Час пик для новобрачных - Татьяна Полякова

В город я прибыла ближе к вечеру и, едва миновав пост ГИБДД, стала звонить в общежитие. Мне повезло. Сначала я услышала детский голосок, который важно сообщил: “Вас слушают”. Я изложила свою просьбу, и девчушка сказала:

— Сейчас я дядю Вову позову.

После чего с интервалом в полминуты в трубке возник мужской голос:

— Да.

— Володя, ваша мама попросила меня кое-какие вещи передать.

— Ага… куда подъехать?

— Вы мне адрес свой скажите, я сама подъеду. Адрес я получила и в течение часа кружила по окраине, разыскивая общежитие. То ли Володя плохо объяснил, то ли я оказалась не очень толковой, но нужное мне здание нашла с трудом. Обшарпанный двухэтажный дом притулился между свалкой и забором какого-то предприятия и представлял собой довольно унылое зрелище. Непосредственно к общежитию было не подъехать: разбитую, в жутких колдобинах дорогу украшала гигантская лужа. Я оставила машину рядом с ней и пошлепала к подъезду. Нижнюю ступеньку лестницы залило водой, обойти ее возможным не представлялось, и я, зло чертыхаясь, прыгнула, едва не тюкнувшись носом в обшарпанную дверь.

В сумрачном холле за стареньким столом старушка и девочка лет семи играли в лото при свете настольной лампы, рядом стоял телефонный аппарат, перетянутый изоляционной лентой. Услышав, как хлопнула дверь, старушка отвлеклась от своего занятия и взглянула на меня.

— Я к Рязанову Володе, в первую комнату, — сообщила я.

Девчушка бросилась в боковой коридор и громко позвала:

— Дядя Вова, к вам пришли.

Через минуту в холле появился парень лет двадцати пяти в застиранном спортивном костюме и с удивлением уставился на меня.

— Это я вам звонила, — сообщила я. — Сумки у меня в машине.

— Ага, я сейчас, — засуетился он, посмотрел на тапочки, в которые был обут, хотел вернуться в комнату, но потом махнул рукой и пошел к двери. — Как там мамаша? — спросил он, все еще приглядываясь ко мне.

— Хорошо. Привет вам передает. Ловко перемахнув через лужу, Володя помог переправиться мне и поинтересовался:

— А вы какими судьбами в нашем Борине? Что-то я вас не припомню.

— Я из газеты, — соврала я, все больше входя во вкус. — Меня интересует убийство в Лоскутове. — Выражение его лица мгновенно переменилось, теперь оно стало хмурым, даже враждебным. — Я бы хотела встретиться с Людмилой Логиновой. Ваша мама сказала, у вас есть ее телефон.

— Ну есть. А зачем она вам?

— Не так давно произошло очень похожее убийство. И преступник тоже не найден. Мы проводим журналистское расследование.

— Ясно, — вздохнул он. Как видно, воспоминания о тех событиях никакого удовольствия ему не доставили. — Записывайте телефон, только ничего нового она вам не скажет, ее сто раз спрашивали-переспрашивали, никакого толку.

— Может быть, для начала вы ей сами позвоните, чтоб я не свалилась как снег на голову? — Я набрала номер и, пока он решал, стоит ли делать мне одолжение или нет, сунула ему трубку в руку.

— Люда, — заговорил он, — это Володя. Да, я… Тут вот девушка из газеты хочет поговорить с вами об убийстве. Да… журналистское расследование, говорит, ага.. Спасибо, хорошо. Да .. и вам того же… Поезжайте к ней, — сказал он, возвращая мне телефон, — она сейчас дома. — Я записала адрес, затем открыла багажник, и Володя забрал сумки. — Мамаша их гирями набила, что ли, — пробормотал он, поставив сумки на землю с намерением перехватить их поудобнее.

— Володя, — все-таки спросила я, хоть чувствовала, что говорить он не захочет, — той осенью в доме вашей мамы жил студент из Москвы?

— Ну жил. Зачем вам студент?

— Вы ведь рассказывали, что видели его возле Лоскутова.

— Я его с дороги видел, смотрю, человек идет к лесу, куртка зеленая. Такая у Лешки была. Вот и все. Он ли, нет, я не знаю. Чего б ему там и не ходить. А про то, что видел, говорил только мамаше, так, к слову пришлось.

— А в милиции про это не сказали?

— Про что? — вздохнул он.

— Про то, что видели вблизи дома человека.

— Там, между прочим, не запретная зона, ходи кто хочешь. И студента я сам на поезд посадил за несколько дней до убийства. Студент совсем ни при чем. Я хоть и пару раз с ним встречался, но людей чувствую. Парень он хороший…

— Хорошие иногда тоже убивают, — пожала я плечами, а он неожиданно засмеялся.

