Эй, прячьтесь ! - Казис Сая

- Пожалуйста, мама, - стал просить Микас. - Можно, я буду их растить. Они уже целую мисочку молока вылакали.

- Нет, нет, - покачала головой мама. - Видели бы вы, как они шли, иначе бы заговорили. Не так лисят, как их бедную маму жалко.

- Лиса была кровопийцей и останется! - выпалил Джим. - Сколько она птичек душит!

- Лучше бы Хромуша не приходила... - бормотал Микас. - Охотились, мучались и вот те на...

- Если не мы, так другие - все равно лиса охотникам попадается, - поддержал его Джим.

Януте понимала, что мальчики неправы и лисят надо выпустить. Но ведь лисята такие славные, жалко с ними расставаться. Она тоже стала просить - так ласково, так умильно, что тетя наконец махнула рукой:

- Ладно уж... - Только чур - их голодом не морить.

А лисица забралась под стожары, на которых сушился клевер. Она терпеливо ждала, пока люди, покормив скотину и порадовавшись индюшке, пойдут на сеновал и выпустят лисят. Отсюда, с горки, ей было видно, как счастливая Хромуша хлопочет вокруг своих воспитанников. Глаза у лисицы были, как у ястреба - она видела даже воробья, к которому подкрадывался кот Черныш. Вот он цапнул беднягу и затрусил за хлев - завтракать.

Потом она долго смотрела на кур, которые пролезли через дыру в плетне и добрели до клеверного поля. Они были до того глупые, так неуклюже ловили бабочек, что невольно возникал соблазн вскочить и хоть страху на них нагнать.

Но лисица сдержалась. Она не спускала взгляда с хутора, видела, как люди ходят по двору, и терпеливо ждала от них справедливости.

ЗАВИСТЬ

После того пожара, когда Гедрюс спас Расяле, Микас-Разбойник стал какой-то невезучий. Не то, что раньше, когда приятелей и хвалили, и ругали примерно поровну, и этим равенством они дорожили больше, чем всеми своими сокровищами: увеличительным стеклом, перочинным ножом, фонариком да парочкой кроликов.

Когда Микасу ставили двойку, Гедрюсу было стыдно получать больше тройки. А когда Гедрюс однажды поскользнулся на льду и, больно ударившись, заплакал, Микас тут же шлепнулся на бок и принялся стонать, что ушиб локоть...

А вот с весны, с того дня, когда Гедрюс, очкастый и прославленный, вернулся из больницы, их дружба - словно кукла Расяле - хоть и уцелела, не сгорела при пожаре, но все же отдавала гарью.

В самый клев плотвы, когда Гедрюс таскал домой рыбу сумками, Микас сидел в школе и выправлял свои несчастные двойки.

Кое-как спихнув эту напасть, хватается и Микас за удочки, но за целый день принесет всего две-три рыбешки для Черныша. А тут еще папа сообщает новость: Гедрюс поймал сома! Микас с Джимом приносят из лесу девять подберезовиков да три подосиновика - хорошо бы не червивые! - а Гедрюс наутро всем рассказывает, что нашел двадцать пять боровиков...

- Дуракам счастье, - сказал по этому случаю Джим, но и поговорка не очень-то утешила Микаса.

И вот наконец настал час и Микасу хвастаться! "Приходите-ка, друзья, увидите такое, чего не видели! Ладно, Гедрюс, похвастался своими боровиками да сомом, и будет... Оба с Расяле приходите увидите добычу Микаса-Разбойника! Не один, правда, поймал, а с отцом и братом, но все-таки..."

Да, увидев лисят, Гедрюс остолбенел. Прямо дара речи лишился. Зато Расяле стрекотала без умолку:

- А... а... а почему лисички ничего не говорят? А почему лисенки такие лохматые? Может, лисятам вареников принести? У нас сегодня вареники!

- Они не свиньи, чтоб вареники есть! - отрезал Джим. - Им эту, как ее, дичь подавай!

- Какая там дичь... - вздохнула Януте. - Они даже молока не пьют.

- Проголодаются - попьют... Пускай привыкают... - навалившись грудью на клетку, рассуждал Микас-Разбойник.

- А... а... это правда, что ты свой зуб проглотила? - спросила Расяле у Януте.

- Конечно, - кивнула та. - Кашу ела, проглотила да еще молоком запила.

- Ну и ну! - удивилась Расяле. - Ты же могла умереть. Но ты ведь не умерла, правда?

- Не знаю, - озабоченно сказала Януте. - Еще неизвестно. Мне, говорят, операцию будут делать. Аппендицит.

Расяле почтительно замолкла и несколько раз повторила про себя это загадочное слово: "Аппендицит... аппенцидит..." Потом глубоко вздохнула и снова уставилась на лисят.

А Гедрюс восхищался не только лисятами. Ему все больше и больше нравилась Януте: и рассудительные ее речи, и щербатая улыбка, и манера накручивать на нос непослушную прядку.

- Когда я в больнице лежал, - сочинял Гедрюс, стараясь выдумать что-нибудь особенно интересное, - в нашей палате один от аппенбицита помер. Тоже проглотил... гвозди, что ли. А потом еще что-то...

- Может, молоток? - рассмеялся Джим.

