Двести веков сомнений - Константин Бояндин

Тень легла рядом с Клемменом. Он не сразу заметил её, наблюдая за ловко скачущим к своим соснам грызуном. А когда повернул голову, то первое, что заметил — протянутую ладонь, и на ней — три небольшие чёрные ягодки.

Если бы не глаза, её можно было бы не узнать. Ольтийка была в светло-зелёной рубашке и тальва , разновидности брюк. Правильно, ольты всю жизнь живут среди деревьев, а по настоящему лесу в юбке или платье не очень-то походишь. Светло-серебряный обруч на голове сменился другим, изумрудно-зелёным, и только медальон со знаком, похожим на «Y», остался тем же.

На сей раз Клеммен сохранял ясность мышления. Относительную, конечно. Девушка (Клеммен выяснил, ей не более двадцати «настоящих» лет) терпеливо ждала, продолжая протягивать ягоды.

Словно во сне, Клеммен взял их, все три, не прикасаясь к её ладони и некоторое время смотрел на них. Понятия не имею, что за ягоды. Ну да ладно… он положил одну в рот и легонько прижал языком к нёбу. Ягода тут же лопнула терпким кисловатым соком. М-м-м, вовсе неплохо…

Всё-таки уроки Д. даром не прошли. Самому Клеммену все эти обмены символическими действиями давались поначалу нелегко: его-то обучали казаться естественным. Но раз всё получалось само собой, и актёр на сцене не отличал себя от персонажа, то в чём разница?

Он протянул оставшиеся ягоды обратно.

Она взяла одну, и тоже положила в рот.

Шорох позади. Белка была тут как тут. У человека оставались ещё сухарики, верно? После краткого раздумья юноша протянул зверьку ладонь с оставшейся ягодой.

Белка некоторое время принюхивалась к ягоде, затем взяла её — осторожно, не сдавливая когтями — и уплела, не успел он и глазом моргнуть. Напомнила, что ей нужны сухари.

Клеммен рассмеялся и извлёк из кулёчка ещё один. Белка схватила добычу, и её словно сдуло ветром.

Ольтийка сидела рядом, по другую сторону ручейка.

— Ненгор , — произнесла она, наконец. — Редкая профессия. — В голосе её прозвучало уважение.

— Я только что сдал экзамены, — признался Клеммен. — Ещё не работал ни единого дня. А ваша выставка ещё здесь?

— Выставка в пути, — девушка посмотрела в сторону невидимого отсюда города. — Только мои работы никуда не уедут.

При других обстоятельствах Клеммен тут же начал бы расспрашивать — отчего, почему и так далее. Но, несмотря на частичный паралич мышления, он ощутил в её интонациях то, чему так долго обучался у Д.

Таэркуад . То, чем не полагается интересоваться. Одно из непроизносимых слов.

— Интересное здесь место, — вздохнул Клеммен, не желая затягивать паузу. — Хотелось бы бывать здесь, когда захочется. Уж очень красиво.

— Хотите, покажу, где мне нравится больше всего? — ольтийка смотрела ему в глаза, улыбаясь. — С самого детства там бываю.

— С удовольствием, — Клеммен поднялся на ноги и оглянулся. Белки поблизости нет. Какое счастье…

— Она не вернётся, — произнесла девушка уверенно. — Идёмте.

И, не оборачиваясь, направилась куда-то на юг. Клеммен шагал следом и втайне надеялся, что Д. не вспомнит о нём… ну, скажем, в течение ближайшего часа.

— Извини, что отвлёк, — Д. не улыбался, но глаза выдавали его. — Начинается повседневная работа, ненгор . Твоё первое задание.

— Сдаётся мне, Д., вы это нарочно, — вздохнул Клеммен. Сигнал от начальника оборвал девушку на полуслове, Клеммен был вынужден немедленно откланяться. Несмотря на раздражение, попрощался он с ней безукоризненно. Д. бы понравилось… чтоб ему лопнуть!

— Посмотри-ка в зеркало, — велел начальник. Клеммен повиновался. — Посмотрел?

— Посмотрел.

— Понял?

— Понял, — отозвался Клеммен неохотно.

— Ну и отлично. Через час, здесь же. Приведи себя в порядок, пообедай… ну и так далее.

3. Привкус меди

Киэнна, Лето 5, 435 Д., 9-й час

Чтобы не путаться в летоисчислениях, буду впредь указывать даты, так сказать, по-людски. А не то надо бы и год писать не от пришествия Дайнера, а от таинственного Рассвета (как положено у многих ольтов). Надо выяснить, в конце концов, что же это за Рассвет такой.

Странное имя — Киэнна — для человеческого поселения. Ольтов здесь кот наплакал. А слово, без сомнения, ольтийское — что-то вроде «горячих камней» означает.

Первые три дела я благополучно провалил. Как бы это точнее сказать… не осознал, что там к чему. Хвала богам, Д. всякий раз брал инициативу в свои руки, когда становилось ясно, что я сделал всё, что мог.

— Ничего страшного в этом нет, — говорил он всякий раз, после того, как задание было выполнено. — Если это не войдёт в привычку.

— А у вас были нерешённые дела? — спросил я, не удержавшись.

— А как же, — ответил он. — Первые двенадцать раз я тоже ничего не мог понять. Но мне тогда было за сорок, а тебе гораздо меньше. Кроме того, раз нам дела передают после того, как все остальные отказались, сильно огорчаться не стоит.

Первое дело было о порче. Выяснилось, что торговец, на которого она обрушилась, использовал листки, выдранные из старой книги, в качестве обёртки для рыбы. Только Д. обратил внимание на книгу… в том смысле, что придирчиво изучил все её страницы. Само собой, отыскал вредоносные заклинания, большей частью неактивные.

— Хорошо ещё, что сам и пострадал, — прокомментировал Д. — Ищи потом покупателей по всему свету.

Я удивился, что властям мы почти ничего не рассказали. За подобную изобретательность полагался как минимум баснословный штраф. А нам положено либо сообщать всё, либо ничего.

— Покрывать преступника — это правильно? — удивился я.

— Это научит его, с чем стоит связываться, а с чем нет, — пояснил Д. — Если за ним хоть что-нибудь заметят в следующий раз, ответит сразу за всё. Возможно, это кажется не очень правильным, но зачем сразу же ломать человеку жизнь?

— Интересно получается, — отвечаю. — И сколько таких уже? Несколько тысяч?

— Не меньше десятка тысяч, — ответил Д. — А что?

— Что станем делать, когда их станет несколько миллионов?

— Многим из таких предупреждений больше не требуется, — Д. посмотрел на меня снисходительно. — Нашей службы опасаются больше всего, наши вердикты — окончательные. Понимаешь? Незачем сразу одевать камень на шею всем, кто споткнулся, по глупости или даже по умыслу. А что до миллиона… ты думаешь, мы сидим и за всеми смотрим? Делать больше нечего! Помнишь «просеивание»?

Ещё бы я не помнил! Самая нудная работа — сбор информации о человеке или месте. И кропотливая, и однообразная. Высокопоставленные инспектора этим не занимаются.

— Ну так вот, — продолжает Д. — Так и делается. Берём, образно выражаясь, наугад несколько имён и проверяем. Причём так, чтобы слухи об этом обязательно распространились. И непременно — чтобы все знали о вердикте. Чист — похвалим и громко скажем, что довольны. Во что-то впутался — даём вторую и последнюю возможность оправдаться. Ну а дальше… — он провёл ребром ладони по горлу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});