Покойник «по-флотски» - Наталья Лапикура

Как нам впоследствии рассказали, судьбу медсестры решил один-единственный голос – председателя Комиссии, заместительницы Председателя Президиума Верховного Совета. Вместо расстрела – пятнадцать лет Одесской колонии.

От автора: Несколько лет спустя Одесскую колонию усиленного режима для женщин ликвидировали. Медсестру перевели в аналогичное учреждение под Черниговом. Работала она в «зоне» по специальности. Председатель Комиссии, которая спасла ей жизнь, со временем сделала высшую для советской женщины карьеру в Украине – стала Председателем Президиума Верховного Совета Республики. Эту должность в Независимой Украине ликвидировали. Сама женщина оставила по себе добрую память, поскольку сделала людям много хорошего. В частности, исправила немало судейских ошибок. К сожалению, после августа 1991-го года она отошла от политики и общественной жизни. Прискорбно!

А что касается той нищенки, то сработал принцип относительно горбатого, которого могила исправит. Она оказалась на свободе лет через семь, по амнистии. И снова взялась за старое. В последний раз ее судили уже в Независимой Украине. Ждала высшей меры. Ко всеобщему удивлению, получила всего девять лет заключения.

Алексей Сирота:

Вот и лето прошло, и в Киев вернулись не только дети, студенты и счастливые отпускники. Профессиональные грабители, аферисты, карманные воришки отогрелись на сочинских и ялтинских пляжах и взялись за свое. Меня замотали дела. Помню, уже листья пожелтели и начали облетать, но солнце днем еще нормально грело. В тот год природа подарила Киеву долгое бабье лето. Я спешил куда-то в районе Печерского моста, как вдруг услышал радостный вопль:

– Сирота, сыскарь, ходи сюда! Народ кличет!

Интонации «народа» намекали где-то на пол-литра выпитого. Естественно, что не кофе. Я оглянулся. За столиком одного из немногих в городе летних кафе сидело трое изрядно упившихся мужиков. Подошел поближе – и узнал прапорщиков из спортроты. Шесть пустых бутылок подсказывали, что мое первое впечатление относительно количества употребленного алкоголя оказалось ошибочным. Воины были в том состоянии, когда все люди – братья, но горе тем, кто эту мысль не разделяет.

Я подсел к столику и принял приглашение выпить.

Прапорщики, оказывается, уже не первую неделю поминали коллегу. Причем, особенно потрясла их не сама смерть приятеля, поелику «все там будем», а способ затирания следов преступления.

– Сирота, брат, – расплакался у меня на плече тот, который любил трахать свою благоверную, воткнув ее лицом в холодец, – какая смерть! Какая несправедливость! Как она его!.. Даже могилки нету, чтобы мы вот это – вместе поплакали, цветочки принесли, за упокой души выпили…

Я уже собирался посоветовать служивым, чтобы они порыдали, а в одночасье и возложили цветы да подняли чару над тем унитазом, куда после предварительной кулинарной обработки был спущен «макаронник по-флотски». Но вовремя прикусил язык. Пьяный прапорщик со значком мастера спорта – это воистину нечистая сила. Лучше не связываться.

– Если бы не я, он бы жил! – бил себя в грудь любитель секса под заливное.

Я немедленно навострил уши: о чем это он? Может быть, подарил другу тот самый арбуз? Э, нет, веселее:

– В тот вечер, в субботу, он в наряд заступил, помощником дежурного по роте. А перед этим он мне и говорит: «Вася, я тебя, как мужик мужика, прошу! Моей шлюхе надо внеплановую проверку устроить, подмени на пару часиков!» Ну, раз надо, значит, надо. Подождали пару часов после отбоя, он взял дежурную машину и поехал. А я его повязку нацепил и сижу, как король на именинах. Кто же нас проверять будет, мы же не ПВО! У меня кум в ихнем штабе, так поверишь, за год жену на три километра недо… того! Только начнут, звонок: «Готовность номер один! Слезай, беги!» Слезает, бежит с задранным этим, как его… о чем это я?

– О том, что приблизительно в час ночи вы подменили на дежурстве вашего покойного друга, а он сам на служебной машине поехал домой.

– Точно! Сказал: если все чисто, так он сразу назад. А если поймает, то будет разбор полетов по олимпийской программе – до самого утра. И я тогда тоже до подъема прокукарекаю в казарме. А он за меня когда-нибудь подежурит.

– И что, машина вернулась без вашего друга?

– Точно. Что значит сыскарь – все сразу допонял. У них с водителем договоренность была – если через десять минут не вернется, то «газик» едет в роту. Ну, все, думаю, наконец-то поймал! В понедельник все расскажет, будет что послушать. А в понедельник докладывают: пропал! И если бы не ты, сыскарь, мы бы и до сих пор не знали, какую страшную смерть принял наш боевой друг от предательской руки неверной жены. Выпьем!