- Думаешь, вру? - обиделся Гедрюс.

- Думаешь, верим?

- Почему?

- Сперва про гномов насочинял, а теперь про гвоздь с плоскогубцами.

- С какими еще плоскогубцами?!

- Да и про сома наверняка выдумал, - добавил Микас,

- У Расяле спроси, если не веришь!

- Поймал, честное слово, поймал, - поклялась Расяле. - Гедрюс даже маме не врет, а я вот гадкая, ужасная, врушка-завирушка.

- Не заливай!.. Это уж ты врешь, что врешь, - прервал ее Микас-Разбойник. - Ты ведь у нас паинька...

- Ах, вот как! - рассердилась Расяле. - Если ты такой задавака, я с тобой не вожусь.

- Водись, водись, - в шутку уговаривал ее Джим. - И соври нам еще что-нибудь. Как там гномы поживают? Понравились им вареники или нет?

- Они вареников не едят, - серьезно ответила Расяле. - Они только орехи, ягоды да всякие зернышки...

- Опять за свое! - махнул рукой Джим. - Сказки. Бабушке своей расскажи.

- А вот и не сказки!

- А где же ваши гномы? Привели бы да показали...

- А когда мы драться собрались, и Гедрюс свои очки нашел, тогда-то ведь все видели! Ты тоже говорил, что видишь!..

- Ну зачем ты им объясняешь... - вмешался Гедрюс. - Все равно ведь не верят.

- Ни черта мы не видели - нет никаких гномов! - отрезал Джим.

- Мы врали, что видим, - добавил Микас. - Мы нарочно.

- И не увидите никогда! - рассердилась Расяле. - Потому что вы ругаетесь и еще зверюшек мучаете! Что вам бедные лисята сделали?! Бедняжки дрожат, есть хотят... Я папе своему скажу. Папа нам даже зайца не разрешил держать.

- Ишь ты! Пигалица!.. Что ж ты не дрожишь, Микас? Дрожи. У-бу-бу-бу!..

- А я ничуть не боюсь, - ответил Микас. - Я уже учительнице про лисят сказал. Похвалила меня, говорит, соберем, у кого что есть, и устроим в школе живой уголок. Лукшис ежа своего принесет, Гинтаутас - белку...

- Осенью и я в школу пойду, - похвасталась Януте. - Мне форму сшили и портфель купили.

У Расяле даже дух захватило от зависти. Сколько всяких удовольствий ждет Януте через недельку-другую. И форма, и операция, и портфель... И живой уголок в большой городской школе, наверное, так и кишит разной живностью.

- А я форму не люблю... - вздохнула она. - Я так быстро расту... Только сошьют платье, как я уже не влезаю...

- Ты смотри, больше не толстей, - сказала Януте, - так нельзя! Вот моя мама так мучается с этой толщиной, такую зарядку делает, что мне просто жалко ее.

- Да хватит вам!.. - Джим снова не дал им поговорить. - Уж эти девчоночьи разговоры!.. Руки чешутся за вихры оттаскать!

С этими словами он пребольно дернул Януте за прядку, которую она снова и снова накручивала на нос. Сестра замахнулась, хотела смазать Джима по щеке, но тот молниеносно подставил свою шишковатую макушку, которой привык отбивать мячи. Януте больно ушибла ладонь и в слезах выбежала из сарая.

- Ха-ха-ха! - басом захохотал Джим, - к черту девчонок! Я предлагаю идти и добыть дичь для лисят!

- Ворон будем стрелять! - объяснил Микас Расяле и Гедрюсу.

- О воронах потом подумаем. А сейчас им живого голубя изловим.

Но Гедрюс, видно, не собирался помогать им в этом.

- Подожди меня тут, - шепнул он сестричке и убежал искать обиженную Януте.

Та стояла за сеновалом, прижавшись лбом к стволу березы, и, шмыгая носом, скребла ногтем бересту.

- Из бересты можно манок сделать, - сказал ей Гедрюс. - Хочешь, научу?

Януте покачала головой.

- Когда-нибудь я покажу тебе волшебный колодец. Скажешь что-нибудь, а он отвечает.

- Как отвечает? - удивилась Януте.

- Он страшно глубокий! Скажешь: "Януте!", ждешь, ждешь, а он возьмет и ответит: "Януте!"

- Да это эхо!..

- Эхо, конечно, но другой колодец такое длинное слово не выговорит, а этот - сама услышишь...

- И ты, правда, говорил... мое имя?

- Много раз говорил, - смутившись, признался Гедрюс.

- А что ты еще говорил?

- Еще говорил... Только не знаю, говорить или нет...

- Ну, говори, не бойся.

- Говорил: "Януте! Ку-ку!"

- А еще?

- Потом говорил: "Ты мне нра..."

- Что - "нра"?

- "...вишь..."

- Что - "вишь"?

- "...нра-вишь-ся".

- А вот и врешь!

- Правда-правда. Приходи - увидишь.

- А колодец что ответил? - допытывается Януте.

- Колодец-то? Он ответил: "И ты мне нра..."

- Вот врун.

Гедрюс не посмел спросить, кто же врун - он или колодец. Он уже и так стал пунцовый, как помидор, щеки пылали, а уши прямо светились.