Денис Давыдов - Геннадий Серебряков

В Белорусском гусарском полку теперь только и разговоров было о вновь открывающейся кампании. Все надеялись принять в ней участие, с нетерпением ждали приказа о выступлении. И каждый готов был снова и снова повторять, как клятву, за своим полковым признанным стихотворцем Денисом Давыдовым:

Стукнем чашу с чашей дружно!Нынче пить еще досужно;Завтра трубы затрубят,Завтра громы загремят.Выпьем же и поклянемся,Что проклятью предаемся,Если мы когда-нибудьШаг уступим, побледнеем,Пожалеем нашу грудьИ в несчастье оробеем!..

Крещение

Пойдемте, братцы, заграницуБить отечества врага!

Сергей Марин. «Марш русской гвардии»

Хлопоты друзей, и в первую очередь князя Бориса Антоновича Четвертинского, наконец-то увенчались успехом. В июле 1806 года Денис Давыдов получил известие о том, что он снова переведен в гвардию, в лейб-гусарский полк прежним чином поручика.

Известие это застало его вблизи границы с дунайскими княжествами, где Белорусский гусарский полк, приведенный в боевую готовность с началом кампании, стоял в ожидании дальнейших приказов. Однако корпус генерала Тормасова, куда входили и белорусские гусары, так и остался в резерве и участия в действиях на военном театре не принял.

Денис Давыдов с приятелями по полку внимательно следили за тревожно развивающимися европейскими событиями.

Войну против Наполеона, как известно, с благословения Англии, которой Бонапарт угрожал вторжением, первою начала Австрия, намереваясь вернуть свои вассальные владения в Италии. Александр I уверил венский двор в своей поддержке и двинул в помощь австрийцам свои войска двумя группами под водительством Кутузова и Буксгевдена. Соединившись с цесарским воинством, русские корпуса должны были устремиться на Францию.

Однако Наполеон опередил союзников. Выступив из булонского лагеря, где он готовил грандиозный десант в Британию, он сам устремился навстречу австрийцам. Под Ульмом и Трахтельфингеном Бонапарт окружил бездарных австрийских военачальников Мака и Вернека и почти без боя заставил их капитулировать. Австрия потеряла свыше 30 тысяч пленными и почти всю наличную полевую артиллерию. Заодно потеряла и захваченную французами Вену. Все это разыгралось до подхода русских корпусов Кутузова и Буксгевдена, которым теперь, по сути, одним предстояло противостоять всей французской армии во главе с Наполеоном. Бонапарт, конечно, приложил все свои силы и уменье, чтобы разбить русские группировки порознь, однако благодаря блистательным действиям Кутузова это ему не удалось. В Ольмюце наши войска соединились, к ним пристал и австрийский 15-тысячный отряд.

Сюда же вместе с прибывшей из Петербурга гвардией пожаловал и Александр I, возомнивший себя полководцем и возгоревший желанием нанести поражение возмутителю всей Европы — Бонапарту. Фактически устранив Кутузова от главнокомандования и даже не вняв его настоятельным советам хотя бы выяснить предварительно расположение неприятеля и его намерения, русский император в паре с австрийским генерал-квартирмейстером Вейротером поспешили дать генеральное сражение у богемской деревни Аустерлиц. Несмотря на героические усилия, проявленные русскими войсками на поле брани, битва по вине бездарного руководства была позорно проиграна. Этому в немалой степени способствовало и то, как выяснится значительно позднее, что знаменитый наполеоновский шпион Карл Шульмейстер, действовавший по заданию генерала Савари, подкупил австрийских и немецких офицеров в русско-австрийском штабе и сумел заполучить от них подробную диспозицию предстоящего сражения. Русские солдаты и офицеры, стойко умиравшие под тусклым ноябрьским небом Аустерлица (об их стойкости и доблести вспомнит на острове Святой Елены Наполеон), были преданы самым бесчестным образом. Сначала корыстными союзниками, а потом и своим монархом, незадачливым «полководцем» Александром I, бросившим войска в самые решительные минуты и спешно ретировавшимся с поля сражения. «Под Австерлицем он бежал», — презрительно напишет о нем Пушкин.

Кутузов и князь Багратион сделали все, чтобы спасти армию от полного разгрома и вывести из-под огня оставшиеся полки. И тем не менее урон был громаден: русские потеряли 21 тысячу убитыми и ранеными.

После сего поражения Австрия тут же вышла из коалиции и подписала в Прессбурге мирный договор с французами. Русские войска были возвращены в свои пределы.

