Два солдата из стройбата - Владимир Лидский

В роте всё было как всегда, исчез только Цыпин, которого по слухам перевели в город. Связисты говорили, что он лежит в гарнизонном госпитале и на «точку» уже, конечно, никогда не вернётся…

Глава 9. Дорогая мама

С неделю Петров ходил со своим поредевшим взводом на подготовку железнодорожного полотна, и жизнь начала понемногу приобретать привычный вид и привычный ритм. А потом Петров заступил в очередной наряд. В обязанности дневального входила уборка помещения, то есть палатки, заготовка дров для буржуйки, охрана ночного сна сослуживцев. Когда после завтрака Петров подметал лапником земляной пол палатки, нарез а л кантики на одеялах солдатских коек, вошёл прапорщик Васильев, приказал собрать постель Цыпина и сдать её старшине. Петров, не откладывая, снял бельё с цыпинской койки, начал сворачивать матрас и подушку. Из матрасного чехла выскользнул какой-то предмет и звучно шлёпнулся на пол. Петров нагнулся. Это была маленькая тетрадочка, нечто вроде блокнота, в чёрной обложке. Петров машинально раскрыл её. Внутри оказались странички в клеточку, сплошь заполненные аккуратным круглым почерком. Петров сел на соседнюю койку и стал читать с самого начала.

...

«17 июля 1976 года. Дорогая мама! Вот уже почти месяц прошёл с начала нашей первой командировки. Наша работа состоит в подготовке просеки для железнодорожного полотна. Перед нами идёт бригада второй роты и с помощью малой механизации валит вековые деревья. Следом идём мы, обрубаем сучья на этих деревьях, корчуем пни, выравниваем почву и подтаскиваем шпалы на освободившиеся участки. Дорогая мама! Надобно сообщить Вам, что пеньки мы корчуем вручную, а это очень нелёгкая работа. Сначала пень окапывается по периметру, потом его оголившиеся корни подрубаются топором или подпиливаются пилой; лопатами мы углубляем яму и добираемся до нижних корней, которые тоже подрубаем. Потом мы наваливаемся на пень всем отделением, – а это без малого с десяток человек – и начинаем его расшатывать. Наши действия похожи на действия хирурга-дантиста, пытающегося удалить больной зуб. Этот процесс долог и мучителен, он требует серьёзных затрат труда, но в конце концов пень поддаётся и, вывернув его, мы празднуем победу громкими торжественными криками…»

Петров читал блокнотные записи, более всего поражаясь гладкому и ровному слогу, правильному книжному стилю, которые трудно было заподозрить в грязном зачуханном Цыпине. Высокий интеллект никак не прочитывался ни в его лице, ни в глазах, ни в странной фигуре.

...

«21 июля 1976 года. Дорогая мама! Спешу сообщить Вам, что жизнь тут довольно сносная. Живём мы в больших брезентовых палатках, зашитых по краям досками. Впереди палатки имеется деревянный тамбур с дверью, все щели которого мы тщательно законопатили мхом для того, чтобы внутрь не попадал холод. Впрочем, сейчас лето и даже ночью под тонким одеялом мы не замерзаем. Палатки у нас очень большие, их высота позволяет поставить внутри двухъярусные кровати. Я сплю на втором ярусе. В каждой палатке помещается целый взвод. Дорогая мама! Я хочу рассказать Вам о своём командире, сержанте Василии Круглове. Это очень хороший, чуткий человек. Он строг, но справедлив. Иногда, правда, повышает голос, но это, я думаю, оттого, что звание «сержант» ему присвоили недавно и теперь он вырабатывает командный тембр. Он достаточно демократичен в отношениях с подчинёнными, вплоть до того, что работает вместе со всеми на общих работах. Дорогая мама! Помните, мы с Вами как-то обсуждали, какое презрение испытывают все честные члены нашего общества к доносчикам и стукачам. Так вот, наш сержант никогда ничего не докладывает наверх, более того, одного доносчика, выявленного в нашем взводе, он примерно наказал, чтобы тому впредь неповадно было. Правда, он решил эту проблему с позиции силы, и мне это, конечно, не понравилось, но зато человек понял, что он нехорошо поступил, да и для других это послужило наглядным примером…»

...

«5 августа 1976 года. Дорогая мама! Кормят здесь хорошо. Утром дают овсяную или перловую кашу, маленький кусочек масла и маленький кусочек сахара. Ещё дают стакан чаю и ломоть хлеба. На обед обычно бывает борщ или щи, правда, они жидковаты и без мяса, а на второе – макароны, картошка или снова перловая каша с довольно вкусной подливкой. На третье у нас обычно компот, ну, это, конечно, не тот компот, которым Вы, мама, баловали меня иногда, но всё же – приятная, слегка сладенькая водичка. На ужин у нас чаще всего бывает мятая картошка с мясным запахом или гороховая каша, очень вкусная, особенно если в неё не забудут положить немного подсолнечного масла. Ну, и само собою, снова ломоть хлеба и чай с маленьким кусочком сахара. Так что мы тут не бедствуем, наша страна заботится о нас. Я служу хорошо, за всё время с начала призыва я не получил ни одного взыскания. Товарищи меня уважают, и я полон решимости сполна отдать долг Отчизне. Не волнуйтесь за меня, дорогая мама, я и впредь буду служить так же хорошо…»

...

