Позывной "Хоттабыч" 2 (СИ) - lanpirot

— Ты это, Хоттабыч, — Петров, поговорив по телефону, появился на кухне, — если отобедать хочешь — не стесняйся…

— Да как-то не голоден, — мотнул я головой, — профессор в больничке от пуза накормил. А вечером у Карловича на званом ужине оторвемся — вот и будет у нас «праздник живота»!

— Не выходит у меня этот твой Карлович из головы, — признался оснаб. — Такое вот поганенькое ощущение, что-то нечисто здесь…

— Все может быть. — Я покивал головой: чему-чему, а профессиональному нюху командира я безраздельно доверял. Он иногда в самых обыденных вещах такое подмечал, что я просто диву давался. И, как ни странно, в большинстве случаев оказывался прав. Осечки тоже, конечно, случались, но их было мало.

— Я озадачил пару человечков, — произнес оснаб, — чтобы покопались, как следует, в этом дерьме. Чтобы придирались и подвергали сомнению каждую букву и каждое слово в этом деле. Думаю, ближе к вечеру, перед походом к этому милому дедушке-историку, какая-никакая информация, а пройдет.

Информация, действительно, прошла: в деле поволжского немца Шильдкнехта, Вильяма Карловича, датированного тридцать седьмым годом, ни словом, ни полусловом не упоминался его уникальный Дар Тератоморфа, а вместо этого был указан самый низший класс Медика. Некий лейтенант Синицын, Мозголом из НКВД, проводивший, согласно предоставленным документам Ментальное воздействие на историка, был на данный момент недоступен — с самого начала войны он считался без вести пропавшим. И именно тот же Синицын, но уже старший лейтенант, в тридцать девятом году проводил «собеседование» с Шильдкнехтом при устройстве старичка преподавателем в Силовое отделение училища.

— Не нравиться мне все это! — ворчал оснаб. — Дар не определил! Без вести пропал!

— Война, Петрович! — напомнил я командиру. — С каждым может приключиться…

Но оснаб не успокоился, и какими-то обходными путями (поскольку от училища не осталось камня на камне) сумел выйти, сидя «на телефоне», на генерал-майора Младенцева. Но подробнейшим образом расспросив и его, Петров так и не пришел ни к какому выводу — Семен Иванович характеризовал историка только с положительной стороны, и ни каком, а тем более уникальном Даре тоже ничего не слышал.

— Да и мне и слышать ничего не надо, — заявил в трубку генерал, — у меня на него целое «досье»… Вашей же, кстати, конторой, и проверенное!

— Знаем мы таких проверяльщиков! — буркнул оснаб. — За ними глаз, да глаз…

— Ох и подкузьмил ты мне Петр Петрович со своим перезрелым курсантом! — Не выдержал Младенцев, и сурово попенял командиру. — Все, что нажито непосильным трудом, в одночасье развалить…

— Командир, — толкнул я в бок оснаба, припомнив некую «деталь» моего обучения, — спроси, как нам старшего наставника Болдыря найти?

— Слушай, Семен Иванович, — понятливо кивнул Петров, — а как бы мне с твоим старшим наставником Болдырем поговорить? Есть у меня к нему пара вопросов.

— Так это, нет его сейчас в Москве. После того, как твой всесильный старичок все развалил, я Никанору Фомичу недельный отпуск выправил. У него мать-старушка совсем плоха. А пока нам новое место под училище не выделят, тут и делать-то особо нечего. И курсантов тоже по домам, кроме… — Из трубки донесся такой сочный мат, что оснаб её подальше от уха отодвинул, чтобы «слюной не забрызгало».

— Спроси еще, — пользуясь моментом, шепнул я, — он сам Болдыря отправил, или…

«Дослушав» матюки «до конца», оснаб вновь поднес трубку к уху и спросил генерала:

— Понимаю, Семен Иванович, какой это для тебя удар! Только я вот что еще хотел спросить: ты Болдыря сам в отпуск отправил, или он напросился?

— Я давно об этом думал… — как-то неуверенно произнес генерал.

— Значит, все-таки, напросился, — констатировал он.

— Да какая разница, Петр Петрович? — послышался из динамика густой бас Младенцева. — Ему все-равно сейчас заняться нечем — так лучше пусть больную матушку проведает! Потом не до того будет…

— Спасибо, Семен Иванович! Сильно помог! — не стал «расстраивать» Младенцева Петр Петрович.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— И тебе, Петр Петрович не хворать! — попрощался генерал-майор. — И этому своему, «потрясателю земели Московской», тоже привет передавай! Такой Дар как у него — точно Родине пригодится!

