Телохранитель ее величества: Страна чудес - Сергей Кусков

Затем перед трибуналом выступили Звезда и ее оставшаяся напарница. Рассказывали высокому заседанию о разладе в своем подразделении. Врать никто не пытался, ибо под полиграфом не соврешь, а все показания снимались только при подключенном аппарате. Молчать тоже было стремно; молчать — значит негласно признать вину своих напарниц. Картина выходила нерадостная: девочки боялись за свою жизнь, обманутые, «слитые», подставленные кем-то близким, спускавшим им «сверху» засекреченную информацию. Они были готовы поверить мне и прекратить конфликт, но считали, что от меня слишком мало зависит. На самом деле все обстояло не так, никто их не собирался уничтожать, чересчур большие были бы для офицеров репутационные потери. Но девочки слишком боялись, чтобы думать объективно.

А потому решились. Четверо из шести. Психологи корпуса мастера своего дела, когда оно касается деструктивной части работы, ломать — не строить. Мне даже стало жаль девочек, хотя каких-то несколько дней назад дрался с ними не на жизнь, а на смерть.

Сама Звезда была более объективна в оценке угрозы, но никого из своих camarradas убедить не смогла, и под давлением Сандры потеряла авторитет. Ее «задвинули», а пойти «на дело» под командованием теперь уже бывшей подчиненной она не могла по политическим соображениям.

— Кто-нибудь угрожал вам? — гвоздил ее к креслу голос сеньоры министра. — Кто-нибудь говорил, что вы под прицелом, вас собираются убить? Кто-то доводил до вашего сведения секретную информацию?

— Нет, сеньора… — вздыхала Звезда, рассматривая пол, и бесстрастный прибор фиксировал, что говорит она правду.

— То есть, вы сами постулировали, что должно быть так, а не иначе. После чего решили устранить Ангелито, из желания «мелко напакостить напоследок», не включая мозги.

Ответа не требовалось.

Камилла, живая, но потрепанная, так же валялась в охраняемом медбоксе, потому суть предложений, переданных мною через нее, присутствующие в зале смотрели и слушали на завихренном во всю стену визоре за спиной обвиняемых. Суть простая: я вам не враг, давайте жить дружно. Долго смотрели, в подробностях, вникая в каждое слово — тишина стояла почти идеальная, несмотря на то, что в зале присутствовало почти сто человек. Я поежился: после таких аргументов решиться на нападение? Для большинства присутствующих это должно казаться безумием! Но девочки решились, слишком сильно, видать, не желали «жить дружно».

Играли офицеры уверенно, но все в зале чувствовали, что игра это натянутая. «Девочки сами виноваты, выдали желаемое за действительное, за что и будут расстреляны». «И никаких оправданий быть не может — никто их насильно ничего делать не заставлял». «А мы? Мы белые и пушистые». Мы даже Рыбу не убивали, сказано же, «несчастный случай». Правильная тактика. Осторожная, неспешная, но куда им спешить? Им нужно восстановить доверие личного состава, показать, что не все так просто и не так уж они не правы. И в итоге к этому придут. После расстрела какое-то время все повозмущаются для вида, но затем успокоятся, и этот инцидент канет в Лете истории корпуса. Нет, меня этим не спасти, я все равно окажусь под ударом, но я не о себе, я о них, а их авторитет в перспективе не пострадает. Однако они не учли одного фактора — меня. Что я тоже любитель устраивать концерты.

— Ангелито! — выкрикнула сеньора министр, выведя меня из состояния заторможенного созерцания, указывая «точку». — Ангелито, прошу!

Ну вот, дошли до сути, моя очередь.

Охраняющая скамью свидетелей наказующая посторонилась, я вышел, встал с гордым видом, готовясь к бою. Девочка из технического отдела тут же профессиональными движениями принялась подключать ко мне датчики. Я бросил беглый взгляд вправо, на подсудимых, но ненависти в их глазах не увидел. Как и отчаяния или сожаления. Усталость, равнодушие людей, которые сражались, но проиграли. И чего этой казнью хотят добиться?

— Итак, расскажи нам, — обратилась ко мне сеньора председатель, когда закрепившая провода девочка ей кивнула, — что произошло в сто шестнадцатой аудитории. Начни с момента, как вы там оказались, почему и что вами всеми двигало.

Я начал. Рассказывал подробно, обстоятельно. И о нашем сговоре с Камиллой (в этот момент спиной чуял, как стало стыдно девочкам из моего взвода, тоже сидящим в зале и тоже в качестве свидетелей), о ходе и результате ее переговоров с сорок четвертым взводом, о нашем договоре встретиться.

