Элеанор Олифант в полном порядке - Гейл Ханимен

Я полагаю, что я спала – представляется невероятным, что я вовсе не сомкнула глаз, – но ощущение было такое, будто я провела бессонную ночь. Воскресенье для меня всегда загубленный день. Я стараюсь спать как можно дольше, чтобы убить время (старая тюремная хитрость – спасибо за подсказку, мамочка), но летним утром это может быть нелегко. Поэтому, когда в начале одиннадцатого зазвонил телефон, я уже несколько часов бодрствовала. Навела блеск в ванной, вымыла на кухне пол, вынесла мусор, а банки в кухонном шкафчике выстроила этикетками вперед в дзетавитном порядке. Почистила обе пары туфель, прочла газету, решила все кроссворды и разгадала головоломки.

Перед тем как ответить, я кашлянула, осознав, что говорила в последний раз двенадцать часов назад, когда сообщила таксисту, куда меня везти. Это было очень неплохо: обычно я молчу с вечера пятницы, когда называю водителю автобуса нужную остановку, до утра понедельника, когда здороваюсь с первым коллегой.

– Элеанор? – это, конечно же, был Рэймонд.

– Да, это она, – довольно резко бросила я. Боже правый, кого он еще ожидал?

Он колоссально закашлялся. Мерзкий курильщик.

– Э-э-э… Я просто хотел сообщить, что сегодня опять собираюсь к Самми. Может, хочешь со мной?

– Зачем? – спросила я.

Он на несколько мгновений умолк. Странно – вопрос вроде бы совсем не трудный.

– Ну… я звонил в больницу, и мне сказали, что ему намного лучше. Он пришел в себя, и его перевели в обычную палату. Мне кажется… я подумал, что было бы здорово ему с нами познакомиться, на тот случай, если у него будут вопросы о том, что произошло.

Я соображала не очень быстро, и у меня не было времени просчитывать все возможные последствия такого поступка. Не успела я опомниться, как мы уже договорились встретиться в больнице после обеда.

Я положила трубку и подняла глаза на часы, висевшие в гостиной над камином (куплены в магазине Красного Креста: ярко-синий циферблат с Могучими Рэйнджерами; мне всегда казалось, что они вносят в атмосферу комнаты нотку какой-то щегольской жизнерадостности). До нашего рандеву оставалось еще несколько часов. Я решила не торопясь к ней подготовиться и осторожно посмотрела на себя в зеркало, дожидаясь, пока из душа пойдет горячая вода. Интересно, у меня получилось бы стать музой музыканта? И вообще, что такое муза? Классическое понятие, конечно же, было мне знакомо, но в наши дни, с практической точки зрения, муза – это просто привлекательная женщина, с которой художник хочет переспать.

Я представила себе все эти картины: чувственные девы, полулежащие в своем пышнотелом великолепии; хрупкие, как веточки, балерины с огромными ясными глазами; красавицы-утопленницы в белых прозрачных платьях, окруженные плавающими цветами. Ни пышнотелой, ни хрупкой меня назвать нельзя. У меня нормальное телосложение и такое же нормальное лицо (по крайней мере, с одной стороны). Интересно, бывает ли так, что мужчина, глядясь в зеркало, находит себя глубоко ущербным? Листая журнал или смотря фильм, видят ли мужчины исключительно необычайно красивых молодых людей, и не чувствуют ли они себя неполноценными и униженными оттого, что сами не так молоды и не так красивы? Читают ли они статьи, насмехающиеся над теми же самыми красавцами, если те пополнели или надели неподходящий наряд?

Все это, конечно, риторические вопросы.

Я еще раз взглянула на себя. Я здорова, и у меня крепкое тело. У меня есть мозг, который хорошо работает, и голос, хотя и немелодичный: много лет назад ингаляция дыма непоправимо повредила мои голосовые связки. У меня есть волосы, уши, глаза, рот. Я самая обычная женщина, ни больше, ни меньше.

Даже поврежденная, уродская половина моего лица лучше альтернативы в виде мучительной смерти в огне. Я не обратилась в пепел и вышла из пламени, как маленький феникс. Мои пальцы нежно пробежали по контурам шрама. Нет, мамочка, я не сгорела, подумала я. Я прошла сквозь огонь и выжила.

На моем сердце тоже остались шрамы – такие же широкие и безобразные, как и на лице. Я знаю: они там. Я надеюсь, что в сердце остались еще неповрежденные ткани, крохотный участок, способный любить. Надеюсь.