Оснаб положил трубку и вопросительно уставился на меня:

— Колись, старый, чего рожа такая «ехидная» и довольная? Словно втихаря цельный пуд меда в одно рыло выхлебал?

— Я тут моментик один припомнил… — Сообщил я ему, а после в касках рассказав, как доцент-историк одним мановением руки «зарастил» рот курсанту Толоконникову.

— Это я уже слышал, — кивнул оснаб, — а Болдырь здесь каким боком вписался?

— Ха, а таким: в процессе «экзекуции» курсанта Толоконникова, в класс заглядывал старший наставник Болдырь! И у него, все это «непотребство» никаких вопросов не вызвало! Понимаешь, товарищ оснаб?

— Кажется понимаю: он знал о его Даре?

— В яблочко! — Я громко хлопнул в ладоши. — Никто не знал: ни НКВД, ни начальник училица… А Болдырь знал! Он даже в лице ни на грамм не изменился! Хотя, был бы должен!

— И его этот «скоропостижный» отъезд, — резюмировал Петров. — Все это очень странно и не понятно!

— А возможно, все это — лишь цепь случайностей!

— Слишком много случайностей на один квадратный сантиметр, — покачал головой оснаб. — А когда их так много — обязательно жди беды!

— Ну мы же из-за этого не откажемся от вкусной жрачки? — недовольно поинтересовался я.

— Зачем? — удивился оснаб. — Это нам только на руку! Изучим ситуацию изнутри.

— Только ты раньше времени не барагозь, командир! — попросил я Петрова. — Пусть он для начала мне зубы новые вырастит! А потом уже и начинай свои «скандалы, интриги, расследования»! И еще прошу, учитывай такой момент, что Вильям Карлович, совсем невиновен во всех тех грехах, к которым мы его тут с тобой заочно «приговорили». Он, в общем-то, отличный дедок!

На том и порешили. Время за этими «умозрительными выкладками» пролетело незаметно. Пора было ехать к гостеприимной семейке Шильдкнехтов. Движения на дорогах нынешней столицы практически не было, поэтому до указанного историком адреса мы долетели практически в мгновение ока. Едва мы только зашли в подъезд, дверь квартиры доцента, расположенная на первом этаже двухэтажного дома, распахнулась. Словно радушный хозяин с нетерпением ждал этого момента, поглядывая в окно, выходящее во двор. Видимо, так он нас и «выпас».

— Гасан Хоттабович! Петр Петрович! — Встретил нас на пороге квартиры Вильям Карлович широкой и «лучезарной» улыбкой во все тридцать два… Или сколько там у него осталось? Еще бы в косоворотке с хлебом-солью выперся б — вообще был бы «атас»! Но Шильдкнехт — немец, поэтому — мимо. Я, хоть и не против гостеприимства, но и меру надо знать! И пусть, как он считает, я для него столько всего сделал, но зачем так-то «прогибаться»? Неожиданно широкая улыбка немца показалась мне насквозь фальшивой, а блестящие масляные глазки сверкали презрением и настоящей ненавистью.

Я даже головой помотал, чтобы отогнать подальше этот «глюк». Вот что значит весь вечер подозревать человека во всех смертных грехах! Поневоле всякая фигня мерещиться будет! Наваждение отступило, и Вильям Карлович вновь превратился в того самого добродушного престарелого доцента, с которым я познакомился в училище. И который меня тогда здорово выручил.

— Проходите, гости дорогие! — провозгласил старичок, когда мы добрались по небольшой лестнице до его дверей. — Мы вас заждались уже!

— Вильям Карлович! — Я тоже улыбнулся (ну как я мог на него так плохо думать?), пожал его протянутые ко мне руки, и прошел в квартиру. — мы, вроде как, и не опоздали…

— Да-да, я знаю! — Мелко закивал седенькой головешкой старичок, пропуская мимо себя оснаба и закрывая за ним дверь. — Но уж так не терпится отблагодарить вас, Гасан Хоттабович! Ведь вы мне, можно сказать, второе дыхание открыли! Вернули веру в себя! Выходит, и старый Вильям еще на что-то годиться!