Жребий брошен - Андрей Константинов

– Что, опять ложный вызов?

– Я эту старуху когда-нибудь своими руками придушу!

– Брось, тут уж ничего не поделаешь: старость не радость. Ну, куда теперь? Обратно в контору?

– В контору, – вздохнул Виталий. – Но! Только через гастроном.

– Понял. Сделаем…

Глава вторая

Социальная помощница

Санкт-Петербург,

22 июня 2009 года,

понедельник, 10:16 мск

Ольга неторопливо прохаживалась возле памятника Фёдору Михайловичу. «Задумчивому Достоевскому», как она его сама для себя окрестила. С некоторых пор небольшая площадка вокруг этого напрочь лишенного помпезности монумента сделалась традиционным местом паломничества питерских бомжей и бездомных псин. К слову, последние были еще и «набожными». По крайней мере Ольга неоднократно была свидетельницей того, как местные дворняги начинали истово завывать при первых звуках колоколов церкви Владимирской иконы Божьей Матери. Словом, Федор Михайлович, даже в бронзовом своем облачении, продолжал, словно магнитом, притягивать к себе униженных и оскорбленных.

Нынешний понедельник в определенном смысле являлся судьбоносно-поворотным, будучи первым днем ее работы в подразделении «гоблинов». Андрей сдержал слово и на официальный перевод из «карманного» ушло ровно две недели. Для столь неповоротливой конторы, коей являлся питерский Главк, то было поистине сверхзвуковой скоростью. Правда, мстительный Антон Николаевич успел-таки приказом наложить на Прилепину обещанное взыскание. Так что теперь с этим волчьим не билетом, но талоном предложенной должности старшего оперуполномоченного придётся ждать, минимум, полгода. Эта, в принципе, сущая ерунда в терминологии составляла однако весьма солидную разницу в должностных окладах. Но падать в ноги к Маклакову и, унижаясь, молить о прощении Ольга, естественно, не стала. Оно, конечно: «Дух мудрит, а деньга велит». И все-таки то был немного не тот случа́й, когда из-за денег можно наступить на горло собственной песне.

Мешок запаздывал. Нелучшая для рядового мужчины черта, но для руководящего состава простительная. Опять же, в милиции всё равно как в армии: опер стоит (сидит, курит, пьет) – служба идет. Памятуя о запальчиво вброшенном Андреем обещании «гардеробной вольницы», в наряде Ольги ныне угадывались элементы небрежной раскованности. Не то чтобы он смотрелся откровенно-вызывающе, но был решён в строгом соответствии с установившейся жаркой погодой. Проходящие мимо неё мужчины невольно сдерживали шаг, заглядываясь, и подобная реакция льстила Ольге необычайно. Работая в карманной тяге, на такой неподдельный интерес к своей особе рассчитывать не приходилось.

– …Тысяча извинений! – невесть откуда возник Андрей и клятвенно приложил руку к груди. – Никак не мог найти место, где приткнуться.

– Ничего страшного, – великодушно простила Ольга. – Тем более что погода сегодня – загляденье!

– Есть такое дело. Ну что, поехали?

– А разве у нас есть альтернатива?

– Увы, нет, – вздыхая, подтвердил начальник. И, исподволь глянув, добавил: – Но, если честно, жаль.

Они свернули в Щербаков переулок и, пройдя метров пятьдесят, загрузились в машину.

– М-да, боюсь, сегодня работа нашего трудового коллектива будет парализована, – усмехнулся Андрей, выруливая на Загородный. – Или деморализована. Что почти одно и то же.

– Это почему?

– Все будут перетирать и обсуждать вас.

– Вот уж не думала, что работу элитного спецподразделения столь легко парализовать, – улыбнулась Ольга.

– А как вы хотите? Мои штрафники истосковались по женскому обществу.

– Но, помнится, вы говорили, что в отделе служит еще какая-то дама-аналитик?

– О, Натаха – это особый случай! Если сказать по-армейски грубо и кратко: эта маркитантка – пассажир не из нашего обоза.

– Ах, так вот какую должность вы собираетесь на меня примерить? Прелестно, всю жизнь мечтала о карьере маркитантки. А какая разновидность будет предложена мне – кантиньерка или вивандьерка?

– Извините, я не вполне правильно выразился.

– Извиняться перед подчиненным есть признак слабости и малодушия. Кстати, а почему мне до сих пор не завязали глаза?

– Зачем?

– А вдруг я не выдержу испытательного срока? Но при этом буду знать месторасположение конспиративной квартиры. Что на этот счет говорит приказ с двумя нулями?

