Сам без оружия - Алексей Фомичев

Из-за угла дальнего дома вдруг вывалилась крытая карета. Спереди и сзади скакали четверо полицейских, еще один сидел рядом с кучером. Неожиданно из подворотни выскочила пролетка, и сидевшие в ней три человека открыли ураганный огонь по карете и охране. Зазвучали приглушенные выстрелы. Щепкин различил холостые хлопушки. Полицейские попадали с лошадей, трое поползли к бордюру и оттуда начали отстреливаться. Потом из подъезда высунулся парень и швырнул под карету большой сверток. Жахнуло так, что у Щепкина заложило уши. Стрельба разом прекратилась, с обеих сторон стрелки побросали оружие и зажали головы руками. Перепуганные лошади рванули прочь, волоча карету и пролетку за собой. В центре улицы они столкнулись. К ним побежали люди, чтобы успокоить лошадей и расцепить повозки.

Ржание лошадей заглушило крики и ругань. Откуда-то возник невысокого роста гладко причесанный господинчик и завопил так, что замолчали и люди и лошади:

– Стооп!! Стоп камера!!! Держите лошадей! Черт возьми, держите лошадей!!

Следом за господинчиком выбежали еще двое. Господинчик обернулся к ним и завопил:

– Что это такое?

– Дубль, Лев Янович. Дубль… сцена пятнадцатая, нападение на…

– Я знаю, что это! Я спрашиваю, что это такое?

Помощник захлопал глазами, обернулся на улицу, где ловили и успокаивали лошадей и поднимали перевернутую пролетку.

– Это…

– Какой идиот устроил такой взрыв?

– За эффекты со взрывами отвечает ваш помощник Зинштейн.

– Где этот террорист?

Помощники завертели головами, кому-то замахали руками. Из-за дома неподалеку от авто Щепкина вышел высокий худощавый парень с всклоченными волосами. Отряхивая рукава и растерянно улыбаясь, он пошел к господинчику.

– А! Господин помощник! Ваша фамилия Халтурин? Или Гриневицкий? Вам слава бомбистов жить не дает? Хотите переплюнуть?

Парень одернул пиджак и укоризненно посмотрел на господинчика.

– Лев Янович, вы же сами просили сделать все натурально, чтобы было как по правде.

– По какой правде? Я режиссер, и я решаю, что здесь правда, а что кривда! Как мне прикажете работать, если после ваших… реалий я остаюсь без артистов и без реквизита? Это не съемочная площадка, а штурм Измаила! На германском фронте дневные потери меньше, чем у нас на площадке!

– Простите, Лев Янович, но это гипербола…

– Что-о?!

Режиссер задохнулся от возмущения, побурел. Его рука вытянулась и указала куда-то в сторону.

– Вон! – выдохнул режиссер. – Вон, я говорю! Вы уволены! Я рассчитаю вас… я вычту из вашего гонорара стоимость ремонта пролетки и лечения людей!

Зинштейн гордо поднял голову.

– Вы не смеете!

– Смею! – снова взвизгнул режиссер. – Если вы сейчас не скроетесь с глаз долой, я посмею прибить вас на месте!

Он резко отвернулся, посмотрел на рабочих, которые все еще растаскивали повозки, повернулся к помощникам, застывшим с выпученными глазами.

– Быстро в мастерские! И чтобы через три часа все было сделано!

На дороге кое-как вставали на ноги «полицейские» и «налетчики», трясли головами, разевали рты. Режиссер горестно вздохнул, достал часы, что-то прикинул и объявил:

– Перерыв! Два… три часа! Все свободны! И найдите мне нового помощника. Который не захочет взорвать Питер для реальности кадра!

Уволенный, но пока не рассчитанный Зинштейн, понурив голову, прошел мимо Щепкина, бубня под нос.

– Сергей! Сергей Михайлович!

За Зинштейном вприпрыжку побежал один из помощников режиссера.

– Сергей Михайлович! Стойте же! – Помощник нагнал юношу и схватил его за руку. – Погодите! Вы же знаете Яна Львовича! Он взрывается, но быстро отходит. Он простит вас. Через три часа и простит. Ну, повинитесь, покайтесь.

Зинштейн выдернул руку из пальцев помощника режиссера.

– Оставьте, Иван Парфенович. Я не мальчик! Если господин режиссер не понимает современных тенденций в синематографе и не готов идти на риск, на эксперимент, я умываю руки. Работать с этим тираном я не хочу, увольте! Пусть ищет пиротехника и баталиста где угодно. Хоть на паперти. Я ухожу!

Досмотреть трагикомическую сцену Щепкин не успел, городовой махнул рукой и пророкотал:

– Проезжайте, господин, путь свободен.

Обернувшись еще раз на место съемки и увидев расстроенных режиссера и его помощников, капитан усмехнулся и завел мотор.

