На руинах - Галина Тер-Микаэлян

Феодосия Федоровна потрясенно думала, что всего за несколько месяцев в жизни ее сына произошло столько событий, а он даже и не подумал поделиться с матерью своими тревогами. Прежде, как кто обидит или неприятность случится, то сразу к маме, а теперь – нет, все сами с Ириной этой. И из глубины материнской души поднялась затаенная неприязнь к молодой снохе, которая, ясно, как божий день, полностью взяла Прокопа в свои руки. Повернувшись к смущенному сыну, она ледяным тоном проговорила:

– Что ж, если тебе действительно совестно, то это хорошо – это значит, что ты не совсем стыд утратил. Попрекать я тебя не стану – ты человек взрослый, сам без матери в жизни разберешься, что тебе делать. О чем ты хотел меня попросить?

– Мам, понимаешь, Ира… – он запнулся, а Ирина заторопилась:

– Вы знаете, мы, когда подали заявление, то решили не ждать два месяца – зачем ждать, если мы все равно поженимся, правда? Короче, я вчера была у врача, он сказал, что у меня будет ребенок, – она с гордостью погладила свой плоский животик, – срок шесть недель уже. А эта Агафья… Откуда мы знаем, что она может сделать, когда узнает? Я просто за ребенка боюсь. Поэтому мы решили: у вас комната, у нас тоже, почему бы нам не съехаться и не жить вместе? У нас даже вариант есть – двухкомнатная квартира.

Свекровь слегка пожала плечами и, ничего не ответив на это предложение, неожиданно спросила:

– Ты, значит, спортсменка? На соревнования будешь постоянно ездить – а как же семья?

– Нет, со спортом теперь все – я уже и тренеру сказала. Теперь у меня на первом месте семья, – скромно потупившись, она вновь потрогала ладонью живот, – и потом, мне техникум нужно закончить, не век ведь по соревнованиям ездить. Я в торговом техникуме учусь на товароведа, мне итак несколько раз отсрочку давали, когда я за область выступала. Закончу, потом, может, и магазином заведовать стану – у меня дядя в исполкоме работает, мамин брат. Он всегда обо мне заботился – когда папа с мамой на фронте погибли и вообще. Он, кстати, и предложил нам поменяться. И вам тоже лучше – будете в отдельной квартире жить. То есть не совсем в отдельной, конечно, но все-таки с родным сыном, а не с чужими людьми. Только, – щеки ее чуть заалели, – там нужно будет доплатить, потому что мы ж будем две комнаты в коммуналке на отдельную менять. Но вы же говорили, что у вас деньги есть.

– Деньги есть, – согласилась Феодосия Федоровна, – только не обессудь, невестушка, но меняться я не собираюсь.

Ирина была искренне поражена.

– Вы, не хотите меняться? А почему? Хотите сначала посмотреть квартиру?

Феодосия Федоровна усмехнулась и покачала головой:

– Нет, не хочу.

– Ну, как угодно, – голос невестки стал преувеличенно кротким: – Видишь, Прокоп, придется нам жить с Агафьей, раз твоя мама отказывается нам помочь. Но, конечно, это ее право.

– Квартирные дела свои решайте сами, – холодно и спокойно возразила свекровь, – а с внуком, когда родишь, всегда помогу.

Ирина окончила техникум уже после рождения сына Алеши, а через год ее назначили директором большого гастронома. Прокоп с завода ушел и устроился работать к ней в продуктовый отдел – сначала грузчиком, потом продавцом.

Феодосия Федоровна, несмотря на их с невесткой взаимную неприязнь, всегда готова была помочь, когда речь шла о внуке. Родители хотят съездить в санаторий? Пожалуйста, Алеша поживет это время у бабушки. В садике карантин, с кем мальчика оставить? Конечно же, у бабушки Феодосии в парикмахерской.

Он был тихенький и никому не мешал – сидел себе в уголочке и во все глаза смотрел, как мастера орудуют ножницами да бритвой. И, в конце концов, так вышло, что Алеша прикипел сердцем к парикмахерскому делу. В двенадцать лет он впервые сделал настоящую стрижку – Феодосия Федоровна предоставила в его распоряжение свою голову. Получилось очень даже неплохо – так неплохо, что две молоденькие парикмахерши из мужского салона потом постоянно – вроде бы в шутку – приставали к мальчику: «А меня, Алешенька, не подстрижешь?»

Почти восемь лет Прокоп и Ирина жили в атмосфере непрекращающихся конфликтов с соседкой Агафьей, нрав которой с годами становился все хуже и хуже. В конце пятидесятых дядя Ирины сумел выбить им квартиру в районе новостроек, однако посоветовал:

– Комнату на Коминтерна государству не отдавайте, лишняя жилплощадь не помешает. Разведитесь фиктивно, Ира с ребенком по ордеру пропишутся в новой квартире, а Прокоп останется здесь. Потом вы в эту комнату жильцов можете пустить, все деньги.

