1917. Гибель великой империи. Трагедия страны и народа - Владимир Романов

Шурканов Василий Егорович, член РСДРП, секретный сотрудник Охранного отделения:

«Так как воинские части не препятствовали толпе, а в отдельных случаях даже принимали меры к парализованию начинаний чинов полиции, то массы получили уверенность в своей безнаказанности, и ныне после двух дней беспрепятственного хождения по улицам, когда революционные круги выдвинули лозунги “Долой войну” и “Долой самодержавие”, народ уверился в мысли, что началась революция, что успех за массами, что власть бессильна подавить движение в силу того, что воинские части на ее стороне, что решительная победа близка, так как воинские части не сегодня завтра выступят открыто на сторону революционных сил, что начавшееся движение уже не стихнет, а будет без перерыва расти до полной победы и государственного переворота».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Нажим рабочих на армию усиливается – навстречу нажиму на армию со стороны властей. Петроградский гарнизон окончательно попадает в фокус событий. Выжидательный период, длившийся почти три дня, когда главная масса гарнизона имела возможность сохранять дружественный нейтралитет по отношению к восставшим, пришел к концу. “Стреляй по врагу!” – приказывает монархия. “Не стреляй по братьям и сестрам!” – кричат рабочие и работницы. И не только это: “Иди с нами!” Так, на улицах и площадях, у мостов, у казарменных ворот шла непрерывная, то драматическая, то незаметная, но всегда отчаянная борьба за душу солдата. В этой борьбе, в этих острых контактах рабочих и работниц с солдатами, под непрерывную трескотню ружей и пулеметов, решалась судьба власти, войны и страны».

После полудня солдаты восставших полков двинулись в центр города, захватили Арсенал и начали раздавать боевое оружие демонстрантам. Так рабочие получили в свои руки примерно 40 000 винтовок и 30 000 револьверов.

Родзянко Михаил Владимирович, председатель Государственной Думы:

«Среди дня 27 февраля произошли первые бесчинства: был разгромлен Окружной Суд и Главное Артиллерийское Управление, а также Арсенал, из которого было похищено около 40 тысяч винтовок рабочими заводов, которые сейчас же были розданы быстро сформированным батальонам красной гвардии.

Толпы народа, вооруженные чем попало, стали появляться тут и там на улицах города; вечером того же дня значительные толпы инсургентов запрудили уже собою улицы столицы, кое-где происходили беспорядки, столкновения между ними и вызванными частями войск».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Рабочие вожаки неистовствовали, искали оружие, требовали его у партии. Они получали в ответ: оружие у солдат, достаньте у них. Это они знали и сами. Но как достать? Не сорвется ли сегодня все сразу? Так надвинулась критическая точка борьбы. Либо пулемет сметет восстание, либо восстание овладеет пулеметом».

Шляпников Александр Гаврилович (1885–1937) – революционер, лидер группы «рабочей оппозиции», первый народный комиссар труда РСФСР. В 1933 году исключен из ВКП(б). В 1935 году за принадлежность к «рабочей оппозиции» сослан. В 1937 году расстрелян. Реабилитирован в 1988 году.

Шляпников Александр Гаврилович, революционер, лидер группы «рабочей оппозиции»:

