Грехи отцов наших - Лоренс Блок

Поразмышляв немного, я набрал специальный номер, известный только полицейским. Услышав женский голос, сказал:

— Патрульный Льюис Пэнкау, Шестой участок. Мне надо проверить номер одного телефона. Там никто не отвечает, а я хотел бы выяснить, на чье он имя.

— Записываю, — отозвалась женщина. — Не вешайте трубку, сейчас поищу.

Прижав трубку плечом к уху, я просидел минут десять. Наконец снова раздался ее голос:

— Линия в порядке, но такого номера больше не существует.

— Не могли бы вы сказать, на кого он был записан раньше?

— Нет, простите, в этом я помочь не могу.

— Неужели у вас нет никакой информации?

— Где-то, может, и есть, но мне не удалось ничего выяснить. Видите ли, ко мне поступают сведения по отключениям, которые произошли сравнительно недавно, а в вашем случае телефон отключили больше года назад. Даже странно, что его до сих пор не отдали другому абоненту.

— Значит, номер аннулирован больше года назад… — задумчиво протянул я.

Я поблагодарил и повесил трубку. И откупорил бутылку виски. За приятным занятием прошло сорок минут. Прикинув, что Хэннифорд уже должен был вернуться в свой офис, я позвонил.

И не ошибся — он действительно вернулся. Услышав мой голос, сообщил, что отыскал интересующие меня открытки. Первая была отправлена из Нью-Йорка четвертого июня, вторая — из Майами шестнадцатого сентября.

— Ну как, Скаддер, это вам о чем-нибудь говорит?

Единственное, о чем мне это говорило, было то, что в начале июня Венди уже была в Нью-Йорке, а в Майами ездила раньше, чем подписала договор о найме квартиры. Вот и все.

— Еще одна загадка, — сказал я. — Открытки сейчас при вас?

— Да, лежат на столе передо мной.

— Вы можете их прочитать?

— Да тут совсем немного… — замялся Хэннифорд. Я выжидающе молчал, и тогда он заговорил вновь: — В общем-то не вижу причины, почему бы и не прочитать. На первой написано: «Милые папа и мамочка! Надеюсь, вы не очень обо мне волнуетесь. У меня все в порядке, я в Нью-Йорке и просто влюбилась в этот огромный город. Учеба в колледже — такая скукотища! Когда приеду к вам, все объясню. Главное — у меня все хорошо. Очень вас люблю. Венди».

— А другая открытка?

— Она еще короче. «Мамуля, папочка! Здорово, правда? Я всегда думала, что во Флориду лучше ездить зимой, а теперь убедилась, что она прекрасна в любое время года. Скоро увидимся. Целую Венди».

Потом Хэннифорд поинтересовался, как продвигается мое расследование. Так как я и сам толком не знал, как оно продвигается, то сказал, что все это время занимаюсь тем, что собираю воедино кусочки разрозненной информации, но пока не знаю, когда смогу предоставить ему окончательный результат моих изысканий.

— Кстати, я тут выяснил, что перед тем, как на сцене появился Вэндерпол, Венди жила вместе с одной девушкой.

— Да? И она тоже промышляла проституцией?

— Пока еще не знаю. По-моему, не похоже, но точно сказать не могу. Они были знакомы по колледжу. Венди когда-нибудь упоминала при вас имя Марсии Мэйзл?

— Мэйзл?.. Да нет.

— А кого-нибудь из ее подружек вы помните?

— Даже не знаю. По-моему, она всех их называла по имени, но сейчас я никого не могу вспомнить.

— Ну хорошо, а фамилия Котрелл вам ничего не говорит?

— Как вы сказали? Котрелл? Нет, впервые слышу. А что, она должна мне о чем-то говорить?

— Когда Венди подписывала контракт о найме квартиры, она сослалась на фирму Котрелла. Я справлялся — сейчас такой фирмы не существует.

— А почему вы считаете, что фамилия Котрелл может быть мне знакома?

— Ничего я не считаю, наугад спросил. Последнее время я постоянно задаю вопросы наугад, мистер Хэннифорд. Вот еще один: скажите, Венди хорошо готовила?

— Венди? Насколько мне известно, она вообще не готовила. Возможно, во время учебы в колледже у нее и развился талант поварихи, но утверждать точно не могу. Когда она жила с нами, все, что ей удавалось изобрести, был шедевр под названием сэндвич с ореховым маслом. А почему вы спрашиваете?

— Сам не знаю.

В это время у Хэннифорда зазвонил второй телефон. Он поинтересовался, есть ли у меня еще вопросы, и я хотел было сказать, что разговор можно окончить, но тут вспомнил, зачем, собственно, звонил.

— Открытки.

— Что — открытки? — спросил он, так и не взяв другую трубку.

— Что там на другой стороне?

— Не понял.

