Ленинский. Неизбежность бури. - Василий Александрович Бурцев

него выходит сизый дымок пороховых газов.

– Заметил? Тут тумана нет, – спросил Филатов, стягивая противогаз. – Можно снять резину.

Старик стянул с головы противогаз, и его мокрое от пота лицо, высыхая, обожглось морозцем.

– Ага, действительно нет, – осматриваясь, произнес он.

– Ладно, идти надо, подымайся, Дед! Осталось недалеко.

– Подожди! Хочу посмотреть, кого мы там постреляли! – Старик склонился над краем колодца, заглядывая внутрь.

– Валяй, только недолго там любуйся. – Дмитрий поднялся и принялся подвешивать противогаз на прежнее место на плече.

Осветив колодец фонарем, старик увидел на его дне несколько небольших, размером чуть меньше обычной собаки, серых мохнатых шкур преследовавших их крыс. По льду под ними черной лужей растекалась парящая бурая масса. Кроме роста, у крыс мутирована голова, которая приобрела выступающие массивные челюсти с острыми крупными зубами. Лапы стали мощнее, с большими когтями, хвост по-прежнему оставался длинным и лысым, таким же отвратительным, как и прежде. Автоматные пули разорвали туши почти пополам, выпотрошив их содержимое, которое теперь сильно смердело. Борясь с приступами тошноты, Синцов отпрянул от колодца, прижав тыльную сторону ладони ко рту. Продышавшись, Дед поднял глаза и увидел, что сталкер выжидающе смотрит на него.

– Ну что, налюбовался местной фауной? Теперь пошли! – Убедившись в том, что старик в порядке, Дмитрий протянул ему руку и помог подняться.

Под частые вспышки зарницы, возникающие за облаками, на миг освещая землю сквозь их разрывы, беглецы обошли здание магазина, перед которым на парковке ржавело несколько автомобилей, и вышли на перекресток улиц Островского и Кролюницкого.

– Почти на месте, – произнес сталкер, устало передвигая ногами.

Шагая по пустой дороге улицы Островского, Дмитрий вспоминал ее прежние зеленые и чистые уютные дворики с множеством деревьев и ухоженных клумб. Дети, в песочницах на площадках, громко смеялись, радостно перекрикиваясь друг с другом в своих играх. Птицы в кронах деревьев наполняли дворы своим щебетанием, пением и множеством других звуков, которых теперь просто нет. Сейчас в отсветах зарницы видны лишь мрачные руины города с мертвыми глазами разбитых стекол домов, сгоревших и разрушенных. Сгнившие, обратившиеся в мусор, в труху автомобили, лысые кривые деревья. Да, звуки теперь стали другими. В мертвой тишине слышно лишь завывание ветра, гуляющего в утробах пустых домов, скрежет ржавых петель раскачивающихся качелей на детских площадках или автомобильных дверей. Натужные скрипы стволов разросшихся деревьев.

Филатов, погруженный в свои мысли, не сразу обратил внимание на возникший гул, постепенно нарастающий по мере приближения его источника.

– Дима, посмотри, что это? Вон там! – Дед задрал голову и уставился в небо, тыча в него пальцем.

Проследив за пальцем старика, задравшего кверху голову, в разрывах низких туч Дмитрий увидел две параллельно летящие, казалось, будто осветительные, ракеты синего цвета. «Но нет, не могут ракеты лететь параллельно, по прямой траектории и так быстро». Филатов достал бинокль и прильнул к окулярам. И вновь в разрыве появилось парное свечение. «Нет, не ракеты, это точно. Самолет?» Свечение скрылось из вида. Теперь сталкер был уверен, что это было какое-то техническое средство.

– Ну и что ты увидел? – старик выждал, пока Дмитрий уберет бинокль, и повторил вопрос.

– Мне показалось, что это был самолет. – Сталкер пожал плечами и двинулся дальше. – Надо будет об этом доложить! Пошли!

