Русь и Орда Книга 2 - Михаил Каратеев

– Ты правильно понял, сын мой: Господь хочет, чтобы ты оставался в Орде, доколе не последует от Него нового указания. Но ужели мыслишь ты, что Он, который есть сама Мудрость, делает это без всякой цели?

– Я не думал об этом, аксакал. Но если у Аллаха есть такая цель, Он сумеет мне указать ее, когда настанет час.

– Этот час настал. Веришь ли ты мне?

– Как я могу тебе не верить, святой отец, после всего того, что я сегодня от тебя услышал?

– Тогда внимай: все свершается по воле Божьей. И это она привела тебя сюда, для того, чтобы я мог указать; тебе твой путь. Да, Господь хотел, чтобы ты вырос в Орде и по внешности стал татарином. Но он хочет, чтобы ты сохранил при этом свое русское сердце. Он высоко вознес тебя в Орде лишь того ради, чтобы ты лучше мог послужить Руси. И когда послужишь, – Он выведет тебя из Орды снова. Я вижу и говорю тебе: ты умрешь на родине своего отца и в вере своих православных предков. И потомство твое не татарскими будет князьями, а русскими! Верь мне, – сие свершится.

– Я верю тебе, отец… Но что я должен делать?

– Господь станет тебе указывать. Ты близок к ханскому трону, и власть твоя будет велика. Никогда не забывай, что ты русский, и где только сможешь для Руси и для народа своего сделать что доброе – делай! Где сможешь отвести от них какое-либо зло или беду, – отведи! Для того Бог и послал тебя в Орду!

– Я всегда буду так делать, клянусь тебе, аксакал! Я сам этого хотел. Но моя мать татарка, я родился и вырос в Орде, я видел от татар много добра и ласки. Не заставляй меня платить за все это неблагодарностью и предательством! Аллах не может этого хотеть!

– Кто тебе говорит о том? Всегда будь чист в делах своих и в совести своей и ничем недостойным себя не пятнай, ни там, ни тут. Но знай и помни одно: не Русь поработила и гнетет татар, а татары Русь. Мы татарам зла не хотим, – места на земле хватает и им, и нам. Но Господь сотворил людей свободными, – искать и добиваться воли – это наше священное право. И мы татарское иго сбросим, сроки уже близки. Ужели же в этом сердце твое будет не с нами, а с татарами?

– Нет, святой отец, в этом сердце мое всегда будет с вами, ибо справедливость и правда на вашей стороне. Я останусь там, куда послал меня Аллах, но если я когда-нибудь подниму оружие против Руси, пусть Он поразит меня смертью!

– Ты хорошо сказал, сын мой. Но поелику ты сам считаешь, что освобождение Руси от татарского гнета есть правое дело, – почто хочешь ныне стать препоною на пути князя великого Дмитрея Ивановича, который о том только и мыслит?

– Стать препоною на его пути? Я не понимаю тебя, отец мой.

– Для того чтобы освободить Русь, Дмитрею Ивановичу, допрежь всего, надобно крепить свою силу и единить русские земли. Тверской князь Михаила Александрович в том ему наибольшая помеха. А ты его руку держишь.

– Я не держу его руку, аксакал. Но великий хан хочет, чтобы я установил между Тверским и Московским князьями мир и защитил справедливость. И я стал на сторону обиженного. Не нарушая воли великого хана, я не могу позволить князю Дмитрею держать в плену князя Михаилу.

– Кто о том говорит? Нешто нам самим сладко держать его в нятьи? Но нам ведомо, что замыслил он против Москвы, потому и хотим обязать его крестоцелованием князю Дмитрею Ивановичу. И ты, как посол великого хана, без труда мог бы принудить к тому князя Михаилу, тако же как Дмитрея принуждаешь отпустить его с миром и без обиды.

– Коли он крест поцелует по принуждению, а не по своей доброй воле, он станет еще злейшим вашим ворогом и клятвы своей все одно не сдержит.

– Тако же и я мыслю. А потому, отпустивши его, мы за ним пуще прежнего будем глядеть в оба глаза. Но тут есть и иное: на Михаилу Тверского ныне все другие князья воззрились, – поцелует он Москве крест либо нет? Коли не поцелует, для всех прочих послужит это великим соблазном. А ежели он, самый из них сильный, Дмитрею покорится, – иные и подавно будут смирны, как овцы.

– Хорошо, аксакал, – немного подумав, сказал Карач-мурза, – пусть будет так, как ты хочешь. Завтра я буду говорить с Тверским князем и заставлю его поцеловать крест великому князю Московскому.

– Ну, вот и ладно. Спаси тебя Господь, Иван Васильевич! После того мы князя Михаилу немедля отпустим, – ты это увидишь своими глазами и перескажешь великому хану. О тебе же я государю нашему Дмитрею Ивановичу скажу, что! ты друг наш верный всегда и всюду. А в нужный час открою ему и твое истинное имя. Ты отселе прямо в Сарай поедешь?