Так и сделали – официально развелись, Прокоп остался прописанным на Коминтерна, а когда перебрались на новую квартиру, то сдали комнату бездетной паре.

Щербинины были хорошими приятелями Ирины и Прокопа – почти каждое лето они вчетвером проводили в грязелечебнице при санатории имени Кирова в маленьком азербайджанском городе Шеки. Ирина, как директор гастронома, доставала бесплатные путевки у себя в профкоме, а Зину Щербинину направляли доктора – после бурно проведенной молодости у нее были какие-то проблемы по женской части, и ей никак не удавалось забеременеть. Особо из-за этого она не огорчалась, хотя постоянно бегала по врачам и, не стесняясь, во всеуслышанье рассказывала о прописываемых гинекологом процедурах, сопровождая свои рассказы солеными шуточками.

Жили они с мужем Андреем в одной комнате с его старой полуслепой бабкой, приятного в этом было мало, поэтому Зина немедленно уцепилась за возможность снять жилье. Ирина, правда, поначалу колебалась.

– Не знаю, Зинуля, соседка Агафья у нас там – настоящая ведьма. Начнет скандалить, что жильцы въехали, побежит еще куда-нибудь кляузничать.

Веселая и бесшабашная Зина беспечно махнула рукой.

– Ничего, Ириша, у меня характер легкий, я со всеми лажу, и с Агафьей твоей тоже договорюсь.

И правда, поладила – к величайшему удивлению Ирины – и даже подружилась. В шестьдесят четвертом – то ли процедуры сделали свое дело, то ли грязи помогли – Зине удалось-таки забеременеть и родить. Когда они с мужем привезли сына Ваську из роддома, Агафья по-соседски забежала на него взглянуть, и при виде ребенка с ней приключилось что-то странное – разгладился недобрый прищур глаз, и сердито поджатые губы расцвели улыбкой.

– Дай-ка мне его подержать, – сказала она, осторожно приняла у Зины крошечный весело гуливший комочек и неожиданно нежно засюсюкала:

– Ой, ты мой голубенький, ой ты мой лапочка!

Теперь, прибегая с завода после работы, Агафья торопилась к соседям – помочь Зине искупать ребенка и посидеть с ним, пока мать сбегает в магазин или будет возиться на кухне. К весне Васенька подрос, все время улыбался и тянулся к соседке не меньше, чем к матери. Заводские сплетницы между собой судачили:

– Агафья-то наша – расцвела, заулыбалась, даже не верится. Никак мужика себе завела.

«Гладкая какая стала – правду говорят: в сорок пять баба ягодка опять».

В мае Щербининым опять предложили бесплатную путевку в шекинский санаторий. Агафья аж с лица спала при мысли о разлуке с Васенькой, начала уговаривать Зину:

– Езжайте вдвоем, чего вам в дороге с ребенком маяться? Тихомировы-то Алешку никогда с собой не берут, всегда с бабкой оставляют. А я отпуск возьму – посижу с Васькой, мне одно удовольствие.

Если честно, то Зину это вполне устроило бы – ей при ее веселом характере и любви к застольям возня с пеленками успела малость поднадоесть. Однако Васька еще не совсем отлучился от груди, да и совестно ей было сваливать заботы о сыне на постороннего, в общем-то, человека.

– Спасибо, Агашенька, только в следующем году, ладно? – сказала она и ласково чмокнула свою суровую соседку в щеку. – А то я его ведь еще кормлю, врач сказала, только осенью можно будет совсем от груди отнять.

Первые дни после отъезда Васеньки Агафья ходила сама не своя, но вскоре ее немного отвлекло событие, взбудоражившее всех горожан. Весной того года умер первый секретарь компартии Румынии. Ну, умер и умер – все люди умирают. Секретаря по-человечески пожалели и вскоре бы навсегда позабыли, но неожиданно оказалось, что некие трудящиеся обратились к руководству СССР с просьбой присвоить их городу имя покойного румынского коммуниста. Этих загадочных трудящихся никто не знал и никогда в глаза не видел, но, тем не менее, славный город Лиски готовился к переименованию. Новость обсуждали на заводе, в магазинах, в общественном транспорте, и Агафья даже слегка позабыла о своей тоске.

Щербинины отчего-то задерживались. Когда, по подсчетам Агафьи, им уже с неделю, как следовало вернуться, в квартире неожиданно появились Ирина с Прокопом. Агафья, не желая с ними сталкиваться, ушла к себе в комнату, но оставила дверь слегка приоткрытой и подсматривала в щель – ей любопытно было, чем занимаются соседи. Ирина и Прокоп возились в комнате, что-то складывали, потом начали выносить в коридор вещи Щербининых. Когда Прокоп, отчего-то сильно прихрамывая, вынес и поставил у двери разобранную кроватку Васеньки, Агафья не выдержала – выскочила и встала, с вызовом уперев руки в бока.