Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

с ней было нелегко говорить… Вечно стояла у окна, смотрела на улицу, словно ждала кого-то…

– Это он ее звал, – донна Чичча испуганно крестится. – Как-то накануне… она попросила меня оставить свет, сказала, муж придет. Я-то, грешным делом, подумала, что у бедняжки ум за разум зашел… Но когда Господь ее забрал, тут-то я и смекнула.

Джованна крепко сжимает губы. Ей не хочется продолжать эту тему.

Она садится за журнальный столик, разбирает почту. Приглашения на ужин, на торжественный прием, присланные из вежливости – все знают, что Флорио по-прежнему в трауре, – но много и соболезнований. Надо же, все еще приходят, думает Джованна, вскрывая конверты, а донна Чичча тем временем достает корзину с вышивкой, которую они заканчивают.

Деловой партнер Винченцо, который только сейчас узнал новость; двоюродный брат, живущий в Калабрии, чье имя она вспоминает с трудом; поставщик, который рассыпается в извинениях за задержку, был очень болен и не…

А потом…

Из Франции, конверт из плотной бумаги, адресованный Иньяцио. Интересно, как он здесь оказался? – удивляется Джованна, вертя конверт в руках. Красивый, аккуратный почерк, не то что на других посланиях. Она откладывает было конверт в сторону, но тут же снова берет его в руки. Несколько секунд колеблется. Потом вынимает из волос шпильку и использует ее вместо ножа для бумаги. Иньяцио не будет возражать, если…

Вот и мать тебя покинула: знаю, как ты был привязан к ней, и представляю, как тебе сейчас тяжело. Мое сердце плачет вместе с тобой.

Твоя боль – это моя боль, помни об этом.

К.

У Джованны перехватывает дыхание.

Ни один партнер, ни один родственник, ни один друг так не напишет. Ни один мужчина, поправляет она себя. Не в таком тоне. Не таким аккуратным почерком. Не на такой дорогой бумаге.

Твоя боль – это моя боль, помни об этом.

Только женщина могла написать это.

И только мужчине, с которым она была близка.

Мужчине, которого она любит.

Джованна встряхивает головой. Фразы, взгляды, жесты. Молчание.

Воспоминания теснятся в голове. Слова внезапно приобретают иной смысл.

Нет.

Она вскидывает голову и вздрагивает, увидев в зеркале свое отражение. Ее глаза – огромные, пустые, темные, как будто в них опрокинута ночь.

Донна Чичча все еще возится с нитками. Она ничего не заметила.

Джованна переводит взгляд на конверт. Она хочет, имеет право знать.

Почтовый штемпель плохо читается. Джованна поворачивается к окну. Марсель. Значит, письмо из Марселя. Возможно, Джузеппина и Франсуа знают эту женщину. Ей приходит в голову написать Джузеппине, с тем чтобы спросить у нее, но она гонит от себя эту мысль.

Спросить о чем?

Не выставляй себя на посмешище, – суровый внутренний голос смутно напоминает ей голос матери.

Джованна разглядывает конверт, нюхает его. Вроде бы от него исходит слабый аромат цветов. Возможно, гвоздики. Или это ей только кажется. Она не знает.

Руки немеют, желудок сжимается, как будто живет собственной жизнью, и на нее разом обрушивается прежнее смятение. Прочь еда, прочь эмоции.

Она закрывает глаза и ждет, что тошнота отступит.

Страхи, безымянные страхи вновь оживают и с новой силой атакуют ее.

Конверт падает на колени – пятно цвета слоновой кости на черной юбке. Кажется, оно источает погибель.

Мое сердце плачет вместе с тобой.

– Идите к детям, донна Чичча, – говорит Джованна твердым голосом. – Мне нужно ответить на письма. Я приду позже.

Она встает, держа в руках конверт, и, сама того не замечая, сминает его.

Не дожидаясь ответа донны Чиччи, Джованна идет в спальню Иньяцио. Судорожно вертит головой, кровь стучит у нее в ушах. Ей вспоминается другое утро, другой траур. Резким жестом она распахивает шкаф.

Привлеченный шумом, на пороге появляется Нанни, камердинер.

– Кто это? – робко спрашивает он, потрясенный тем, что хозяйка роется в одежде мужа.

Она поворачивается и ледяным голосом шипит:

– Пшел прочь!

Камердинер отступает за дверь.

В Джованну словно вселился бес: она шарит между рубашками, кидает на пол домашние халаты, ощупывает карманы брюк.

Внезапно она замирает, почувствовав головокружение. Трет виски.

Нет, так нельзя. Такое поведение ее недостойно. Но что же делать, как сдержаться, если человек, который научил тебя любить, ради которого ты изменилась, приняла себя такой, как есть… этот человек носит в своем сердце другую?

Она закрывает глаза: надо остыть. Нет, жизнь ее мужа проходит не здесь. В этой комнате он лишь переодевается и спит. Все свое время он проводит в кабинете. Там у него хранится все важное.

И тогда Джованна бежит, со всех ног, как никогда в жизни не бегала. Бежит вниз по лестнице, в кабинет. Привлеченные шумом, из дверей детской выглядывают Винченцино и Иньяцидду и удивленно смотрят Джованне вслед: им невдомек, почему мать в таком отчаянии. Винченцино кашляет, вопросительно смотрит на Иньяцидду, но тот лишь пожимает плечами.

Джованна распахивает дверь кабинета. Здесь она впервые: это место деловых встреч, сухих слов, бумаг и сигарного дыма. Замерев на мгновение, она видит, как из полумрака проступают контуры массивной мебели: книжный шкаф позади письменного стола, настольная лампа в восточном стиле. Она подходит к столу и со злостью открывает ящики один за другим: перья, карандаши, какие-то журналы, испещренные цифрами. Листает – ничего интересного. Но в последнем ящике есть тайник.

В нем то, что она ищет. Шкатулка из палисандра и черного дерева с железной ручкой. На виа Матерассаи она лежала у Иньяцио в шкафу. Как-то Джованна спросила, что в ней, и он ответил кратко: «Воспоминания».

Руки у нее дрожат. Шкатулка гладкая, тяжелая, теплая на ощупь. Джованна ставит ее на стол: луч солнца высвечивает текстуру дерева.

Открывает.

Чувствует запах, похожий на тот, который, как ей показалось, исходил от конверта с соболезнованиями. Под потрепанным экземпляром «Принцессы Клевской» мадам де Лафайетт лежит стопка конвертов. Джованна вываливает их на кожаный бювар и со смесью любопытства и отвращения начинает перебирать. Бумага дорогая, плотная, а почерк тот же, женский. Одни даже не открыты, другие изрядно потрепаны. На всех стоит штемпель Марселя. Там же лежит выцветшая от времени голубая атласная лента.

На дне шкатулки – карточка с соболезнованиями, похожая на ту, что Джованна совсем недавно держала в руках. Она смотрит на дату, читает: по поводу смерти тестя.

Ярость вновь ослепляет ее.

– Кто эта женщина? – кричит в исступлении Джованна, хватает один из конвертов, пытается его открыть.

– Что ты здесь делаешь?

Голос Иньяцио как ушат холодной воды.

Джованна поднимает голову – на пороге стоит муж. Конверт чуть не падает из ее рук.

Иньяцио переводит взгляд с лица жены на