«На суше и на море» - 64. Фантастика - Евгений Иорданишвили

Все трудности пути, вся досада бесцельных поисков сразу отступили перед этим сказочным открытием.

Ужин не отличался разнообразием блюд — те же порядком подсохшие сыр и колбаса, но есть Мергенову не хотелось. Он был слишком возбужден и, еще не кончив жевать, начал тщательно упаковывать бесценные обломки.

— Оставьте их, — посоветовал Игорь Петрович.

Мергенов не понял.

— Образцы оставьте, не нужны они.

— Почему?!

— Думаю, что их еще много попадется… Нате-ка лучше напейтесь. У меня, понимаете, почему-то полная фляга воды оказалась.

Мергенов смущенно засмеялся и не стал вдаваться в подробности этой приятной неожиданности. Им обоим и так все было ясно.

Потемнело быстро, как всегда темнеет на юге — почти без сумерек. Вместе с темнотой пришел холодок, по-осеннему сырой и цепкий. Пронизывающий ветер колол тело как холодные острые коготки ящериц.

«Когда восходит звезда Ялдырак, чабаны ложатся спиной к востоку, потому что оттуда к ним приходит ледяное дыхание Арала». Так говорил дед. Мергенов зябко поежился и поискал среди бледных искорок на небосводе эту предвестницу зимы. Не нашел и спросил:

— Игорь Петрович, а где Сириус?

Игорь Петрович посмотрел вверх.

На бархатной черноте неба горели бесчисленные созвездия. Словно искусная рука неведомой мастерицы разбросала в бесконечном пространстве чудесный узор, повествующий о красоте мира и человеческих страстях. Распластав крылья, плыл по реке Млечного Пути Лебедь с загадочной звездой Денеб, и маленький Дельфин стремился издали к нему навстречу.

Мучительно изогнулась прикованная к скале Андромеда, жизнью которой ее отец решил спасти свой народ. Вот он, рядом, неутешный Цефей, и мелко-мелко дрожит его знаменитая «гранатовая звезда» — символ тревоги и печали. Откуда знать старому царю, что уже мчится на помощь стремительный Персей. Откуда знать, что скоро будет уничтожен коварный Дракон, пожирающий тела и души людей…

На юго-западе ровным, немигающим светом сияла большая точка. «Юпитер, — подумал Игорь Петрович. — Арабы называют его Муштари и считают звездой счастья. Где это счастье? Оно было здесь, на земле, или мелькнуло видением в звездной россыпи? Когда: двадцать или тысячу лет назад? Что ты ответишь на это, зеленая арабская звезда?»

— Игорь Петрович!

— Да?

— Где Сириус?

— Не взошел еще. К полуночи появится. А зачем он вам понадобился?

— Так, старое наставление вспомнил, — сказал Мергенов и повторил фразу деда.

— Верно, — согласился Игорь Петрович, — ваши чабаны наблюдательные люди. Ялдырак по-туркменски это Сияющая?

— Кажется, да… Игорь Петрович, а в экспедиции беспокоиться не будут? Мы ведь только на неделю ушли. Подумают, что заблудились.

— Так оно и есть на самом деле.

— Неправда! Вы знаете, куда мы идем.

— Вот как? Вы, оказывается, тоже наблюдательны.

— Нет, это мне только что в голову пришло.

— М-да… Скажите, коллега, ваш отец на фронте погиб?

— Нет. Был арестован в сорок восьмом году и не вернулся.

— А мать?

— А вот мать — на фронте. Военным врачом она была. Мне в ту пору чуть больше года исполнилось.

— А-а-а… — Игорь Петрович помолчал и тихо спросил: — Ваш отец… он где работал?

— В республиканском Министерстве госбезопасности. А вы что, может быть, знали его?

— Нет. Я знал одного Мергенова по Ашхабаду, но, по всей видимости, просто однофамильца.

— Мой дядя в Ашхабаде жил. Прокурором работал. Может быть, он?

…За барханом скрылась Муштари — звезда удачи. Зловеще пылал над горизонтом волчий глаз Сириуса. А на песке пустыни невидимая тропка двух путников пересекалась черным следом Харута.

Глава восьмая. Тор

Взъерошенная саксаульная сойка бегала вокруг одинокого куста и без умолку трещала, ругая затаившуюся змею. Змея следила за птицей немигающими глазами и время от времени нервно высовывала острые кончики раздвоенного языка.

Белыми ягнятами бежали по небу облака — это осень гнала над пустыней свои воздушные отары. Низкое солнце краснело остывающей медью.

Было холодно, и змея не могла двигаться. Она ждала, когда желтое пятно наверху поднимется выше и заставит быстрее циркулировать ее застывшую кровь.

Сойка замолчала и вспорхнула на ветку. Она предпочитала бы спрятаться под кустом, но там сидел ее давний враг, пусть оцепеневший от ночного холода, но враг страшный и беспощадный.

Змея повернула голову за птицей и увидела людей. Два человека шли прямо навстречу солнцу.

Обладай змея даром речи, она, может быть, сказала бы этим людям, что в пути их ждут неприятные встречи, которых даже она, змея, старается избегать. Но говорить она не умела, да и не сказала бы все равно: она не умела делать добро.

Она проводила взглядом идущих, перевела немигающие глаза на сойку и начала медленно собирать свое чешуйчатое тело в стремительную пружину. Сейчас, сейчас эта птица перестанет трещать, и ее противные ясные глаза подернутся смертной дымкой. Сейчас — это змея твердо знала, недаром ее называют стрелкой: редко жертве удается избежать ее броска, действительно неуловимого, как спущенная с тетивы стрела.

Сойка насмешливо чирикнула и улетела.

…Сегодня Мергенов был весь внимание. Игорь Петрович предупредил: «Смотрите во все глаза. Примечайте все, что можно приметить». И он смотрел.

Ничего интересного не попалось, кроме нескольких кусков изъязвленной выветриванием породы. Зато примерно после полудня он обратил внимание на то, что исчезли ящерицы. В это время дня они буквально кишат на каждом шагу. Сейчас их не было ни одной, словно какой-то неведомый дворник начисто подмел пески.

— На кой ляд они вам сдались! — сказал Игорь Петрович. — Для шашлыка все равно не годятся…

Но Мергенов видел, что его равнодушие нарочитое, и удвоил внимание.

Безжизненность песков не нарушало ни малейшее движение. Даже ветер перестал дуть. От этого безмолвия смутно и тревожно становилось на сердце.

— Дойдем вон до того леска — отдохнем, — все так же хмуро пообещал Игорь Петрович.

До леска оказалось неблизко. И чем ближе они подходили, тем больше росло их недоумение.

Это были не призрачные, воздушные заросли белого саксаула, которые создают иллюзию чего-то неземного. Это был и не черный саксаул с его узловатыми, скрюченными, словно от невыносимой муки, ветвями. Это вообще было неизвестно что.

Странные трехметровые деревья росли настолько правильными рядами, что невольно напрашивалась мысль о присутствии человека. Стремительные тонкие ветви торчали только вверх и ни одна в сторону. Они походили на рапиры и стилеты, которые росли вместо травы на мифическом Железном острове Пантагрюэля. Полное отсутствие листьев и синеватый, металлический цвет коры усиливали это сходство.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});