– А приказ с двумя нулями гласит, – подыграл ей Андрей, – что в таком случае сотрудник подлежит обязательной ликвидации.

– Ну, тогда считайте, что у меня появился дополнительный стимул к работе, – рассмеялась Ольга, и в этот момент мобильник Мешка разродился Корнелюком из «Бандитского Петербурга».

– Слушаю тебя, Гриша… Уже закончили? Что-то они быстро сегодня… Вы служебным ушли? Без эксцессов?.. Молодца! Всё, дуйте с ним в аэропорт и обязательно дождитесь, пока клиент пройдет регистрацию… После сразу отзвонитесь Тарасу, сегодня он дежурный…

Андрей отключил трубку и весело глянул на Ольгу:

– Гипс, слава богу, снимают. А клиент, соответственно, улетает.

– А что за клиент?

– Сложный…

* * *

…В это же самое время сложный клиент Виктор Самвелович Айрапетян, трясясь в салоне маршрутки «гоблинов», раздраженно причитал, взывая к совести конвоиров – Ильдара Джамалова и Григория Холина:

– Нет, я решительно не понимаю, как такое возможно? Хотя бы накануне меня можно было поставить в известность?! Что значит: «срочно отправляем вас в Нижний Новгород»? Я вам что, посылка? Бандероль? А если у меня на сегодня планы? В конце концов, я просто не желаю!

Однако совесть у оперативников категорически не взывалась. Ильдар, делегировав Холину, как старшему, все полномочия по ведению переговоров с клиентом, продолжал сосредоточенно «гонять шарики». А Гриша, стойко игнорируя стенания подопечного, продолжал отфыркиваться:

– Виктор Самвелович, это делается исключительно в целях вашей безопасности. Уголовным розыском получена информация, что на вас готовится покушение. Пока вы сейчас давали показания, камеры наружного наблюдения зафиксировали неких подозрительных субъектов. Не исключено, что они поджидали вас на выходе из Управления. Именно поэтому нам пришлось покинуть здание через служебный вход.

– А что, просто задержать их было нельзя?

– А на каком основании? В данный момент проводятся мероприятия по установлению их личностей. Но, даже если это пустышка, всегда лучше перестраховаться… В Нижнем вас встретят, разместят в гостинице. Отель «Волна», четыре звезды, все удобства… Думаю, что дней через пять – семь будет получена санкция на арест Литвина, и после этого вы спокойно сможете вернуться обратно.

– Но не могу же я лететь к черту на рога совершенно без ничего! Гол как сокол! Мне нужно собрать хотя бы элементарный минимум: пасту, щетку, бритву… Смену белья в конце концов!

– Подумаешь, трагедия. Купите в аэропорту, – не отрываясь от игрушки, прокомментировал Ильдар.

– А что, в «Пулково» теперь стали носками и трусами торговать?! – взвился Айрапетян. – В общем, так: или мы сейчас заезжаем ко мне домой, или я никуда не лечу! Не будете же вы меня силой запихивать в самолет? Я в этом уголовном деле фигурирую исключительно как свидетель. И ограничивать меня в моих действиях вы не имеете права!

Холин, скривившись, обернулся к водителю:

– Сергеич, если мы по дороге минут на десять в адрес заскочим, успеем к посадке?

– А где клиент обитает?

– На Тамбасова.

– В принципе, если оттуда с Дачного уйти на кольцевую… Должны успеть.

– Ладно, давай тогда в адрес. Только по-быстрому.

– Даю. В адрес. По-быстрому, – не отрывая взгляда от дороги, продублировал приказ Сергеич и втопил по газам…

* * *

…Два с половиной века назад на территории нынешней улицы Тамбасова размещалась слобода немецких колонистов, коих указом Екатерины II пригласили в Россию для подъема расейского сельского хозяйства. Местные старожилы уверяют, что в неглубоком овраге, по которому и тогда, и сейчас протекает речка-невеличка Ивановка, до сих пор сохранились остатки свай мельниц, на которых немецкие пейзане мололи муку для окрестных жителей. Так что нельзя исключать, что небольшой торчащий из земли пенёк, который Бугаец только что пометил, облегчаясь, теоретически мог представлять собой некую археологическую ценность.

Застегнув ширинку, Бугаец вскарабкался по щедро усеянному мусором и собачьими приветами склону оврага. Здесь, возле припаркованной машины, покуривая, его дожидался Зеча. В неизменном накинутом на плечи «зенитовском» шарфике.

– Простата хуже воровства! – прокомментировал восхождение Зеча.