Но пить мне уже не хотелось. А все выпитое мгновенно испарилось из моей головы, когда дошло, что и моя версия, и чистосердечное признание, – это все, извините, дверца к тому самому месту, из-за которого уже не один мужик пострадал. Не было теплого августовского вечера и семейной идиллии вокруг принесенного арбуза. Был сплошной армейский бардак, где никто и ничего толком не знает, где на служебных машинах выслеживают неверных жен, а начальству – один черт, как тебя звать: Иванов, Шевченко или Поцкхерашвили. Главное, чтобы в надлежащем, соответствующем уставу месте торчало нечто с надлежащей повязкой на рукаве кителя или гимнастерки.

Все гораздо проще простой армейской матерщины. Настоящей была только кровь на кухне. А остальное? Пара любовников, ревнивый бугай-симментал, который поплатился жизнью за чрезмерное любопытство. Крепкие мужские руки запаковывают труп в какой-то мешок, затем свет в подъезде вырубается на несколько минут, груз пакуется в багажник машины, подогнанной под дверь подъезда. И пока она дома замывает следы, он, любовник, топит униформу в Днепре, а ее носителя зарывает где-то подальше. В моей служебной биографии был гениальный по своей простоте эпизод: нежелательный труп спрятали на кладбище, в свежую могилку, на глубину один метр. Затем бугорок привели в порядок, привядшие цветы с подсохшими венками уложили на старое место – ищи ветра в поле! И таки искали бы, да не ко времени скончалась бабушка основного покойника, и ее решили «подхоронить» к любимому внуку, чтобы не разоряться впоследствии на лишнее надгробие. Вот тут-то и оказалось, что на посмертную жилплощадь внука кто-то уже незаконно прописался. Ну, все прочее – это уже вопрос милицейской техники.

Надо отдать должное медсестре – невзирая на мою настырность и собственный страх, она изобрела гениальную версию. Погубила себя, но спасла любовника. Как там говорила ее подруга-врач: «В чем-то лучше других. Умнее…»? Умнее! Потому и оставила нас, легавых, в дураках. Господи, почему же никто и не заподозрил существование третьего? А он почему молчал, пока шло следствие и суды с апелляциями? Кто он такой, что ради него молодая, красивая, умная женщина готова была жертвовать жизнью? У нас же, слава Богу, не восемнадцатый век на дворе! В наш эмансипированный двадцатый на такие подвиги не понадеешься. Одним словом, я решил отыскать ЕГО. Если не расколю, так хоть взгляну…

Был на свете один-единственный человек, которого можно было бы уговорить помочь, – подруга-докторица. Но когда я, запыхавшись, прибежал в госпиталь, меня «утешили». Оказывается, к докторице после суда над медсестрой приперся какой-то клистирный идеолог и начал отчитывать: да как же это так, что в ее отделении работала особо опасная преступница? Докторица молча схватила подполковника медслужбы одной рукой за галстук, другой – за причинное место, подняла и с размаху посадила на семейку кактусов, которая тихонько стояла на табуретке в углу кабинета. Потом силой сунула начальнику в руки маленькое зеркальце и пинцет, приказала: «Работайте!», а сама села за стол и написала заявление об увольнении.

По ее адресу жили уже другие люди. Паспортный стол выдал справку: «Выписана за пределы Киева в связи со сменой места проживания». А где оно, это место, никто не знал. Что оставалось? Объявлять всесоюзный розыск? На каком основании? Новое расследование старого дела, скажу я начальству, а оно у меня спросит, есть ли у меня какие-то новые факты, кроме пьяной болтовни прапорщика. Так он же на трезвую голову от всего откажется. Мало что после выпитого литра водки померещится!

Почему-то понесло меня в то медучилище, где в свое время училась медсестра и преподавала ее старшая подруга. Вдруг остались старые симпатии? Меня отослали к завучу, пожилой женщине с колодочками фронтовых наград, среди которых выделялись два ордена Красной Звезды и один – Славы.

– Особа, которая вас интересует, – объяснила завуч, – никаких друзей среди преподавательского состава никогда не имела. Ее привлекали исключительно студенты, точнее – студентки. Вы, наверно, знаете, что у нас девичий контингент. Мальчики идут либо в первое училище, либо сразу в мединститут. Так вот, она готова была со своими ученицами не только дневать, но и ночевать. В прямом смысле слова – приглашала их домой, оставляла у себя до утра. Я не намекаю на какую-то аморалку, избави Бог! Но есть правила: иногородние обязаны ночевать в общежитии, поскольку дирекция отвечает за них круглосуточно. В конце концов, мы попросили эту даму написать заявление, поскольку она противопоставила себя коллективу. А потом поползли сплетни. Догадываетесь, какие именно?