***

Ночное небо затянуло тяжелыми низкими тучами с редкими разрывами, через которые тьму освещали далекие раскаты зарницы, сверкающие, словно молчаливая канонада. Пахло сыростью, будто перед дождем. Редкие снежинки, медленно кружась, неслышно спускались на старую ушанку и на плечи дозорного, затянутого в старый, милицейский, грязно-серого цвета бушлат с сержантскими шпалами на погонах.

Дозор располагался на крыше многоэтажного дома, возвышающегося посредине улицы Островского над зданием Ленинского отдела полиции. Плоская крыша с высоким бетонным ограждением хорошо подошла под оборудование ее в наблюдательный пункт. В центре установлен навес, по периметру которого сложены деревянные ящики, а также стол. На нем расположена радиостанция, индикатор-сигнализатор ДП-64, с помощью которого дозор наблюдал за уровнем радиоактивного и химического заражения местности.

Дозорный опустил ПНВ, в который он осматривал прилегающую территорию своего сектора наблюдения последние несколько минут, выдохнул и посмотрел на табурет, принесенный сюда с одной из квартир этого дома. Стянул с плеча АКСУ и стволом вверх прислонил его к бетонному ограждению. Размял шею круговым движением головы и потер ладонью, после чего пару раз развернулся корпусом вправо-влево, разминая спину, и вновь уставился в темноту.

– Ну как у тебя дела, Санек, все спокойно? – спросил подошедший старший группы дозора. Он прислонился грудью к бортику, сложив руки на ограждении, и сплюнул вниз, в темноту.

– Да все так же, ничего нового, Петрович, по-прежнему тишина и спокойствие. – Дозорный повернул голову, пытаясь разглядеть глаза собеседника. – Как там Мишка? Был у него?

– Да, и у Мишани тоже тишина, – уставившись в темноту перед собой, усталым голосом произнес Владимир Петрович, старший прапорщик полиции и старший группы дозора. – Через полчаса пойду смену будить. Хоть согреетесь немножко. А то этот ветер аж до костей пробирает.

Где-то в начале улицы Кролюницкого со стороны здания бывшего магазина «Гулливер» раздалась одинокая автоматная очередь, и сразу дуплетом стрельнуло ружье. Прапорщик повернул голову на выстрелы как раз в тот момент, когда очередная вспышка зарницы осветила небо. Сержанту наконец-то удалось разглядеть наставника. Глаза его были красными и опухшими, а лицо – усталым и затянутым щетиной.

– Ну-ка, глянь, Сань, что там? – произнес Петрович и выжидающе посмотрел на парня.

– Да хрен его знает, не видно ничего, – опуская ПНВ, ответил дозорный.

– Ну и ладно. У наших вроде на сегодня вылазок не запланировано. Бандиты, наверное, на собак нарвались. Ну, ты все равно нет-нет да посматривай.

– Погоди-ка, Петрович, а ну-ка, посмотри, что там?

– Где?

– Вон, в разрывах между туч мелькает.

Петрович прильнул к оптике.

– Кажется, самолет, – опустив бинокль, произнес он. – Ничего себе. Ладно, пойду смену будить, через пару часов рассвет.

– Подожди, доложить бы надо.

– Доложу, не волнуйся. Ну, все, я пошел.

– Угу, давай.

***

После долгой дороги почти в полной темноте луч мощного прожектора больно ударил по глазам. Спутники выставили вперед ладони, прикрывая глаза от света.

– Зорин, ты, что ли? Что это ты бродишь тут один и в темноте? – раздался голос человека, стоявшего за прожектором. – А, нет, не один, кто это там с тобой?

– Да убери ты свой фонарик, чтоб тебя черти задрали! И калитку открывай, а то тут как-то неуютно, знаешь ли!

– Уже открывают.

Прожектор погас одновременно с раздавшимся скрипом поворачивающихся ржавых петель открывающейся двери в металлических воротах. Из-за нее появился караульный, одетый в серые милицейские ватники, такой же милицейский бушлат в старой ушанке