже и мыслить. А когда на персов поскакал и Конрад (ибо на войне был он смел), то потерял и тех весьма быстрых на бегу коней, которых подарил ему царь, и сам едва не был взят в плен варварами.