Короли преступного мира - Евгений Осипович Белянкин

его немедленно приехать…

Дон Роберт намного раньше отпустил секретаршу и, оставшись один в кабинете, сидел в кресле бездумно, лениво посасывая сигарету. С появлением Кости Грека он суетливо встал, и только взглянув на его напряженное лицо, сразу все понял…

— В Варшаве наших девочек забрала полиция, — сдавленно сказал Костя Грек. — До выяснения.

— Какого черта, до выяснения, — вспылил дон Роберт, — когда у них все документы налицо, документы в порядке? Ведь мы их оформляли как артисток шоу…

— Это все верно. Но поляки заподозрили неладное, когда узнали, что девочки будут поселены в «Саксонской».

— Это та, что за Вислой? Ну и что?

— Они подозревают, что это новые валютные проститутки.

— Можно подумать, что в других гостиницах Варшавы их нет… — язвительно заметил дон Роберт. — Так чего нам ждать?

— Их могут вернуть назад, а могут оставить. Я уже кое-что предпринял, нажал на педали. Там гастролирует наш цирк. Старший администратор согласился признать их своими, участие в новом цирковом ревю…

— Честное слово, я реву. — Дон Роберт усмехнулся. — Из-за этих «пташек» снова не буду спать ночь. Еще чего не хватало! После болезни мне и так снятся кошмары!

12

Роберт тогда не имел клички Пантера — она пришла к нему позже, после того как в мафиозном мире он занял надлежащее место.

А вообще когда-то, в молодые годы, Роберт Богуславский был вертким, темпераментным мальчишкой с симпатичными глазами и открытым лицом. Учителя его в школе баловали, а одноклассники и бесчисленные друзья втайне завидовали его умению легко устраиваться в этой жизни.

Отец Роберта работал в Министерстве иностранных дел. Высокий почтенный мужчина в очках с золотой оправой. Он открыто гордился своей высокой должностью и считался мужиком элитным. Обеспеченность, элитность семьи весьма сказывались и на Роберте. Одаренный, с ярким воображением, он не имел других забот, как шляться по ресторанам и, увлекаясь музыкой, балдеть от «Битлз» или «Блэк Саббат».

Но дорога была прямая — в МГИМО. Туда, собственно, он и попал без особого труда — английский знал неплохо, да и общая развитость его не подвела. Конечно, там хорошо знали его отца и, не скрывая удовольствия, принимали на равных. Все шло по накатанной колее…

Это было веселое время: студенты бредили рок-музыкой, и самодеятельные группы множились, как споры. Как-то Роберт в родном клубе запрыгнул на сцену и, смело усевшись за фортепиано, стал ловко подыгрывать музыкантам. Все удивились его музыкальной натасканности. Так он стал репетировать в институтском вокально-инструментальном ансамбле. Но выступать ему так и не пришлось. Еще до концерта они напились, и Роберт, оказавшийся наиболее хамоватым, ни с того ни с сего взялся бросать бутылки в зеркальные стенки. Побитые зеркала за него оплатил папа, но скандальному студенту пришлось идти в армию.

Но армию он как-то и не заметил, ибо часто бывал дома. Однажды в парке познакомился с пятнадцатилетней смазливой девчонкой, которая сказала ему прямо: «Роберт, у тебя есть деньги, а у меня все остальное».

Он, между прочим, жаждал «всего остального» и потому, часто убегая в самоволку, не жалел на нее денег. Она оправдывала надежды. Потом он хвалился солдатам: какая сдобная, вкусная, так всего захватывает, что аж в дрожь бросает! Но «продовольствие», как называл он, было недолгое. В компании, среди старых приятелей из МГИМО, изрядно перепили. Он не помнил даже, как там все было, но вольная девочка в совершенно неприглядном виде почему-то свалилась с балкона девятого этажа…

Сидел в предварительном заключении в Бутырке.

Каменные коридоры, как длинный холодный мешок… и кругом камеры, камеры…

В массивные двери вмонтированы глазки, куда нет-нет, да и заглянет равнодушный контролер. Четыре пожелтевшие, заскорузлые стены, поросшие грибками, наводили на Роберта жуть. Накурено так, что едва угадывались сокамерники. И все это было круто замешано на запахе гнили и отвратительного человеческого пота…

В «старом замке», где страшно угнетала обстановка, он был в состоянии шока. Лежал на железной, вделанной в пол кровати, боясь пошевелиться. К нему почему-то были снисходительны, возможно, кто-то взял его под защиту, возможно, камера не была столь уголовной. Потом он понял, чтобы здесь выжить, надо иметь крепкие нервы. Слава богу, что Бутырка оказалась недлительной. Дело закрыли как «несчастный случай», но в его жизни это случайное заключение не прошло просто так, именно здесь, в предварилке, он многое открыл для себя: в этом чумном мире побеждает сильный. Впервые захотелось быть сильным и властным.

После Бутырки Роберт валял дурака, пока не встретил школьного приятеля, который утащил его в театральную студию. Там ему понравилось. Приятель был на короткой ноге с руководителем, бывшим режиссером, и, конечно, сумел сблизить с ним Роберта. У руководителя засиживались до поздней ночи. За бутылкой шампанского сладко тянулись странные разговоры о творчестве и наставниках, которые делали артистов великими… Вот здесь-то и родилась идея поступать в театральный…

Правда, поговаривали, что мир артистов гомосексуальный, одним словом, богема, но это совершенно не смущало Роберта. На алтарь будущей славы он готов был положить все. И, возможно, положил бы.

Поперек дороги встал отец. Он не верил в талант сына. Посадив его перед собою, он вынул из письменного стола книгу Отто Вейнингера «Пол и характер» и без всякой подготовки прочитал Роберту страницы, где однозначно говорилось о том, что все творческие женщины, в том числе, как заметил отец, и артистки, гомосексуальны или бисексуальны… Отец называл великие имена от Екатерины II до королевы шведской Христины и закончил свой список известной француженкой Жорж Санд…

Папаша победно оглядел сына, считая, что сумел повергнуть его в шоковое состояние. К сожалению, Роберт смотрел на отца наивно-удивленными глазами, говорящими о том, что отец далек от жизни.

— Батя, — сказал ухмыляясь Роберт, — сразу видно, что ты не сидел в Бутырке. Там тебя просветили бы лучше. Ну какое дело мне до женщин, тем более бисексуалок?..

— Значит, ты глупый и ничего не понял, — вспылил отец. Он обидчиво и нервно ходил по кабинету, засунув руки в карманы широкой коричнево-полосатой пижамы. Совладав с собой, отец заявил категорично:

— Робик, в конце концов, пора делать карьеру!

В конце концов, Роберт и сам понимал, что необходимо круто менять жизнь, в минуты безделья он нередко мечтал о своей собственной вилле и шикарном «мерседесе». Потому слова отца о карьере нашли в нем отклик… Они договорились, что Роберт поступит в экономический.

Год он зубрил, как зубрят все, — и отец, пожалуй, был доволен. Хотя театром интересовался по-прежнему и дружил с режиссером, но понимал, что это все же не то — нужно