«14 августа 1976 года. Дорогая мама! Сегодня мы закончили работу ранее, чем обычно, и сержант Круглов отправил наш взвод глубоко в лес, приказав собирать на дальней опушке чернику, как раз созревшую к этому времени. Мы рассыпались по лесу, сняв пилотки и бросая в них находимые ягоды. Когда пилотки наполнялись доверху, мы выходили на просеку и ссыпали их содержимое в большой алюминиевый бидон, припасённый товарищем сержантом специально для этого случая. Дорогая мама! Хочу покаяться Вам в своём грехе. Дело в том, что обед, привезённый сегодня на точку, оказался скудноват и уже несколько времени спустя после него я был сильно голоден. Грех мой, который я хочу избыть перед Вами, состоял в том, что набрав полную пилотку черники, я спрятался за кустами и съел ягоду полностью, без остатка. Я не мог удержаться, потому что судорога голода сводила мне желудок. Потом я, конечно, снова набрал полную пилотку черники и, вернувшись на просеку, ссыпал её в сержантский бидон. Но вина моя от этого не уменьшилась, и я переживал за свой нехороший поступок. Вдобавок мне пришлось испытать дополнительный стыд: когда я вышел на просеку, сержант Круглов заметил, что губы мои черны от ягоды. Раскрыв моё преступление, он не стал церемониться и ударил меня ладонью по лицу. Больно мне не было, но было стыдно за то, что меня уличили в обмане. Дорогая мама! Я уже писал Вам, что сержант Круглов – справедливый и честный командир, поэтому я совсем не обиделся на него за такое наказание…»

...

«23 августа 1976 года Дорогая мама! На днях я получил первое в своей армейской жизни взыскание. Помните, я писал Вам, что со мною случился грех, когда наш взвод собирал после работы чернику на опушке? Так вот, на следующий день, после подъёма мы повзводно организованно побежали в нужник, и мне там пришлось сильно задержаться, потому что после несанкционированной черники у меня случился, извините за выражение, запор. Если бы я знал, что она так крепит, я бы никогда в жизни, клянусь, не прикоснулся бы к ней. Из-за этого обстоятельства наш взвод опоздал на зарядку, которую у нас обычно проводит прапорщик Васильев. Словом, я получил наряд вне очереди и с позором был препровождён на кухню, а точнее – на посудную мойку. Работа, конечно, не из приятных, но поскольку Вы, дорогая мама, научили меня без брезгливости относиться к любому делу, я легко справился с нарядом и даже получил похвалу от бригадира посудомойщиков…»

...

«1 сентября 1976 года. Дорогая мама! В нашем палаточном городке более недели не было воды. Вообще. Не помню, писал ли я Вам, что воду привозят нам в цистернах на грузовиках и закачивают в большую ёмкость, стоящую на высоте возле столовой. Так вот, вода кончилась, а подвоза всё не было и не было. Батальонный командир майор Кадомцев приказал для нужд столовой использовать воду из протекавшей в овражке недалеко от палаток реки. Согласно приказу воду надлежало тщательно кипятить и только потом употреблять её для супа или чая. Умывались мы тоже в этой речке, только ниже по течению. За этим строго следили наши командиры. Но беда была в том, что ещё ранним летом, когда мы только-только прибыли сюда, на склоне речного овражка командиры приказали выкопать батальонные нужники. Тогда ведь никто не знал, что позже у нас возникнут перебои с водой. Само собою, как только они возникли, нужники было приказано перенести, и их тут же перенесли, но, видно, с осадками или ещё как стоки всё-таки попали в речушку. А надобно Вам сказать, дорогая мама, некоторые солдаты, мучаясь от жажды, набирали из неё воду в свои ременные фляжки. Так что через небольшое время треть батальона маялась поносом. Меня эта участь, слава Богу, миновала, потому что я, заведя хорошее знакомство с бригадиром посудомойщиков, заполнял свою фляжку только водою, прокипячённою в столовой. Другие же ребята сильно мучились и некоторые даже слегли. Больным отвели отдельную палатку, отдельную посуду, которую кипятили в отдельном котле, и отдельный сортир глубоко в лесу. Дальше, дорогая мама, началось нечто невообразимое, нечто такое, что до сих пор не может уложиться в моём сознании: на третий день эпидемии майор Кадомцев приказал выстроить на плацу весь батальон, включая больных и, стоя навытяжку перед личным составом, громогласно объявил, что все, у кого обнаружится понос, будут безжалостно расстреляны. Солдаты были в шоке. Дорогая мама, Вы не поверите, но многие комсомольцы начали молиться. Мне тоже было очень страшно. Спасло всех нас только то, что через сутки после этого жуткого заявления из гарнизона привезли целый грузовик медикаментов, а ещё через пару дней подтянулся караван цистерн со свежею водою…».