Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Непонятно почему маркиза с таким восторгом говорит о даме, пишущей столь неприятные вещи. И все-таки Ангелина не могла понять, зачем появилась маркиза и к чему клонит. И вдруг все разъяснилось.

– Мадам де Сталь поражена великодушием русских, – сказала маркиза, глядя на хозяев дома с каким-то странным, почти умоляющим выражением. – Она говорила на языке врагов, опустошающих вашу страну, однако говорила о своей ненависти к монстру Бонапарту – и ее в гостиных Петербурга принимали как родственную душу. Ах, мне известно, сколь сурово обошелся с моими соотечественниками граф Ростопчин, но это случай особенный и тем более оскорбительный, что французы, нашедшие убежище в России, и впрямь почитают ее своей родиной, готовы жизнь за нее отдать!

Князь и княгиня вежливо согласились, что всех мерить на один аршин негоже, вот взять хотя бы графиню де Лоран, которая столько сил положила в госпитале: там до сих пор добром ее вспоминают...

– О, как вы бесконечно добры! – перебила маркиза д’Антраге, и в ее глазах проблеснули слезы. – Так, значит, я могу сказать моей кузине, что вы принимаете ее приглашение быть на балу в честь именин Фабьена?

Измайловы откровенно опешили. Одно дело – признавать несомненные достоинства мадам Жизель, и совсем иное – плясать на балу в ее доме в тяжкую годину войны с французами!

А маркиза, вмиг почуяв их замешательство, тут же перешла в наступление:

– Я прошу вас... умоляю не отказать, поддержать нас всех! Прошу вас быть на балу во имя милосердия, во имя исполнения клятвы Марии, наконец!

– Клятвы Марии? – вскинула брови Елизавета. – О чем вы?

– Однажды ваша дочь дала мне слово исполнить всякую мою просьбу. Это было более двадцати лет назад, но ни разу я не напоминала о том обещании... напоминаю только сейчас!

Елизавета невольно потупилась. Как ни много рассказывала ей дочь о своей жизни во Франции, в этих откровениях оставалось еще много темного, неясного. Кто знает, чем была некогда Мария обязана этой загадочной маркизе, какую клятву могла ей дать!

– Будь по-вашему, – сказала Елизавета. – Мы примем приглашение!

Если князь и хотел поспорить с женою, то не успел: маркиза набросилась на них с такими бурными изъявлениями благодарности, так ловко перевела беседу в иное русло, поведав о своем намерении уже скоро быть в Лондоне, увидеть Марию, что Измайловы думали теперь только о дочери и о том, какие слова привета передаст ей от них маркиза.

Ангелина тоже чувствовала облегчение, что не придется наносить тяжкую обиду мадам Жизель и Фабьену, однако ее не оставляло ощущение, что маркиза д’Антраге достаточно ловко обвела их всех вокруг пальца... А зачем ей это понадобилось – бог весть.

* * *

Непонятно какие причины побудили многих именитых нижегородцев принять приглашение графини де Лоран, однако собрание в ее доме оказалось весьма оживленным, но почтенных лиц явилось весьма мало: все больше молодежь, как если бы все родовитые горожане откупились сыновьями и дочерьми, подобно Измайловым, которые не нашли в себе сил быть у француженки, однако Ангелину отпустили беспрекословно.

Танцы следовали один за другим беспрерывно. Все танцевали как ошалелые – чему во многом способствовало шампанское, щедро разносимое лакеями.

Фабьен сбился с ног, пытаясь оказать равное внимание всем дамам, но чаще прочих танцевал все-таки с Ангелиной. Все нежнее от танца к танцу сияли его глаза, крепче сжимали ее талию его руки. Его возбуждение росло, и, оказавшись прижатой к нему в сумятице котильона, Ангелина ощутила бедром его напрягшуюся плоть.

Она испуганно уставилась в темные глаза Фабьена, и в них вдруг вспыхнул такой пожар, что Ангелина опешила. По его лицу прошла судорога с трудом сдерживаемого желания, и хриплый шепот: «Je vous aime! Je vous desire!»[23] – поверг Ангелину в полное смятение. Казалось ей, все увидели, что творится с Фабьеном, все услышали его слова. На балу столько девиц, но только к ней, Ангелине, он осмелился обратиться так непристойно. Опять она опозорилась, опять оказалась хуже всех!

Едва сдерживая слезы стыда, Ангелина вырвалась из рук Фабьена и ринулась прочь.

Какое-то время Ангелина стояла в углу, силясь отдышаться, тупо глядя на толпу танцующих и слушая болтовню молодых людей.

Какой-то франт захлебывался от наслаждения, перечисляя прелести парижской жизни, и в глазах его светился фанатичный пламень. Так же сияли только что глаза Фабьена, однако это был свет любви, свет страсти. На балу столько девиц, но только Ангелине, ей одной открыл он свое сердце, она одна смогла взволновать его! Почему же она так испугалась?

Приподнявшись на цыпочки, она вглядывалась поверх голов, пытаясь отыскать Фабьена, и наконец увидела, как он торопливо уходит через дверь, ведущую, как было известно Ангелине, в личные покои хозяйки.

Движимая желанием догнать Фабьена и попросить у него прощения, Ангелина кинулась через зал, пробираясь меж прыгающими парами, провожаемая удивленными взглядами, и вот перед ней протянулся темный коридор. Ангелина замедлила шаги, пытаясь сообразить, где сейчас может быть Фабьен.

Ни одна портьера не шевелилась, ни одна дверь не скрипела. Слабый свет просачивался из бокового окна, и, мельком взглянув в него, Ангелина увидела трех рослых баб в платках и широких юбках, с узлами в руках, которые торопливо пересекли двор и поднялись по черной лестнице. Может быть, это прачки, принесшие белье, или поденщицы, нанятые убрать после бала? Такие-то крепкие да высокие бабы любую работу потянут!

Вдали по коридору зашаркали шаги, и сгорбленный слуга, отворив дверь, впустил теток с узлами, а потом провел их в какую-то комнату и удалился прочь.

Найти Фабьена уже не казалось Ангелине таким важным, воротился прежний холодноватый ужас перед внезапной вспышкой его страсти, и она повернулась, чтобы поскорее вернуться в зал, как вдруг новое движение во дворе привлекло ее внимание.

Медленно отворилась низенькая калиточка, и сквозь нее проскользнула во двор высокая худощавая фигура. Это был парень, одетый во все поношенное, в затрапезном картузе, надвинутом на глаза. Продравшись сквозь колючие ветки смородиновых кустов, он осторожно двинулся вдоль забора, не страшась даже высокой крапивы. Ангелина не сразу сообразила, что он намерен пробраться в дом тайком.

Да это какой-то воришка норовит воспользоваться бальной суматохой и поживиться! И направляется он к заднему крыльцу, а лакей, впустив баб с узлами, не запер дверей!

Ангелина бесшумно побежала по коридору, надеясь успеть опустить засов прежде, чем вор войдет в дом, как вдруг слуха ее достигли два слова, которые, как никакие другие в мире, способны были вышибить из ее головы все прочие заботы: «Лодка-самолетка».