Живут же люди! Даже завидно – вдали от реальной жизни творят сказку и при этом неплохо зарабатывают! И какие страсти бушуют!

Автомобиль Щепкин оставил неподалеку от входа в ресторан. С удовольствием прошелся пешком, разминая ноги, посмотрел на затянутое темно-серыми облаками небо и вдруг подумал, что давно не был на природе и что последний раз безмятежно лежал в траве еще в Токио. А как это здорово – лежать на траве, смотреть в чистое небо и не думать ни о чем! И знать, что завтра будет только учеба, новая тренировка, а потом опять чистое небо и легкие ясные мысли.

…– Я ее только раскрыл! – раздался за спиной молодой ломкий баритон. – И кстати, на улице сухо.

Щепкин обернулся. В нескольких шагах от него стоял рослый юноша. Тщательно уложенные темные волосы, правильные черты лица, легкая полуулыбка на губах. Чистый хорошо отутюженный костюм, надраенные туфли. В руках юноша держал две книги, верхняя открыта.

Рядом с ним средних лет мужчина с небольшой тростью. Смотрит на юношу с укором и интересом.

– Всеволод, тебе исполнилось шестнадцать лет! В этом возрасте к человеку должно прийти понимание, что читать книгу на ходу – значит проявлять неуважение не только к автору, но и к самому себе. Даже если это не самая интересная книга…

– Ну конечно, ты прав, папа, – с лукавой улыбкой ответил юноша. – Но разве желание открыть книгу может быть проявлением неуважения? Я считаю, наоборот, это как раз проявление интереса. Даже если книга не самая хорошая. Нет?

Мужчина покачал головой.

– Логика не должна идти вразрез с нормами поведения.

– Разве это возможно? Логика, если она настоящая, всегда следует нормам. Ты сам меня этому учил.

Из подъезда соседнего здания выбежал невысокий господин с выпирающим брюшком и пенсне на носу.

– Владимир Александрович, Владимир Александрович, я забыл вам сказать… фу!

Толстячок догнал мужчину, схватил его за запястье.

– Насчет ваших лекций. Я думаю, мне удастся договориться…

Мужчина улыбнулся, став вдруг удивительно похожим на своего сына.

– Лев Андреевич, помилуй бог! Я же лишен права преподавать! Как вы сможете…

– Владимир Андреевич, вы профессор! Вы прекрасный педагог, как вас можно лишить права делиться своими знаниями? Я перезвоню вам завтра. Хорошо?

Толстячок вплеснул руками и убежал.

Юноша с улыбкой следил за ним, а потом повернулся к отцу.

– Значит, ты возвращаешься на кафедру?

Владимир Андреевич снял пенсне, протер их платком и водрузил на нос.

– В империи инакомыслие лечат только одним способом – отлучением от дела. Или отправкой в ссылку. В конце концов, это приведет к гибели не только самой империи.

– Ты не преувеличиваешь, пап?

Мужчина посмотрел на книги в руках сына.

– Профессора Владимирова обвиняли в близости к социал-демократам, но никогда в преувеличении и глашатайстве. Нам пора, Всеволод.

Они обогнали Щепкина и пошли дальше по улице, о чем-то оживленно разговаривая.

Капитан проводил их взглядом. Вдруг позавидовал чужим семейным проблемам. Книги, кафедра, споры о логике и порядочности. Этот юноша станет юристом, экономистом, а может быть, филологом. И будет счастлив в жизни, никогда не столкнется ни со шпионами, ни с контрразведкой, даже таких слов не узнает. Разве что из бульварных романов.

Капитан вытащил часы, посмотрел на них и пошел к входу ресторана. Пора вернуться к насущным делам. Как говорили древние – каждому свое. Кому снимать фильмы, кому читать лекции, постигать науки, а кому-то ловить шпионов и возвращать секретные документы.

13

Василий всегда заказывал один и тот же столик на втором этаже в конце зала. Он стоял в углу и был отделен от других клумбами с цветами и стойками. Здесь можно говорить без опасения быть подслушанным соседями. Если этого казалось мало, можно попросить официантов поставить раздвижную загородку, тогда столик и вовсе будет незаметен.

Заказывая сегодня стол, капитан так и попросил – поставить загородку и сервировать стол как положено – для обеда, только без спиртного.

Щепкин первым пришел в ресторан, а через десять минут подоспели Гоглидзе и Белкин.

– Диана сейчас будет, я ей позвонил, – сразу сказал ротмистр, отодвигая стул.

– Постимся? – указал на графин с водой Белкин.

– Хватит и вчерашнего, – хмыкнул Щепкин. – Вчера напились, сегодня ни капли. Тем более у нас режим.

Поручик нарочито вздохнул. Вчера они пили «водку», сегодня, видимо, придется пить такую же.

– Закажем или Диану подождем? – поинтересовался ротмистр.