Со святой верой в Победу (сборник) - неизвестен Автор

Нас посадили на два присланных из училища, из Глухова, "студебекера" и уже часов в 12 привезли в училище. А оно в это время ходило, что называется, ходуном. И не только и не столько потому, что многие успели приложиться к бочкам с водкой, выкаченным по старинному обычаю на площадь - плац военного городка. Бочки нас не дождались, но веселье передалось и нам. Все было необычным, ликующим, даже наши одноцветные казармы. Непривычным было и то, что двери проходной училища были открыты: иди, куда хочешь, без предъявления увольнительной; заходи, кто хочет, в училище - сегодня запрета нет ни одному горожанину! Во время танцев, затянувшихся до позднего вечера, было много женщин - жен офицеров и просто горожанок. Мне, парню застенчивому, чуравшемуся женщин, некоторые из них, особенно нарядные, грациозно танцующие в приподнятом настроении, казались королевами. Было ощущение наступающей благополучной мирной жизни. Настоящего фейерверка не было, но из ракетниц минутку-другую с крыши постреляли. Устроившись ночью на своих двухъярусных койках, мы, несмотря на большую усталость, разговаривали, шумели почти до утра.

Вскоре, в середине лета 45-го, наше училище расформировали, на прощание присвоив курсантам очередные звания. Я по званию стал старшиной, не будучи по должности таковым ни одного дня. Хорошо успевавшим курсантам было предложено поехать на Северный Кавказ, в Орджоникидзе (тогда - Джауджикау), в другое училище. Ехать туда я отказался. Проучившись довольно длительное время в двух военных училищах, я так и не закончил их, официально не получил военного образования. Однако приобретенные военные знания, как и непосредственный фронтовой опыт, пригодились в дальнейшем, служат и сейчас в научно - исследовательской работе, ибо я много уделяю внимания военно-исторической проблематике. С армией связей не терял. После демобилизации мне были присвоены лейтенантское, а затем другие очередные офицерские звания по запасу, вплоть до подполковника. Поскольку звание гвардейца присваивается однажды и на всю жизнь, то я с удовольствием осознаю себя не просто подполковником, а гвардии подполковником.

Летом 1945 года, по окончании войны, военная карьера меня уже не привлекала, теряла былой смысл, острей чувствовалась общая усталость, в том числе от всего военного, от казармы. Я чувствовал, что ухудшается состояние здоровья. И вот мы, большинство бывших курсантов, долго именовавшихся "без пяти минут лейтенантами", едем служить в Ворошиловск (Алчеевск), что близ Ворошиловграда (ныне Луганск), месяца через полтора переводимся в Старобельск, а в начале 1946-го - в Ворошиловград. Заканчивал я службу в этом первом послевоенном году сначала в 46-м, а затем в 49-м учебном танковом полку. В последнем полку в 1946-м вступил кандидатом в члены партии. Применения нашим знаниям так и на нашли. Составили из нас взводы и пытались обучать чему-нибудь уже по программе сержантских школ, но вскоре оставили эту затею, ибо мы были подготовлены лучше большинства офицеров и приводили их лишь в смущение. Изредка нас использовали в караульной службе. На нас всегда с удивлением глазели не только гражданские лица, но и солдаты и несведущие офицеры: что это за люди, у которых старшинские погоны, да еще совершенно необычные - курсантско-старшин - ские, и почему их водят строем, как рядовых? А со старшинскими погонами дело обстояло так: их себе сделали решительно все, включая курсантов, бывших рядовых, которые в училище получили лишь звание младшего сержанта. В обстановке широких демобилизаций это как-то сходило с рук, не проверялось и не пресекалось.

Я же вновь оказался помкомвзвода, водил товарищей-старшин на речку, на купание и т. п. Служба была нетрудной, но нудной и никчемной. Безвозвратно терялось время. Мне было уже 20. Неопределенность и тоска угнетали.

В это время здоровье мое ухудшилось, я слег. Неважно было с глазами (глазом) - рябило, в голове - гудение, кружение. Прошел обследование, лечение, в декабре 1946 года был переведен на инвалидность и демобилизован.

* * *

В начале нового, 1947 года я приехал домой, изрядно помучившись в дороге, ибо на продовольственном аттестате слабым оказался оттиск печати. Другие предъявляемые мной документы о демобилизации при наличии печатей, весь мой вид не убеждали. Домой приехал без предупреждения сильно похудевшим, подтянутым.

Встреча была для мамы совсем неожиданной. Хотя она ждала, чувствовала ее приближение. Да я в последних письмах ей и школьным друзьям, точнее, подругам-соученицам (некоторые из них стали учительницами, а из парней мало кто остался в живых) писал о том, что уже не хочу быть военным, мечтаю о гражданской профессии и ищу возможность для демобилизации. Эта встреча в отличие от первой, летучей, как во сне, была радостно-оглушительной.

Через несколько дней я навестил свою бывшую учительницу по русскому языку и литературе В. М. Бабину (Савченко), ставшую к тому времени редактором районной газеты "Вперед!". В школе она меня годами "эксплуатировала" в качестве "читчика" текстов на своих уроках: у нее самой речь страдала безудержной скороговоркой. Вспомнив, что я был (и еще оставался) стихоплетом, она попросила меня написать о встрече с матерью. Действительно, тогда была пора радостей возвращения и встреч оставшихся в живых, хотя пока что старших возрастов и комиссованных. Говорю, что уже приходил домой накоротке. "Напиши будто бы в первый раз". Дала ручку, усадила за стол. Написал. Она вскоре текст опубликовала. Не так давно скопировал его из подшивки газет в "Ленинке", в ее отделении в Химках. Вот он:

Встреча с матерью

Не выразить в словах, не передать

Пером в дрожащей, стиснутой руке

Того, как через годы я обнял родную мать

В родной избушке и родном селе.

Какая встреча: радостные слезы

Из материнских полились очей;

И полились слова о всех годах тревожных,

Бессонных сотнях минувших ночей!

И постоянно сердце замирало:

"Вдруг смерть там схватит сына моего!

Но обошлось у нас: о чем мечтала,

Явилось праздником, оно - пришло!"

И для меня, солдата, долгожданный

Сей миг - счастливейший из всех!

И я ждал его днями и годами,

И тьму волнений претерпев.

Какая встреча! Выразить стихами,

Все втиснуть в несколько экспромтных строф?

Нет, не могу! Да можно ли словами

Сказать о том, что чувствуешь без слов!

Матери стихотворное это излияние и от меня самого, и от ее имени понравилось. Мол, так все и было.

Началась другая, послевоенно-вневоенная жизнь. Учительствовал. В очный вуз дорога оказалась закрыта: не хватало средств, хотя студентом мог бы и подрабатывать, но на руках была стареющая, больная мать, которая так долго ждала кормильца. Отец в Уфе от ран, полученных в гражданскую, в январе 1947 года умер. Пришлось реализовать единственную предоставлявшуюся возможность экстерн. Официально он был запрещен, существовал только институт заочного обучения, но кое-кто из нашего брата-фронтовика "проскакивал", превращая заочную форму в экстерн.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});