«По вопросам вооружения рабочих мы держались того взгляда, что оружие рабочие должны добыть от солдат. Я решительно возражал тем товарищам, которые думали, что революцию можно обеспечить боевыми дружинами. Только массовый переход войск на нашу сторону может обеспечить победу, говорил я. Отсюда и вытекали наши задачи. Они шли не в сторону организации дружин, а в направлении связи с казармами, работы среди солдат. В то время, когда рабочее движение выльется в уличные политические демонстрации, а к этому мы шли быстрыми шагами, правительству не хватит полицейских сил, и оно вынуждено будет втянуть в борьбу и войска».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«В своих воспоминаниях Шляпников, главная фигура в тогдашнем петербургском центре большевиков, рассказывает, как он на требование рабочими оружия, хотя бы револьверов, отказывал, отсылая за оружием в казармы. Он хотел таким образом избежать кровавых столкновений между рабочими и солдатами, ставя всю ставку на агитацию, т. е. на завоевание солдат словом и примером. Мы не знаем других свидетельств, которые подтверждали или опровергали бы это показание видного руководителя тех дней, свидетельствующее скорее об уклончивости, чем о дальновидности. Проще было бы признать, что у руководителей не было никакого оружия <…> Переход армии на сторону восставших не происходит сам собою и не является результатом одной лишь агитации. Армия разнородна, и ее антагонистические элементы связаны террором дисциплины. Революционные солдаты еще накануне решающего часа не знают, какую силу они представляют и каково их возможное влияние. Разнородны, конечно, и рабочие массы. Но последние имеют неизмеримо больше возможностей проверить свои ряды в процессе подготовки решающего столкновения. Стачки, митинги, демонстрации являются столько же актами борьбы, сколько и ее измерителями. Не вся масса участвует в стачке. Не все стачечники готовы к бою. В наиболее острые моменты на улице оказываются самые решительные. Колеблющиеся, уставшие или консервативные сидят по домам. Здесь революционный отбор происходит сам собою».

Ходнев Дмитрий Иванович, полковник:

«Революционная работа в казармах шла полным ходом… При такой массе людей, набитых “до отказа” в казармах, где раньше располагалось в шесть-восемь раз меньше, необходимо было иметь и должное количество опытных и энергичных офицеров и унтер-офицеров для наблюдения за ними, для их обучения и воспитания. Ничего, однако, этого не было <…> Офицерский состав Гвардии запасных батальонов был очень слаб. Командиры батальонов менялись, “постоянный состав” офицеров – тоже».

По городу прокатилась волна убийств полицейских и городовых, начались грабежи и мародерство.

Глобачев Константин Иванович, генерал, начальник Петроградского охранного отделения:

«Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью [в] февральские дни по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Они нисколько не уступают тому, что впоследствии проделывали со своими жертвами большевики в своих чрезвычайках. Я говорю только о Петрограде, не упоминая уже о том, что, как всем теперь известно, творилось в Кронштадте. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части, некоторых распинали у стен, некоторых разрывали, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, того беспощадно убивали».

Чубинский Михаил Павлович, профессор, юрист:

«Домой мне пришлось отправиться уже пешком, причем на Шпалерной я опять попал под обстрел. Как и везде почти в эти дни, стреляли с улиц, отвечая на выстрелы с чердаков и крыш, причем последние выстрелы приписывались засевшей в разных местах полиции. Если в это время в общем революция протекала сравнительно мирно, то все же были и эксцессы; особенно страдала полиция, за которой прямо охотились, и притом со злобой и крайним ожесточением».

Прокофьев Сергей Сергеевич (1891–1953) – композитор, пианист, дирижер и литератор. Народный артист РСФСР (1947). Лауреат Ленинской премии (1957) и шести Сталинских премий. С 1918 был в эмиграции, но в 1936 году Прокофьев с семьей окончательно переехал в СССР и обосновался в Москве.

Прокофьев Сергей Сергеевич, композитор:

«Я миновал Инженерный замок и вышел на Садовую. Здесь, среди наступившей полутемноты, с грохотом пронесся мимо меня тяжелый грузовик. Человек двадцать рабочих, вооруженных ружьями, стояли на нем. Большое красное знамя развевалось над ними. Я подумал: “Безумцы!” Я не знал, что революция шла таким верным шагом к цели. Снова очутился я на Марсовом поле. Только теперь было гораздо темнее. На другой стороне площади, у Троицкого моста, толпа кричала “ура”. Слышны были выстрелы. Я быстро, почти бегом, направился вдоль площади. Я был без калош, ноги скользили по замерзшему тротуару. В одном месте я поскользнулся и едва удержался на ногах, ухватившись за руку проходившего полковника. Он быстро на меня обернулся. Я сказал:

– Извините, я, кажется, испугал вас.

Полковник ответил:

– Наоборот, я испугался, что вы упадете.

И прибавил: