Посмертный бенефис - Андрей Стрельников

5 августа 1996 года. Керчь, Украина

Дверь бара с шумом отворилась. Какой-то человек быстро прошел по тротуару — и растянулся на дороге, аккурат перед машиной. Костя резко нажал на тормоз и с удовольствием отметил про себя, что очень вовремя поменял колодки. Красавица «Омега» встала как вкопанная. Костя в задумчивости посмотрел на пьяницу и повернулся к Зурабу:

— Сиварь какой-то. Пойди, дай ему пенделя.

— Я, брат, и ходить-то не могу, а ты — пенделя…

Поставщик не появлялся уже две недели. Уличные «дистрибьюторы», сами, как правило, законченные наркоманы, оборвали Косте телефон.

В Керчь пришла большая ломка. Угроз наркоманов Костя не боялся. За ним стоял Брык, а это — силища! Правда, «силища» тоже уже два месяца как не давал о себе знать, но такое случалось и раньше. Костя открыл дверцу, подошел к любителю спиртного.

— Вставайте, граф!

— Брат, дай руку…

Поморщившись, Костя протянул ему руку — и чуть не заорал от боли. Рука его, казалось, попала в железные тиски. «Пьяница», совершенно трезвый парень лет тридцати, деловито, даже как-то «буднично» защелкнул наручники на Костиных запястьях.

— Пойдем, брат Константин, вон в ту машину. — И кивнул в сторону серой «Волги».

Костя обернулся — и совсем сник: Зураб лежал на капоте, руки за спиной, в наручниках, а здоровенный парень вытаскивал из-за ремня «браунинг». Все. Приехали.

Гели будет обыск дома — приехали надолго. А обыск, конечно, будет. Это не простые керченские менты, эти — явно покруче.

5 августа 1996 года. Москва

Султан аккуратно припарковал джип рядом с машинами своих земляков. Внимательно осмотрел площадь перед рынком, снял с заднего сиденья сумку, открыл дверцу, вылез… Зашел в кафе, и, кивнув повару Мамеду, уселся за столик. К нему подошел Гелани, хозяин кафе.

— Салям алейкум, уважаемый!

— Алейкум ассалям, дорогой! Как дела?

— Как семья? Дети?

— На все воля Аллаха, уважаемый Султан! Все в порядке. А у тебя?

— Тоже нормально, хвала Аллаху. Для меня что-нибудь есть?

— Пока нет, но еще рано. Сейчас принесу чай, сыр, лепешки. Посиди, подожди.

В кафе вошли двое, заказали чай, печенье, сели. Русские. Султан поморщился. Нельзя сказать, чтобы он не любил русских, нет. Но любой азербайджанец в Москве знал: Султан — сын очень авторитетного человека, одного из самых богатых людей в республике. А для русских он — пустое место, чурка с рынка. И никакой джип не в силах изменить это отношение.

Время истекло. Уже никто не придет. Султан обернулся — русские тоже уже ушли. Он бросил на стол десять долларов — Гелани любит доллары, — встал и пошел к джипу. Протянул руку к дверце — и вдруг какая-то сила подняла его в воздух и бросила на заднее сиденье.

Он оглянулся. Справа и слева от него сидели двое любителей чая с печеньем. Третий сел за руль.

— Что, уважаемый Султан, много денег в сумке? Сколько же ты, мразь, купил бы на них наркоты?

— В сумке полмиллиона долларов. Она ваша, а я и не приходил на рынок, идет? Берете сумку, вылезайте, а я прямо отсюда уезжаю в Баку.

— Другой расклад, Султан. Сумку-то мы берем, но ты садишься лет на восемь. Как минимум. Уловил?

— Вы что, богатые? Или совсем дурные?

— Мы, Султан, честные. Ты не знаешь, что это такое. В лагере у тебя будет время — возьми словарь, почитай.

— Да вам лечиться надо! А если жена узнает, что от таких денег отказался — не боишься?

— Нас набирают из холостых и неизлечимых.

«Влип, — подумал Султан, — это не менты. С этими ни Аллах, ни отец не помогут».

5 августа 1998 года. Амстердам, Нидерланды

Скоро совсем стемнеет. Эдгар увеличил скорость, оторвался от ехавших сзади машин и притормозил напротив бара.

Бармен опять новый. Но это не страшно. Он все равно ничего не знает. Его задача проста — взять у Эдгара портфель на хранение, а вернуть ему уже другой. Получить деньги за пиво, мило улыбнуться и попрощаться. Все.

Уже третий раз Эдгар проезжает мимо Пара. Что-то ему не нравится, а что — не ясно. Тревожно на душе.

Ладно. Тревога — тревогой, а дело — делом.

Он зашел, поздоровался с барменом, заказал кружку пива. А здесь не пусто… Две парочки — у входа. Возле стойки — два молодых спортивных англичанина, оценивают шансы «Манчестера» в Лите Чемпионов. Ждите, родные, ждите. «Аякс» все равно сильнее.

— Можно, я оставлю у вас на время портфель? — обратился к бармену. — Вечно забываю его под столом.

— Разумеется. Какие проблемы?

Он протянул портфель, и… бармен резко потянул его за руки, а один из «англичан» жестом фокусника защелкнул наручники.

Эдгар понял, что именно его смущало. «Англичане» и «бармен» выглядели «выпускниками одного инкубатора». И тут ему стало плохо.

6 августа 1996 года. Марсель, Франция

Вечер наступал быстрее, чем хотелось бы. Еще только восемь часов, а уже почти темно. Через час должен прийти Хорхе. Мишель еще раз спустился в трюм, проверил снасти. Все готово. Посмотрим, что там нашел этот испанец. Вообще-то Мишель уже два года не выходил в открытое море и сейчас согласился только за компанию. Рыбалка — просто повод. Испанец обещал привести с собой двух мулаток, которых привез то ли с Тринидада, то ли с Бермуд и которыми «угощал» теперь близких друзей. Вот, кстати, и он. Хорош. Настоящий пират. Высокий, здоровенный, загорелый. Только почему-то один.

— Привет, Мишель! Убери пузо, а то девушек перепугаешь!

— Привет, Хорхе! А где те, кого я должен пугать?

— Они на яхте у босса. Мы подберем их прямо в море.

— К чему такие сложности?

— У них же нет никаких документов, не говоря уже о визах. Они и живут на яхте. Между прочим, условия там лучше, чем в «Шератоне».

— Твой босс — большой человек, да?

— Есть и повыше. Господь Бог, например. Или султан Брунея.

Фонарь яхты босса они заметили около двух часов ночи. «Английская королева свою „Британию“ тоже называет яхтой, — мысленно усмехнулся Мишель, — хорошо бы познакомиться с хозяином этой пироги».

Хорхе, закончив махать фонарями, подошел к Мишелю.

— Босс приглашает тебя в гости. Давай швартоваться.

— Месье Лебеф, насколько мне известно?

— Да, месье..? — Мишель вопросительно смотрел на собеседника. Лет тридцать пять-сорок, высокий, спортивного сложения, не француз и, конечно, не испанец. Скорее, американец или немец.

— Называйте меня просто Кирк.

— Тогда я — просто Мишель.

— Ну и прекрасно. Что будете пить?

— Можно немного красного вина?

— Конечно. Только выбирайте сами. Вы француз. А мы, англосаксы, знаем толк только в крепких напитках. О Хорхе не беспокойтесь — он с девушками уже на вашем катере. А у нас с вами будет серьезный разговор.

Мишель насторожился. О чем можно говорить в два часа ночи, в ста милях от берега, с совершенно незнакомым, судя по всему, безумно богатым иностранцем?

— Расслабьтесь, Мишель. Условие только одно: при любом вашем решении все сказанное в этой каюте должно остаться между нами. Речь пойдет о вашем профессиональном мастерстве. Посмотрите на эти фотографии.

Работа. Деньги. Мишель в душе ликовал. При удачном раскладе можно будет выкупить закладную на дом. Может быть, и еще что-то останется.

— Вынужден вас разочаровать, Кирк. Два года назад суд лишил меня права оперировать. Я безработный.

— Если бы Вы догадывались, Мишель, меня интересует только ваше искусство. Надеюсь, вы не разучились оперировать?

— О нет, Кирк! Более того, я так истосковался по настоящей работе, что сейчас могу из крокодила сделать слона!

— Так взгляните на этого крокодила.

Мишель внимательно посмотрел на фото. Южнославянский тип лица, при этом кое-какие семитские, скорее всего еврейские, черты. Волевой подбородок, залысины на крутом лбу.

— Это лицо трудно изменить до неузнаваемости.

— Его нужно изменить до узнаваемости. Вот до этой.

Индоевропеец. Какая-то дикая помесь индуса и галла, индусского больше. Очень, очень сложно, но реально. Надо поторговаться.

Боюсь, Кирк, что это невозможно. Сегодня пластическая хирургия…

— Мишель! Я вас пригласил как профессионала, а не для торга.

— Можно. Но — очень дорого. И — палата, свет, наркоз, инструменты, ассистент. Затем — полтора-два месяца ухода. Потом — следы от швов. Их будет много. Не на лице, конечно, но останутся.

— Я слышал, что после ваших операций таких следов практически не остается.

— Я всегда делал из одного человека другого. Любого другого. И никогда — совсем другого, но очень определенного другого. Это сложно, Кирк, поверьте. Без всякой торговли.

— Верю. Назовите цифру.

— Учитывая все обстоятельства — секретность, незаконность, мой личный риск и так далее — полтора миллиона франков.