– Нет, аксакал. Отсюда я хочу проехать в Литву, чтобы своими глазами увидеть то, что когда-то ласкало глаза моего отца, чтобы ступить ногой на ту землю, которая должна была стать моей землей.

– Пути Господни неисповедимы. Кто знает? – Может, та земля еще и будет твоей. Не вечно же ей быть под Литвой, а коль скоро литвинов оттуда сгоним, Дмитрей Иванович о праве твоем порадеет… А вот, к слову: слыхал ли ты, что была грамота духовная первого князя земли Карачевской, прадеда твоего Мстислава Михайловича, коя утверждала род твоего отца на большом княжении? И что ту грамоту у родителя твоего покойного выкрали?

– О всем том слыхал я не раз от Никиты, святой отец.

– Стало быть, ведомо тебе и то, кем она была украдена?

– Да, аксакал. Этот злой человек был недостоин жизни, и Аллах покарал его рукою моего отца.

– То истина. Но грамота-то где-нибудь осталась. Вы хоть искали ее с Никитой?

– Нет, аксакал. Зачем она мне?

*Духовная грамота – завещание.

– Как зачем? Ведь с тою грамотой в руках перед законом ты князь земли Карачевской и старший в роду Черниговских князей!

– Сила сильнее закона. А сила в руках моих врагов. Нет большей силы, чем помощь Божья. А ты отколе

знать можешь, на чьей стороне будет эта великая сила? Надобно беспременно найти ту грамоту.

– Где ее ныне сыщешь, святой отец? Вороги моего отца ее, поди, давно изничтожили.

– Попади она в руки к князю Титу Мстиславичу, он бы ее, вестимо, изничтожил. Но Андрею Мстиславичу это было никак не с руки. И в день смерти своей он ее при себе не имел, – о том знаю я доподлинно от козельских попов. Стало быть, выезжая в Козельск, оставил он ту грамоту в отчине своей, в Звенигороде. Там и надобно искать. Нынешний Звенигородский князь Федор Андреевич что-либо должен о том знать.

– Хорошо, аксакал. Я поеду в Звенигород и спрошу у него.

– Эх, княже, – сказал митрополит, взглянув на Карач-мурзу с отеческой лаской, – чистая твоя душа! Но вот беда, – не у всех она такая, как у тебя… Что ж, пробуй. А коли у тебя дело не выйдет, – я попробую!

Глава 11

В лето 6875 на заутрене по Дмитриеве дни, князь Михайло Тферьскый приехал из Литвы в Тферь со своею ратью и с литовською, бояр дяди своего оттеда изъымал и пошол ратью к городу Кашину. И сретиша его послы от дяди его в селе Андреевском и тут возложи ему Бог на сердце добрую мысль еже о любви и о миру. И в том месте рать свою увернул и с дядею мир взял, а через дядю и с князем великим Дмитреем Ивановичем.

Троицкая летопись

Несмотря на свой беспокойный нрав и постоянные войны с соседями, великий князь Михаил Александрович Тверской пользовался на Руси уважением и широкими симпатиями, притом вполне заслуженными. В положительной оценке его личности сходятся все современники, включая сюда и московских летописцев.

По общим отзывам, он был весьма образованным, гуманным и добрым человеком и заботливым, справедливым государем. Как и все прочие князья его времени, он деятельно и упорно защищал свою независимость, но в каких-либо особо эгоистических устремлениях и тем более в отсутствии патриотизма его обвинить нельзя. Нет сомнения, что Русь он любил и желал ей освобождения от татарского ига ничуть не меньше, чем желал того же Дмитрий Московский. Но в то, что это освобождение несет русскому народу именно Москва, он не верил и Московских князей искренно считал «ворами», незаконно присвоившими себе великое княжение и готовыми на все ради того, чтобы его за собою удержать.

Как в смысле родового старшинства, так и в деле борьбы за освобождение от татарского гнета, Михаил Александрович, конечно, считал Тверских князей первыми и по существу был прав и в том и в другом. Из всех князей Владимирско-Суздальской Руси Тверские были старшими и великое княжение, по русским законам, принадлежало им. О свержении татарской власти Тверь тоже начала помышлять раньше всех остальных и неоднократно предпринимала смелые шаги в этом направлении. Еще в 1295 году дед Михаила Александровича, великий князь Михаил Ярославич, заключил с Новгородом союз, явно направленный против Орды, и если не выступил против нее открыто, то лишь потому, что его не захотели поддержать другие, и прежде всего – Московский, князь Даниил Александрович. Не было в ту пору у Тверских князей никакой приверженности и к Литве. Тот же Михаил Ярославич за годы своего княжения воевал с нею несколько раз.