Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

Его информация по ЦРУ во многом ограничивалась характеристикой тех работников, с которыми он общался, и освещением материалов по ВМФ СССР, к анализу которых он периодически привлекался.

К 1968 году окончательно определились разведывательные возможности Ларка — конкретизировались направления его использования и стали ясны пределы доступа к секретным материалам РУМО и ЦРУ. Тщательно изучив переданные за эти годы материалы, я убедился, что они не наносят ущерба национальным интересам США. В связи с этим передо мной встали две задачи: активизировать его работу и одновременно провести глубокую проверку, установить, передает ли он все материалы, к которым имеет доступ, или что-то скрывает, опасаясь за свою безопасность или по другим причинам.

Начиная примерно с середины 1968 года у меня возникло и со временем усилилось какое-то интуитивное чувство настороженности. На первых порах оно было вызвано некоторой медлительностью в разговорах, едва заметным раздумыванием над моими вопросами и ответами на них. Иногда он мне казался не совсем искренним. Невольно я постоянно фиксировал в памяти выражение его лица, взгляд, манеру поведения в целом. Ловя себя на этом, я, конечно, понимал, что моя настороженность прежде всего вызывалась тем, что он был предателем, хотя и пошел с нами на сотрудничество, но опять-таки по нашей инициативе. Правда, он отличался от других предателей, в частности, от Голицына и Носенко тем, что решился на такой шаг в своей жизни не ради корысти, а из-за любви к молодой и красивой женщине, гражданке другой страны. В те годы никто не позволил бы им пожениться. Имелись непроверенные сведения о его не вполне благополучных отношениях с бывшей женой. Он, по существу, не хотел быть врагом своей родины, и стал им после измены. Но, несмотря на все это, я не мог к тому времени с полной уверенностью сказать, что он до конца честен с нами.

Сложилась ситуация, при которой, с одной стороны, Ларк заслуживал доверия, учитывая передаваемые им материалы, с другой — вызывал определенные подозрения, в то время основанные лишь на субъективных наблюдениях. Необходимо было предпринять какие-то меры, чтобы положить конец этому двойственному чувству. Провести полную проверку, основываясь на передаваемых им материалах, было невозможно. Поэтому я решил добиться от него информации, которая явно наносила бы ущерб США и могла быть полностью проверена силами резидентуры. Важно получить от него подлинные документы, с которыми он работал в РУМО, а если удастся, то и в ЦРУ. Он сам высказал в своем заявлении в Президиум просьбу об искуплении вины, и каких-либо морально-этических проблем по работе против США у него не должно было возникать…

Одновременно следовало заполнить весьма важный пробел в его изучении перед вербовкой. В принципе, мы не знали о некоторых сторонах его жизни. Каково его истинное отношение к американским спецслужбам, и особенно к ЦРУ, которое содействовало получению им гражданства, устроило его на работу и сейчас оказывает «моральную» и материальную поддержку?

Отношение к своему поступку он выразил в заявлении в Президиум — но можно ли верить в него, не было ли это шагом контрразведки ЦРУ, в ведении которой он, как и другие изменники, находился? Возникали и другие важные вопросы. Ответы на многие из них мне можно было получить лишь самому, взяв его в личную разработку. Я понимал, что мне придется значительно глубже изучить его работу в РУМО, связи с ЦРУ, личные контакты, выяснить его взгляды на перспективу в семейной жизни в случае возвращения в Союз и многое другое. Мои действия могли насторожить ЦРУ. Поэтому я должен приложить все усилия, чтобы в общении с Ларком оставаться естественным и не вызвать даже малейшего сомнения в своей искренности. Следует продолжать поддерживать образ дружественного ему сотрудника разведки, откровенно заботящегося о нем и полностью ему доверяющего. Даже небольшая ошибка в поведении могла привести к срыву наших многолетних усилий и к непредсказуемым последствиям.

Конечно, при этом существовала и большая опасность потерять ценный источник, если он честен с нами, а мы его необоснованно подозреваем.