К терпкой горечи, вызванной этими невеселыми событиями, у Дениса Давыдова подмешивалась и всевозрастающая тревога о судьбе брата Евдокима. Известно было лишь, что вместе с кавалергардским полком он выступил в заграничный поход. С тех пор, около полугода, от него не приходило никаких вестей.

Предписание следовать к лейб-гусарскому полку прибыло как нельзя кстати: разузнать об участи брата в Петербурге, куда возвратилась гвардия, наверняка будет проще.

Распрощавшись с друзьями по Белорусскому гусарскому полку, к которым он привязался всею душою, Денис с неизменным своим Андрюшкой выехал в северную столицу, а оттуда почти незамедлительно в Павловск, где квартировал эскадрон, в который он был определен. Эскадронный командир и добрый душевный приятель князь Борис Четвертинский, поблескивая двумя новенькими крестами, встретил его с распростертыми объятиями:

— Ну, слава богу, снова вместе! Уж не чаял тебя дождаться, брат Денис. Твои же гусарские песни у нас в ходу и большом почете. Идем, представлю тебя господам лейб-гусарам. То-то будет радости! Они о тебе все наслышаны... Да, — спохватился князь Борис, — еще одною доброю вестью хочу тебя порадовать, зная тревогу твою о брате Евдокиме, — теперь доподлинно известно, что он жив и находится в плену у французов. Я наводил справки о нем. Был жестоко ранен под Аустерлицем, теперь, сказывают, лучше. Обмен пленными уже завершается, многие возвернулись, стало быть, и его надобно скоро ждать в Петербурге.

— Более мне и желать нечего! — радостно воскликнул Денис. — Вовек твоей доброты, Борис Антонович, не забуду!..

Лейб-гусары действительно встретили Давыдова восторженно. И басни, и гусарские «зачашные песни» были у всех на устах. Это, конечно же, очень льстило его самолюбию. Единственно, что несколько удручало Дениса в кругу новых полковых товарищей, — это их рассказы и шумные обсуждения минувшей кампании. Тут к горячим спорам и резким суждениям своих сослуживцев он ничего не мог добавить. Так уж случилось, вспоминал Давыдов с сожалением позже, что, оставив гвардию, еще не слыхавшую боевого выстрела, он провел два года в полку, бывшем в стороне от военных действий, и вернулся в ту же гвардию, когда она уже пришла из-под Аустерлица.

Кстати, последняя кампания, завершившаяся, как известно, для наших войск неудачно, оказалась довольно щедрою на награды. Александр I пытался жалованными крестами хоть как-то сгладить горечь поражения...

Европейские события меж тем становились все более угрожающими.

После Аустерлица Наполеон, как сам он говорил, «принялся за немецкие дела». Из 16 мелких германских княжеств он создал так называемый Рейнский союз, который сам и возглавил в качестве протектора. В случае войны этому союзу было предписано выставить на сторону французов 63 тысячи человек войска. Полному господству Наполеона в Германии теперь мешала лишь Пруссия, которая в прошлую кампанию так и не склонилась на сторону коалиции и упорно держалась нейтралитета.

Теперь, как говорится, пришел ее черед. Прусский король — тугодумный и меланхоличный Фридрих-Вильгельм III — с тоскою следил за тем, как Бонапарт сосредоточивал свои войска в Южной Германии, главным образом в Баварии. Было ясно как божий день, что император французов готовится к новому вторжению и следующей его жертвой наверняка должна стать Пруссия.

На стороне Фридриха-Вильгельма пока числилась одна Саксония. Теперь уповать ему можно было лишь на Россию. После долгих колебаний Александр I наконец решил послать в помощь берлинскому двору экспедиционные войска числом в 70 тысяч человек.

Узнав об этом и несколько приободрившись, прусский венценосец ничего не придумал лучшего, как направить немедля Наполеону категорическое требование об отводе французских войск за Рейн. Бонапарту, искавшему повода к войне, только того было и надобно. Получив прусский ультиматум, он на следующий же день перешел в наступление.

Фридрих-Вильгельм, не предполагавший такого крутого поворота событий, смертельно перепугался.

Да и было отчего. Кто-кто, а уж он-то, видимо, представлял себе, какою реальной силой обладает его армия, занимавшаяся со времен Фридриха II большею частью шагистикой и парадными аллюрами. С первых же дней кампании к королю стали поступать известия о массовом разрыве ружейных стволов в его полках. Это был плачевный результат усердной их чистки толченым кирпичом. Кроме того, множество ружей оказались без мушек. Не в лучшем состоянии была и артиллерия.