9

Рэймонд ждал меня у входа в больницу. Я увидела, как он наклонился и щелкнул зажигалкой, давая прикурить какой-то женщине в инвалидном кресле: вместе с собой она прихватила капельницу на колесиках и теперь могла разрушать свое здоровье в то самое время, когда врачи пытались его восстановить на деньги налогоплательщиков. Рэймонд разговаривал с ней, пока они оба дымили. Он склонился к ней, что-то сказал, и дама залилась смехом старой карги, тут же сменившимся приступом затяжного кашля. Я осторожно приблизилась к ним, опасаясь, что тлетворное облако окутает меня, оказав тем самым губительный эффект. Увидев меня, Рэймонд погасил окурок и неторопливо двинулся мне навстречу. На нем были джинсы, сидевшие отвратительно низко на его ягодицах. Когда он повернулся ко мне спиной, я заметила неприятную полоску нижнего белья – жуткого лилового цвета – и покрытую веснушками белую кожу, напомнившую мне шкуру жирафа.

– Привет, Элеанор, – сказал он, зачем-то потирая руками бедра, будто желая избавиться от грязи, – как дела?

К моему ужасу, он склонился ко мне, будто желая обнять. Я отступила на шаг назад, но все же успела вдохнуть табачный дым, к которому примешивался еще какой-то неприятный запах, химический и едкий. Подозреваю, что это была недорогая марка мужского одеколона.

– Добрый день, Рэймонд, – ответила я, – пройдем внутрь?

Мы вошли в лифт и поднялись наверх, где располагалась седьмая палата. Рэймонд утомительно долго повествовал о событиях минувшего вечера: они с друзьями «погудели на отлично», что бы это ни значило, выполнили миссию в Grand Theft Auto, а потом играли в покер. Я не очень понимала, зачем он все это мне говорит. Я совершенно точно ни о чем не спрашивала. Наконец он закончил свой рассказ и полюбопытствовал, как прошел мой вечер.

– Я провела небольшое исследование, – ответила я, не желая марать столь светлое событие, рассказывая о нем Рэймонду. И воскликнула: – Смотри! Седьмая палата!

Он тут же отвлекся, будто ребенок или домашний зверек. Перед тем как войти, мы по очереди продезинфицировали руки спиртосодержащей жидкостью. Безопасность превыше всего, хотя моя несчастная изувеченная кожа еще не оправилась от прошлой дерматологической атаки.

Самми лежал на последней кровати, у самого окна, и читал газету. Пока мы приближались, он обозревал нас поверх своих очков. Поза его выражала недружелюбие. Рэймонд кашлянул.

– Здравствуйте, мистер Томм, – сказал он, – я Рэймонд, а это Элеанор.

Я кивнула старику. Рэймонд продолжал:

– Мы… мы видели вас во время вашей передряги, и я с вами поехал на «скорой» в больницу. А сегодня просто зашли вас навестить, узнать, как идут ваши дела…

Я наклонилась к нему и протянула руку. Самми уставился на нее.

– Как-как? Кто вы, говорите, такие?

Он выглядел встревоженным и весьма агрессивным. Рэймонд принялся объяснять ему по новой, но Самми вытянул руку ладонью вперед, веля замолчать. Несмотря на то, что на нем была белая полосатая пижама, а мягкие седые волосы торчали в разные стороны, как у птенца голубя, выглядел он на удивление внушительно.

– Помолчите, обождите минутку, – сказал он, потянулся к прикроватной тумбочке и что-то с нее взял.

Я непроизвольно отступила на шаг назад – кто знает, что он достанет оттуда! Самми засунул в ухо какой-то предмет, немного повозился, и что-то коротко, пронзительно пискнуло. Звук замер, и старик улыбнулся.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал он. – Теперь пес может увидеть кролика, правда? О чем вы мне тут толкуете? О церкви, надо полагать? Или опять пытаетесь впарить мне телик? Мне не надо, сынок, – я уже говорил твоим дружкам. Я никогда не выложу приличную сумму только за то, чтобы лечь перед говорящим ящиком и смотреть всю эту дрянь! На толстух, танцующих бальные танцы, и здоровых мужиков, выпекающих торты, – упаси меня бог!

Рэймонд снова кашлянул и представил нас еще раз. Я тем временем наклонилась и пожала Самми руку. Выражение его лица молниеносно изменилось, и он одарил нас лучезарной улыбкой.

– Ага, так это были вы, ребятки! Я уже достал медсестер расспросами о том, кто спас мне жизнь. «Кто привез меня сюда?» – спрашивал я. «Как я здесь оказался?» Но они не могли объяснить. Что же вы стоите? Садитесь, подвигайтесь поближе и расскажите о себе. Я даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы сделали! В самом деле не знаю!

Он кивнул, и его лицо приняло самое серьезное выражение.

– Сегодня мы все только и слышим, что мир катится к черту, что нас окружают одни мошенники и педофилы, но это все неправда. Они забывают о том, что на свете полно обыкновенных достойных людей, таких, как вы, добрых самаритян, которые всегда остановятся и окажут помощь нуждающемуся. Вот встретитесь с моей семьей, увидите, как они будут вам рады!