— Откуда ты знал, что они будут пытаться тебя убить? — сразил меня вопрос сеньоры министра. Такой простой, но такой неожиданный. Я пожал плечами.

— Предполагал, сеньора.

— Почему? Откуда ты мог предполагать такие вещи?

— Я видел снимки, сделанные недалеко от моего дома, на которых было видно, что Алессандра Перес наблюдает за моей матерью, — честно ответил я. — Она пыталась или убить ее, или сделать ей что-то неприятное, чтобы отомстить мне. После же она… Умерла. Это закономерно, сеньора, ее напарницы не могли не знать о целях своей подруги. И сопоставив факты, могли прийти к мысли уничтожить меня в качестве мести за нее.

Когда я заговорил о снимках, в зале поднялся небольшой гул. Да уж, догадываться, что дело не чисто, и точно знать — разные вещи. Кажется, я лишь вбил гвоздь в крышку гроба подсудимых.

— Где ты видел эти снимки?

Я кинул на Мишель.

— Мне их показала глава корпуса. Чтобы у противниц не было передо мной информационного превосходства. Чтобы я был готов к возможной атаке.

Члены трибунала переглянулись меж собой, особенно «решающие». Но смущением ни от кого не пахло — действия Мишель были санкционированы.

— И все-таки, — вернулась сеньора министр. — Ты не просто думал, что такой вариант возможен. Ты знал, когда это случится, ибо пришел на встречу полностью экипированный.

— Я спровоцировал их, сеньора. Мое предложение, переданное Афиной, было одновременно провокацией. Если бы они приняли предложение — все закончилось бы благополучно. Если нет — напали бы, как это и произошло. — Я сделал паузу. — Поймите, сеньора, они слишком высокомерные, чтобы не отомстить.

Кажется, это был еще один гвоздь.

«Шимановский, сам себе усложняешь задачу?» — поддел внутренний собеседник. Захотелось выругаться.

Гул в зале усилился, но постепенно стих. Девочки признали, наконец, очевидное — да, высокомерные.

— Кто ударил первым? — сощурились глаза сеньоры министра.

— Одновременно, — вновь честно ответил я. — Мы с Камиллой поняли, что миром не разойдемся, что они приняли решение бить на поражение. И когда ударили, мы ударили в ответ, одновременно с ними.

— Вы провоцировали их?

— Нет.

Мягкий зеленый свет индикатора полиграфа показывал, что я не вру. Вновь по залу прокатилась волна, начавшись в задних рядах и спустившись с галерки.

— То есть, ты подтверждаешь, что они целенаправленно напали на вас первые, хотя могли не делать этого? И вы бы в этом случае не завязали с ними бой?

— Да, сеньора.

И вновь мягкий зеленый свет.

— Я думаю, — обернулась она к членам трибунала в одну и в другую сторону, — все понятно. Мотив ясен, принадлежность каждого фигуранта к попытке противоправного деяния установлена, последовательность событий определена. У кого какие вопросы к мальчику?

— Вы забыли добавить, — невежливо влез я в их разговор, — «осталось установить ВСЕХ виновных», сеньора.

Она непонимающе сдвинула брови.

— Поясни?

— Я говорю, вы забыли добавить, «осталось установить ВСЕХ виновных, а не только сидящих на скамье», — кивнул я на вмиг ожившую, но пока вяло, «сорок четверку».

— Мне кажется, ВСЕ виновные установлены, — еще больше нахмурилась она. — Или ты утаил что-то в своих показаниях?

— Никак нет, не утаивал, сеньора. — Я отрицательно покачал головой. — Просто против оставшихся виновников дать их еще не успел, ибо об этом никто не спрашивал.

— И кто же эти оставшиеся? — с иронией усмехнулась она.

— Сеньоры Сирена Морган, Елена Гарсия и Мишель Тьерри. Я обвиняю их в причастности к этому делу. А именно, в манипулировании подсудимыми с целью подстрекательства к нападению на меня. И считаю, эти дела нужно рассматривать только в контексте, для объективности происходящего, ибо кукловод виновен в свершенном куклой деянии не менее самой куклы.

* * *

Зал слева от меня взорвался. Потребовалось несколько минут, чтобы ропот стих и установилась приемлемая тишина. Только теперь я заметил довольную-довольную улыбку сеньоры главного дворцового стража, переглядывающейся с не менее довольно улыбающимся ее высочеством. Остальные «решающие» так же сияли в той или иной степени.

«Шимановский, подстава! — закричал внутренний голос. — Всё они знали и рассчитали, эти сеньоры. Я имею в виду твое выступление. Все идет по ИХ плану, а не твоему.»