— Да вы хоть представляете… Вы знаете, что в этом доме творилось? Вера Григорьевна к стулу была привязана, весь пол и даже стены в крови. Там был псих. Это ведь я ее нашел, понимаете?

— Понимаю, — кивнула я.

Он подхватил сумки и, не попрощавшись, пошел к общежитию.

Я села в машину и только тут сообразила, что искать нужную мне улицу в чужом городе довольно затруднительно, однако окликнуть Володю и спросить, как проехать к Логиновой, не рискнула. Ладно, у меня есть номер ее телефона, в крайнем случае позвоню.

Выбравшись к очагу цивилизации, приземистому зданию, с одной стороны которого было написано “Кафе”, а с другой — “Продукты”, я притормозила и пошла выяснять, как мне проехать. Продавщица, девица лет двадцати, о такой улице вовсе не слышала, а грузчик, скучавший на подоконнике вблизи прилавка, сообщил только, что она на другом конце города. Не очень рассчитывая на удачу, я поехала прямо, посматривая на указатели, в центре города обратилась к постовому, и он очень доходчиво объяснил мне, в каком направлении нужно двигаться. Следуя его указаниям, я через двадцать минут уже тормозила возле девятиэтажного дома, стоявшего в окружении таких же типовых домов. Несмотря на это, район выглядел вполне уютным и даже живописным.

Загнав машину на стоянку возле подъезда, я позвонила, и женский голос пропел:

— Слушаю. — Я сообщила, что нахожусь возле дома и готова подняться в квартиру для беседы. — Я вас жду, — сказала женщина.

Так как в разговоре Володя называл ее Люда, я ожидала встретить женщину молодую, потому слегка опешила, увидев перед собой худенькую старушку лет эдак под семьдесят, которая куталась в пуховый платок.

— Людмила… простите, не знаю вашего отчества…

— Зовите Людой, меня так все зовут. Берите тапочки и в комнату проходите. У меня холодно, отопление отключили. — Мы прошли в единственную комнату и устроились на диване. — Значит, вы интересуетесь убийством Веры Григорьевны? — спросила она с улыбкой, это выглядело довольно странно.

Я молча кивнула. Чего доброго, бабка спросит удостоверение, а там, глядишь, и милицию вызовет, вот и объясняйся с ними, зачем мне понадобилось врать. Я всерьез забеспокоилась и оттого сразу перешла к делу.

— Люда, расскажите мне, пожалуйста, о Вере Григорьевне, что она была за человек и вообще…

— Верочка — человек очень непростой. Талантливая, красавица, с такими нелегко. Она сюда из Москвы приехала после смерти второго мужа. В молодости балериной была, но что-то не задалось, знаете как бывает… Но она всю жизнь отдала искусству, работала с детьми, написала прекрасную книгу. А потом Иван Ильич умер, и она приехала сюда к сестре, квартиру в Москве оставив дочери. Они, знаете, тогда не очень ладили. Дочка увлеклась молодым человеком, а он оказался женатым, и она покончила с собой. Вера так переживала, не знаю, как она вынесла все это. Потом погиб сын, ее любимый Ванечка. Ужасная история. Бедная женщина не вынесла потрясения, в голове у нее все перепуталось, она иногда считала себя маленькой девочкой… С сестрой они тоже не ладили, разница в возрасте… Именно сестра Надя "попросила меня присматривать за Верой Григорьевной. Я согласилась, потому что очень жалела Веру. Ей становилось все хуже и хуже, она по целым дням не выходила из комнаты, иногда совсем теряла голову, кричала на меня и швырялась подушкой. Надя не хотела отправлять ее в больницу, говорила, что это ее убьет. Конечно, ее лечили. Надя не жалела денег, и на какое-то время Вере стало лучше. Потом ей вдруг пришла в голову фантазия жить летом в деревне. У Нади был дом, доставшийся от родственников первого мужа, в этом самом Лоскутове, и Вера принялась его отделывать. Сестра не препятствовала ее фантазиям, считая, что | это как-то отвлекает Веру. Летом она жила в Лоскутове, а в начале сентября возвращалась в город. Мне там было скучновато, людей в округе нет, да и страшно. Вера целыми днями сидела в кресле-качалке, смотрела в сад и вспоминала свою молодость, мужей или своих детей.

— А на что она жила?

— Как же, у нее пенсия хорошая, но пенсия, конечно, не главное. Оба ее мужа занимали важные посты, у Веры имелись сбережения. И сестра ей помогала… Уже после гибели Нади Вера стала продавать вещи, кое-какую мебель, несколько картин. Коллекционеры охотно покупали.

— Вы сказали, что Надя погибла? — нахмурилась я.

— Да. И вправду поверишь, что над этой семьей тяготел злой рок. Когда это случилось с Надей, разум Веры помутился. Она сказала, что никого не желает видеть, и осталась зимовать в Лоскутове, закрыла в доме все ставни и иногда целые сутки даже свет не включала.