Ненужный узор (СИ) - "Vasterion Sommelier"

Было стыдно перед Владом за это, но ничего нельзя было поделать, это уже произошло. Зайдя в ванную, я быстро разделся и забрался в душ. В нём было маленькое зеркальце, оно моментально запотело, как только горячая вода полилась из лейки. Я быстро протёр в него и немного не узнал своего отражения.

Это я? Это моё тело? Да. Это оно. Но почему оно показалось мне незнакомым? Бред какой-то.

Я коснулся губ. Их поверхность была сухой, как и всегда. Я посмотрел вниз, член всё-ещё стоял, и скорее всего не собирался расслабляться.

Что же делать?

Влад

Я видел, как он заходил повторно в комнату, как он поставил кружку и как второпях ушёл. Потом услышал, как плещется вода и как Дима выходит из душа. К тому моменту, как хлопнули дверцы душевой кабины, я оставил в кружке лишь половину воды, но голова всё-равно-сильно болела.

В комнату зашёл Дима. Он увидел, что я проснулся и на его лице выступил румянец.

— Можешь подать мою сумку? — попросил я, и Димочка сразу исполнил мою просьбу. — Спасибо. Ты просто супер-дупер-лучший-друг.

— Ты… Тоже, — после этих слов я достал таблетницу и вытащил четыре капсулы. Три из них были с коллагеном, а одна — от головы. Взяв кружку и закинув все таблетки в рот, я запил их. — Ты как?

— Хреново, — повисло тяжёлое молчание. — Сколько сейчас времени?

— Шесть, сор… — Не успел договорить он, как на телефон позвонили. Дима взял его и сразу принял вызов.

— Привет… — он посмотрел на меня, — думаю, что сегодня не получится. Мы сегодня с Вл… — в момент он переменился в лице. — Да хватит уже! Я имею право провести хоть один день так, как я хочу. Мы договаривались с ним заранее, и я не собираюсь менять планы. — И вновь молчание. — Давай завтра. Ну зай…

Весь разговор я с ревностью смотрел на Диму. Не хотелось слышать, как он называет своего парня такими тёплыми словами. Эмоции постепенно вскипали, становились яростнее и больнее. Мысли кричали: «Не мешай ему! Пусть гуляет! Парень важнее, чем друг!»

— Слушай, ты гуляй. Мне домой пора. Забыл тебе сказать, что мы с мамой договаривались, — сказал я Диме и, встав с кровати, начал собираться. Он следил взглядом, не отнимая телефон от уха. С одеждой я покончил довольно быстро, и выйдя в коридор начал обуваться.

— Стой! — крикнул он, но его слова отразились эхом в пустом коридоре, а потом и в лестничном пролёте. Я выбежал на улицу и бежал так долго, как только мог. Мимо пробегали весёлые дети, которые по непонятным мне причинам встали так рано в воскресенье. Голова начала кружиться, краски стали расплывчатыми из-за слёз. В один момент моя нога подвернулась, и я упал на землю.

Нос болел, коленки тоже. Не хотелось ничего, только плакать.

Какой я идиот! Идиотище. Ненавижу себя! Почему я так плохо поступаю с ним! Он же ради меня старался! Почему я такой идиот! Ненавижу себя! Зачем я делаю ему больно! Я же обещал! Да что со мной, чёрт подери, не так! Позор!

«Позорище семьи!» — вторил отец моим мыслям: «Ты блядь кусок говна недоделанный! Блядина!» — не унимался он.

Да, отец! Ты сука прав!

Поднявшись с пола, я отряхнул одежду и сразу же осмотрел её. Вроде нигде не порвалась. Я поднял с пола упавшую сумку, утёр кровь, сочившуюся из носа, и пошёл в сторону дома. Отца не должно быть там. Дома должен быть братик.

Я дошёл довольно быстро. Не было бы ни одной причины, чтобы где-то задерживаться, ведь дома меня ждёт братик. Такой тёплый в своих объятиях и родной. Я хотел к нему попасть быстрее, заковать в объятиях, прижать и согреть свои руки.

Отворив дверь ключом, я проник внутрь, проскальзывая по коврикам словно вор. Но на пороге ждал меня отец.

— И где ты был?

— Я у Димы на ночёвке.

— Почему именно сегодня?

— Мы с ним договаривались, что после тур… — я осёкся.

— Я бы хотел поговорить с тобой по поводу этого самого турнира, — он показал жестом, что мне надо войти внутрь, — заходи.