— Ну, это же обычные почтовые открытки, так? Переверните их. Я хочу знать, что у них с другой стороны.

— А, ясно!.. Колонна Гранта. Ну как, Скаддер, полезное сведение?

Явный сарказм в его голосе я проигнорировал.

— Эта из Нью-Йорка. Меня больше интересует та, что из Майами.

— На ней вид отеля.

— Какого именно?

— О Господи! Я и не подумал об этом. Это может быть важно?

— Какого отеля, мистер Хэннифорд?

— «Иден Рок». Это дает вам ниточку?

Ниточку это не дало.

Связавшись с управляющим «Иден Рок», я назвался полицейским из Нью-Йорка, расследующим дело о мошенничестве. Потом попросил покопаться в регистрационных книгах за сентябрь 1970 года. Я прождал у трубки добрых полчаса, пока он рылся в поисках имени Венди Хэннифорд, и услышал наконец, что данная особа у них не останавливалась. Фамилия Котрелл в книгах тоже не значилась.

Что, впрочем, меня не удивило. Совсем необязательно, что существует человек, которого зовут Котрелл, и что этот гипотетический Котрелл возил ее в сентябре в Майами. А если и возил, то подписаться мог любым другим именем. В этом деле все было не просто — ни при жизни Венди, ни в ее убийстве. Чего же ждать, что в Майами так вот вдруг отыщутся ее следы?

Я плеснул в стакан еще немного виски и решил сегодня больше ничего не предпринимать. Чем я, собственно, занимаюсь? Ищу иголку в стоге сена, да еще в полной темноте, на ощупь… Зачем вообще выяснять что-либо о Ричарде? У меня есть конкретный клиент, который платит деньги не за то, чтобы узнать, кем был этот парень и почему ему вдруг вздумалось прирезать его дочь. Его интересует, как она жила после того, как бросила учебу. На это может пролить свет Марсия Мэйзл, и будет это завтра.

А покуда можно отдохнуть. Почитать газетенку, к примеру, выпить виски, на худой конец — посидеть в пивной Армстронга, если осточертеют стены собственного дома.

Все это прекрасно, но не мог я просто сидеть без дела. Допив виски, я сполоснул под краном стакан, надел куртку и вышел из номера. На остановке подождал, пока подойдет нужный автобус, и поехал.

Отправляться в бар, где собираются голубые, в разгар рабочего дня — полный идиотизм. Совсем другое дело — вечером, когда у них начинается настоящая тусовка. Дым коромыслом, все пьют, хлопают друг друга по плечам, обнимаются, милуются. Конечно, если приглядеться, веселье может показаться наигранным; это скорее надрыв, вопль отчаяния, но таков стиль жизни почти всех гомосексуалистов.

Сейчас, в четыре часа дня, да еще в четверг, в баре было тихо, если не считать двух-трех забулдыг, которым некуда больше податься, да бармена за стойкой, на чьем лице лежала печать тяжелого детства, а скорбный взгляд говорил, что надежд на будущее не предвидится.

Я понял, что здесь мне делать нечего, и отправился по другим злачным местам. В клубе на Бэнк-стрит обнаружил единственного посетителя, со скучающим видом гоняющего машинки на игральном автомате, — с длинными осветленными волосами и такими, же усами. На Восточной Десятой улице я наткнулся на шумную компанию накачанных подростков, малюющих стену непотребными надписями, но больше ничего интересного не было.

В конечном счете я обошел полтора десятка «голубых» баров в радиусе ста метров по обе стороны от Бетьюн-стрит.

Единственной фотографией Ричи, которой я обладал, был снимок из газеты, и я непрестанно совал его в нос каждому встречному-поперечному. Узнавали почти все — и это неудивительно: фото растиражировали все средства массовой информации. Убийство было совершено совсем недавно, да еще в прилегающем районе, а педики отнюдь не лишены любопытства, свойственного нормальным людям, и газеты тоже почитывают. Некоторые даже говорили, что сталкивались с Ричардом на улице, но никто не признавался, что видел его у бара. Выяснялось при этом, что все они совершенно случайно заскочили сюда промочить горло, а вообще-то тут не бывают.

В небольшом ресторанчике под названием «Синтия» парень за стойкой узнал меня еще с порога.

— Боже, кого я вижу! Мэтью Скаддер собственной персоной!

— Привет, Кэн.

— Только не говори, что ты переориентировался, Мэт. С меня достаточно того, что ты ушел из своей богадельни. Но если такой человек, как Мэтью Скаддер, стал предпочитать мужчин, значит, я рехнулся.

Ему все еще можно было дать лет двадцать восемь, хотя я знал, что на самом деле ему вдвое больше. Светлые от природы волосы, молодое лицо. Если приглядеться, становились заметны морщинки под глазами, но в остальном это был тот самый Кэн, которого я когда-то сделал своим секретным агентом, закрыв дело о совращении малолетнего.