Державин - Александр Западнов

Подкрепившись одобрением приятеля, Державин пожелал видеть свою красавицу в домашнем быту, и через общего знакомого на следующий же день был представлен семейству Баcтидон. Екатерина Яковлевна вязала чулок и лишь иногда с великой скромностью позволяла себе вставить несколько слов в общий разговор. «Любовник жадными очами пожирал все приятности, его обворожившие, — рассказывает Державин, — и осматривал комнату, приборы, одежду и весь быт хозяев, между тем как девка, встретившая их в сенях с сальною свечею в медном подсвечнике, с босыми ногами, тут же подносила им чай; делал примечания свои — на образ мыслей матери и дочери, на опрятность и чистоту в платье, особливо последней, и заключил, что хотя они люди простые и небогатые, но честные, благочестивые и хороших нравов и поведения; а притом дочь не без ума и не без ловкости, приятная в обращении, а потому она и не по одному прелестному виду, но и по здравому рассуждению ему понравилась, а более еще тем, что сидела за работою и не была ни минуты праздною, как другие ее сестры, непрестанно говорят, хохочут, кого-либо пересуживают, желая показать остроту свою и уменье жить в большом свете».

Вторая проверка также удалась, и на другой же день Державин переговорил с матерью. Она попросила несколько дней срока, чтобы разузнать что-либо о женихе, и отправилась собирать сведения. Между тем Державин успел увидеться с Екатериной Яковлевной и спросить, известно ли ей о его предложении.

— Матушка сказывала, — ответила девушка.

— Что ж вы думаете?

— От матушки зависит.

— Но если б от вас, могу ли я надеяться?

— Вы мне не противны…

Мать, возвратившаяся из своей разведывательной поездки, застала картину полного согласия и должна была объявить о помолвке. А по окончании великого поста, в апреле 1778 года, была сыграна свадьба.

Этот в несколько дней задуманный и заключенный брак оказался на редкость счастливым. Екатерина Яковлевна была доброй и верной подругой Державина.

Жена жила интересами мужа и не раз помогала ему умным советом. Она вошла в поэзию Державина под именем Плениры.

Осенью 1778 года Державин с молодой женою отправился в Казань навестить мать и помочь ей уладить дела с соседями, с которыми шла судебная тяжба, завязавшаяся еще до рождения поэта. В декабре Державины возвратились в Петербург, и потекли дни, наполненные служебными делами.

В сенате, кроме своих повседневных обязанностей, Державин получал отдельные поручения. Так, при перестройке сенатского здания он вел общий надзор за работами. Большой зал заседаний украшался барельефами. В числе фигур, изображенных на барельефах, была Истина, представленная, как ей и подобает, в нагом виде, причем плита с этим сюжетом оказалась как раз напротив стола сенаторов. Когда генерал-прокурор Вяземский осматривал зал, ему сразу бросилась в глаза обнаженная Истина, и, найдя фигуру слишком вольной, он приказал Державину:

— Вели ее, брат, несколько прикрыть.

Державин придал символическое значение этим словам Вяземского и, рассказывая о случае с барельефом в своих записках, прибавил: «И подлинно, с тех пор стали от часу более прикрывать правду в правительстве, потому что князь Потемкин, будучи человек сильный и властолюбивый, не весьма любил повиноваться законам и делал все по своему своенравию». А через несколько лет ставший при Павле I генерал-прокурором князь А. Б. Куракин приказал выломать этот барельеф, и, по мнению Державина, Истина как бы совсем покинула сенат.

Когда в 1780 году в сенате выделилась экспедиция о государственных доходах, впоследствии развернутая в государственное казначейство, Державин перешел в нее советником расходной части. О финансах он имел представление весьма смутное, но природный ум и настойчивость помогли: вскоре Державин разобрался в делах и стал предлагать то одно, то другое усовершенствование финансовой отчетности.

Генерал-прокурору не нравилась ретивость Державина к службе. Своим вмешательством он нарушал созданную Вяземским систему управления финансами, а его желание искоренить взятки казалось попросту смешным — о чем возмечтал стихотворец! Вяземский знал, что Державин пишет, и очень не одобрял этого. Он считал, что серьезный чиновник не может заниматься поэзией. Надо либо служить, либо сочинять стихи, а сочетать вместе эти занятия не годится. Он не раз делал замечания Державину, и недаром в стихах поэта часто можно встретить заявления, что он пишет только в свободное от службы время и поэзия не мешает ему быть деятельным советником расходной части.

«Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае» не обратили на себя внимания читателей. Державин и сам понимал, что это были еще ученические стихи, и позже пе перепечатывал их в сборниках, однако путь, который был там намечен, казался ему правильным. Гражданские темы, мысли о жизни и смерти, о величии добрых человеческих дел, о суетности хвастовства знатной породой, волновавшие Державина в годы крестьянской войны, начинают ставиться им в новых стихах все глубже и уверенней. И стихи эти появляются в столичных журналах — «Санкт-Петербургский вестник» и «Академические известия» в 1778–1780 годах.

Лишь одно из стихотворений Державина этой поры не увидело вовремя света. Ода «Преложение 81 псалма», позднее названная «(Властителям и судиям», открывавшая ноябрьскую книжку «Санкт-Петербургского вестника» за 1780 год, подверглась запрещению. Лист с ее текстом был вырван из тиража журнала. И позднее, в 1795 году, эта ода, помещенная Державиным в рукописном томе его стихотворений, поднесенном Екатерине II, вызвала обвинение поэта в революционных замыслах. Такие подозрения, конечно, были неосновательны, Державин нимало не сочувствовал французским якобинцам, но текст оды звучал крамольно и пугал русских правителей.

В своей оде Державин переложил стихами одно из религиозных песнопений — 81 псалом, и выбрал его потому, что именно этот псалом как нельзя лучше передавал настроения самого поэта, как бы выражал его опасения и надежды. В сущности говоря, в оде «Властителям и судиям» Державин в необычайно сильной и сжатой форме изложил мысли и сомнения, возникшие у него в связи с крестьянской войной.

В полный голос он заявил свой протест против произвола и насилия, поощряемых царями, и пригрозил этим лукавым властелинам страшным судом.

Ваш долг есть: сохранять законы,На лица сильных не взирать,Без помощи, без обороныСирот и вдов не оставлятьВаш долг спасать от бед невинных,Несчастливым подать покров,От сильных защищать бессильных,Исторгнуть бедных из оков.

Но разве цари — и первая между ними русская императрица, о которой не мог не думать Державин, — выполняют свой долг, разве они сохраняют законы и помогают несчастливым и бедным? Нет, в памяти поэта стояло охваченное войной Поволжье, где тысячи голодных крестьян с оружием в руках обрушились на своих притеснителей, мздоимцев и палачей. И он горестно восклицает:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});