Войдя в дом, меня встретил брат и моя мама. Они стояли с опущенными глазами, словно стыдясь.

Дальше мы прошли на кухню, оставив остальную семью за дверью в неё.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну, давай, рассказывай, как результат? — спросил отец, садясь предо мной.

— Результат — не очень хороший, но Нина Ивановна сказала, что это было не плохо, — немного тихо ответил я.

— Нина Ивановна сказала? А у меня другая информация. Так что не ври, лучше говори честно, иначе хуже будет.

— Она… — замямлил я.

— Не мямли. Говори громко, как настоящий мужик с мужиком, — повысил голос отец.

— Она была не совсем довольна.

— И что сказала?

— Что мы могли лучше.

— Так почему не смог?! — взорвал он, — Почему ты такой никудышный! Ничего не можешь! Ты позоришь нашу семью! Я деньги плачу, в конце концов! Ты на Диму своего посмотри! Нормальный парень: сильный, стойкий и непреклонный! На него посмотришь и гордость в глазах! Он человеком растёт! А ты! — он указал на меня пальцем. — Ничего не стоишь! Слабый, не умеющий нихера делать! Нахлебник!

— Но…

— Без НО! — заорал он. — Вместо того, чтобы гулять, лучше чем-нибудь полезным занялся!

— Дорогой, — сказала мама тихим голосом, зашедшая в комнату, — Не перегибай палку.

— Да он не понимает!

— Не всё получается с первого раза. Ты это должен был уже давно понять.

— Он наш сын! Он обязан нам!

— Да, он наш сын, и мы долго пытались, чтобы он появился на свет.

— Именно поэтому он и должен нам! Мы старались ради него! Телефон — есть, одежда, крыша над головой — тоже — ВСЁ! У него есть при жизни всё! Нам бы такое благо в детстве, так мы бы…

— Ничего бы не изменилось! — закричала мама. — Как ты не видишь его стараний!

— Так почему он не видит наших! Так и ещё и позорит нас! — он бросил злостный взгляд на меня.

— А нахуй я его тогда рожала!

— Вот именно! Лучше бы он никогда не рождался! — после этих слов, ком в горле подступил, не давая вздохнуть.

— Вот именно!

— Закрой дверь! — крикнул отец, и мама ушла.

— Я пойду, — тихо сказал я.

— Ты никуда не пойдёшь! — он взялся за ремень и быстро вытащил его из штрипок своих полосатых штанов.

Первый удар пришёлся на ноги, второй — руки, третий — спина. Но я стоял на ногах, не позволяя себе упасть. Было больно, но не физически. Распахнув руки и сделав один шаг навстречу неизбежности, я заковал отца в крепких объятиях. Я держался за него, пока град ударов бился об спину. Но в момент он оттолкнул меня, и мир вновь замедлился, как в тот раз.

Не помню, что произошло дальше. Только момент пробуждения, то, как мой братик лежал возле первого этажа кровати в нашей комнате. Я тихо поднялся и, стараясь не разбудить его, вышел из комнаты. Взглянув на часы, я понял, что проспал около шести часов. Действительно ли это был сон?

В голове крутились слова отца: «Лучше бы он никогда не рождался!»

Если он меня не желает видеть, то зачем я нужен? Может проще умереть?

Быстро одевшись, я вышел на улицу.

Вечерело, прохладный ветер ласкал моё лицо. Заходящее солнце дарило последнии небу последние лучи, окрашенному в розово-фиолетовые оттенки. Листочки деревьев тихо шелестели, птицы пели. Эти звуки создавали музыку для ушей.

Я шёл по улицам, минуя миллионы ярких цветов, что стали серыми в глазах. Весь мир обесцветился: и небо, и дома, и машины, и прохожие. Красок не было. Они словно сбежали от меня и прячутся в самых отдалённых местах. И это подтверждали слова отца. Я действительно ненужный, неуклюжий, не умеющий, никудышный, ни на что не способный. Умею только ныть. Я только могу сидеть на шее родителей, имея всё, чего у них не было. Я вообще должен был рождаться? Я имею право на любовь, заботу? Нет, я не имею право на них. Я не имею право даже на жизнь. А это означает только одно…

Я не заметил, как добрался до нужного дома, поднялся по лестнице и достал телефон, стоя на крыше двадцати пятиэтажки. Ветер был здесь сильным и таким тёплым. Птицы всё также пели свои песни, но вот шелеста деревьев я уже не слышал.