Пойдем играть к Адамсам - Джонсон Мендал У.

С другой стороны… – сказала себе Барбара, – с другой стороны…

Нет. В том направлении ее разум двигался весьма неохотно. Тех темных дорожек, куда устремлялись ее мысли, она старалась избегать всю жизнь.

С другой стороны, – продолжала Барбара, – если бы я как-то изменилась, стала чуть больше похожа на ту, какой они хотят меня видеть, что было бы тогда? Она быстро представила себя через несколько дней и подумала, что, возможно, увидит ту минуту, когда кто-то из влюбленных в нее мальчишек вернется, пожалеет ее и отпустит. В конце концов, – сказала Барбара, – что мне терять?

И все же присутствовал нюанс, который ее сдерживал.

Глубоко внутри нее, в месте ниже пупка и выше колен, как деликатно и расплывчато говорила она (а Терри называла такие ассоциации фрейдистскими), находилась другая Барбара, отдельная и почти независимая, и она была там всегда. Ничего необычного. Ничего необычного, если верить тому, что Барбара читала на курсах психологии. С годами Барбара обнаружила, распознала и изолировала это теневое «я», которое называла Сексуальной Барбарой.

Если допустить существование Сексуальной Барбары, то она появлялась в виде ее слегка размытого отражения, которое непременно следовало за своей госпожой, но не всегда подчинялось ей. Если настоящая Барбара банально ждала, что любовь сама найдет ее, то сексуальная Барбара буквально жаждала секса и приключений. Если настоящая Барбара шла своим путем, полагая, что ее истинные достоинства и добродетели в конце концов будут замечены, то Сексуальная Барбара обесцвечивала короткие волосы настоящей Барбары, подкрашивала брови и ресницы, выбирала бюстгальтеры с подкладками, укорачивала юбки, гуляла в определенное время в определенном месте, среди определенных людей. Ей требовалось, чтобы ее разглядели.

Выходило, что соседство с Сексуальной Барбарой – притворно-взрослой, притворно-опасной, притворно-страстной – было потенциально рискованным, а отношения между двумя мисс Миллер всегда должны быть четкими. Настоящая Барбара все контролировала, а Сексуальная Барбара была загнана на глубину, но это своевольное создание, днем и ночью пребывавшее в мечтах, время от времени выныривало, чтобы доставить неприятности. Однако теперь Сексуальная Барбара, возможно, будет именно тем, что нужно.

Если Свободной Пятерке нравилась Барбара такой, какая она есть сейчас, если Джон так неравнодушен к ней, то что, черт возьми, они подумают о Сексуальной Барбаре? Как к ней отнесутся? В любом случае она уже приняла решение. Единственная проблема заключалась в том, что подавляемую всю жизнь Сексуальную Барбару было не так просто «завести». К тому же, она отвечала всем не больше, чем сама Барбара. Ну, что ж…

Эти довольно запутанные рассуждения, конечно же, явились Барбаре не в виде аккуратного реферата. Обрывки идей присутствовали у нее всегда, и из них теперь быстро сформировался смутный план. Всего за несколько секунд она пережила сперва озарение, затем удивление, а потом ощутила возможность найти решение. Ее единственным вопросом к самой себе было: смогу ли я?

– Не слишком туго? – снова повторил Джон, будто теперь он ее обидел.

С мученическим видом Барбара попробовала поерзать на стуле и позволила себе издать какой-то намек на стон. Ей показалось, что получилось довольно дилетантски, но это было только начало.

– Да, – кротко призналась она.

Джон бросил веревку, с которой возился, и нерешительно сел прямо. Возможно, он даже испытывал робость.

– Подойди и проверь сам. Пожалуйста, Джон.

Он встал и подошел к ней сзади.

– Что именно? Руки?

Подглядывая в зеркало туалетного столика, она отклонилась от него – будто ей было страшно или больно. И в то же время смотрела на него сквозь ресницы (к сожалению, не накрашенные).

– В основном да, – ответила она. – Не мог бы ты немного ослабить веревку или развязать одну руку и позволить мне пошевелить ею, чтобы восстановить кровообращение? В противном случае ты мне сильно навредишь.

Джон видел, что она не врет. В то утро ей освобождали только одно запястье, и теперь оно снова было зафиксировано сзади. К тому же, держать ее в сидячем положении было его идеей.

– Хм… – он задумался, как бы наслаждаясь моментом.

– Придумай же что-нибудь, пожалуйста. Я не смогу сбежать, даже если захочу.

– Хорошо, – великодушно произнес он. Сходив туда, где он сидел до этого, он принес запасной кусок веревки и покрепче привязал верхнюю часть ее тела к спинке стула. Затем освободил ей оба запястья, одно за другим.

– Ох! О-о-ох… – произнесла Барбара достаточно искренне. Ее запястья были связаны более чем тридцать шесть часов. Она недоверчиво опустила руки. Ощущение напомнило ей детство, когда она приходила домой после игры в снежки, и руки у нее были холодными и горели огнем. Кровь, казалось, устремилась прямо к кончикам пальцев и пульсировала там. Барбара осторожно согнулась и положила руки на колени, чтобы рассмотреть их (веревка, опутывающая тело, не позволяла поднять их выше). Они покраснели, на ладонях появились белые пятнышки, сверху проступили синие венки, на запястьях были глубокие вмятины от веревки.

Однако если ее жалоба была искренней, то сопровождающая ее мимика – нет. Барбара закрыла глаза, прикусила нижнюю губу и наморщила лоб. К сожалению, она не была актрисой и не могла плакать по требованию. Было довольно больно, но не смертельно, и она не могла притворяться, что умирает.

– Ммм… – Она попыталась погладить пострадавшие руки, но ей мешали веревки.

– Что?

– Кровь снова начинает поступать. Поэтому жжет. – Она пошевелила пальцами, словно растирая между ними песок.

– Но ведь так лучше?

– Да. – Она снова прикусила губу. На этот раз ненаигранно.

Внезапно осмелев, Джон наклонился, взял одну ее руку и принялся массировать внутреннюю часть запястья.

– Ой!

– Больно?

– Нет.

На самом деле больно было. В чем нуждались ее руки, так это в том, чтобы их оставили в покое, но она не сказала об этом.

– Так хорошо, но будь нежнее. Пожалуйста. – Барбара быстро взглянула на него, а затем снова опустила глаза.

Она попыталась расслабиться. Это будет самая красивая, самая мягкая, самая женственная рука, которую когда-либо гладил мальчик, даже если ей будет больно. Это сработало, и через некоторое время он взял другую ее руку и принялся растирать, возвращая ей цвет. Но такая игра не могла продолжаться вечно.

Наконец Джон отступил.

– А что с ногами?

Сексуальная Барбара скромно взглянула на него, и он немного покраснел.

– А, понятно. Только лодыжки. У ножек стула острые углы…

Утром Бобби связал ей ноги выше колен, затем привязал каждую к соответствующей ножке стула, а те были квадратными и слишком острыми (для нее). Джон начал исправлять это, украдкой поглядывая на ее ноги. При этом казалось, что работа продвигается слишком медленно. Он отвязал каждую лодыжку, затем снова привязал их – неплотно – друг к другу, но не к стулу. Она могла бы раскачивать ногами взад-вперед, как ребенок на качелях, если б захотела, но не стала. Затем он немного ослабил веревку на ее голых коленях.

Во время всей этой процедуры Барбара – обе Барбары – имела возможность более внимательно изучить своего пленителя. Джон, как она сразу же заметила, был развитым мальчиком, но более развитым, чем он ей казался раньше. У него были крепкие, загорелые плечи и руки, возможно, гладкие и детские, но определенно сильные. И он был опрятным, не источал едких запахов, которые у нее ассоциировались с мужчинами-бабниками. Походил на крупного, сильного щенка.

Нет, хватит, – сказала себе Барбара. Ей вспомнился весь ход ее мыслей, весь ее воображаемый разговор с Терри. Нельзя относиться к людям, как к милым кроликам. Они – люди; Джон – почти уже мужчина. Он крупнее меня, сильнее и может сделать со мной много чего, и я не смогу его остановить.

А зачем останавливать? – спросила Сексуальная Барбара.