Продумал меры, которые должны были бы рассеять возможные подозрения. Прежде всего, продолжать работать с ним, как с надежным и ценным источником, не дать повода усомниться в нашем полном доверии. На встречах положительно оценивать его материалы, постепенно передать ему оперативную технику — специальный контейнер для хранения письменных сообщений и тайнописной копирки, заменив ее на более высокую категорию надежности, специальную фотокамеру для съемки документов, аппаратуру для радиосвязи. Сообщить, что Президиум учел его раскаяние, честное сотрудничество с нами и вынес решение о помиловании. Руководством КГБ рассматривается вопрос о восстановлении воинского звания. Но самым главным являлось то, что он, как весьма ценный и надежный источник, после моего отъезда из США в целях сохранения его безопасности якобы будет передан на связь разведчику-нелегалу. Конечно, при его согласии.

Если Ларк честен с нами, то все эти мероприятия не повлияют отрицательно на наши с ним отношения, наоборот, укрепят и расширят его агентурные возможности. Если же он подстава, то контрразведка вполне может поверить, что мы высоко его ценим и действительно передадим нелегалу. В этом случае после моего отъезда по окончании командировки в 1971 году следует прекратить с ним личные встречи и тайниковые операции, перевести на экстренную связь по радио и под легендой знакомства с нелегалом поэтапно вывести в третью страну, и затем в Союз для использования в наших интересах. Пришлось бы отказаться от его материалов, которые представляли интерес, хотя и не давали ответа об их источниках.

В противном случае продолжение работы с двойным агентом предоставляло американским спецслужбам возможность выявлять наши оперативные задачи, личный состав резидентуры, изучать методы и средства ведения разведывательной работы. Кроме того, подставленный агент мог быть использован в любое время в провокационных целях и для разжигания очередной антисоветской истерии в США. Вопрос о передаче через него дезинформации не ставился. В любом случае надо было решить вопрос о доверии Ларку.

В Вашингтоне происходила смена резидентов. На место Соломатина, назначенного заместителем начальника ПГУ, приехал Михаил Корнеевич Полоник, с которым я обсудил возникшие у меня подозрения по Ларку и свои мысли о мероприятиях по его проверке. Он их одобрил. Направили предложения в Центр, который с ними полностью согласился. Следует отметить, что начальник Службы внешней контрразведки Бояров, лично руководивший делом Ларка в Москве, и руководитель разведки Сахаровский, которому докладывались наиболее интересные материалы поддерживали все мероприятия резидентуры по Ларку и полагали, что резидентура лучше разберется во всех связанных с ним хитросплетениях.

Несколько слов о Полонике. Это был опытный работник политической разведки. По складу характера он разительно отличался от Соломатина. Никогда не позволял себе повысить голос на подчиненных, тем более допустить грубость. Был спокойным, выдержанным, рассудительным. Обладал терпением и высокой самодисциплиной. При решении вопросов всегда учитывал мнение сотрудника, считался с его опытом и знанием оперативной обстановки. Доверял ему, если полагал, что тот самостоятельно справится с задачей. С его приездом резко усилилась конспирация в работе резидентуры — он ограничил информирование сотрудников строго кругом их непосредственных задач. В дальнейшем это сыграло весьма важную роль в разработке Ларка. У нас сложились хорошие деловые отношения. Мы полностью доверяли друг другу. Общее направление в работе резидентуры, которое было взято при Соломатине, Полоник не только успешно продолжил, но и развил. К сожалению, он преждевременно ушел из жизни, уже находясь на пенсии в Москве.

ПРОВЕРКА: ЛАРК — ДВОЙНИК ЦРУ

В соответствии с планом в 1969 году началась поэтапная проверка Ларка и одновременно активизация его работы. Он продолжал заниматься анализом материалов по советскому военно-морскому и гражданскому флоту, в том числе полученных от американских военных атташе из разных стран. На встречах я подчеркивал необходимость выявления агентурных источников информации. Но каждый раз он отвечал, что материалы поступают к нему тщательно обработанные, даже иногда усеченные в целях сокрытия источников получения. Однажды рассказал, что в начале 60-х годов ЦРУ привлекало его для анализа и оценки секретных материалов по советскому подводному флоту. Они не были документальными, но излагали точку зрения советских моряков. Он не знал. от какого источника они были получены, да и этот вопрос его в то время не занимал.