Мюзик-холл на Гроув-Лейн - Шарлотта Брандиш

Сиверли. Хозяйка оказалась худощавой высокой женщиной с блёклыми полуседыми волосами, узкими бледными губами и бесцветными, но очень густыми бровями. И её одеяние, и весь облик придавали ей сходство с гигантским мотыльком, которое усилилось, когда она стремительно спустилась в прихожую. В её маленьких светло-голубых глазках светилась насторожённость, а на кончике носа чудом держались очки в стальной оправе. Единственным украшением её скучного облика служила брошка в виде белой ленты, приколотая к лифу платья, какие носят члены британской женской ассоциации трезвости.

Взмахом руки хозяйка отпустила горничную, и та стремительно скрылась в глубине коридора, прошелестев накрахмаленным подолом форменного передника.

– Меня зовут Оливия Адамсон, миссис Сиверли. Мой брат, мистер Филипп Адамсон, написал мне, что у вас найдётся для меня комната.

Мимолётным движением руки миссис Сиверли поправила очки и сразу же расплылась в улыбке.

– Ах да! Ах да, конечно, – повторила она. – Комната! Ну разумеется, мисс Адамсон! Для вас имеется чудесная комната. Очень уютная. Вам непременно понравится. Я так и сказала мистеру Адамсону: предоставьте это мне, и я устрою вашу сестру как принцессу. Комната отличная, вот увидите. Небольшая, но очень, очень уютная. С великолепным видом. И… довольно тёплая, да.

Пока хозяйка расхваливала на все лады комнату, Оливию охватывали все большие подозрения на этот счёт. Внезапно умолкнув, миссис Сиверли подошла ещё немного ближе, впрочем, по-прежнему не делая никаких попыток забрать у гостьи саквояж, и, деликатно понизив голос, как если бы речь зашла о не самых приличных материях, поинтересовалась:

– А вы, мисс Адамсон, что же, поёте, танцуете? Вы ведь актриса, не так ли?

– Нет, нет, миссис Сиверли, – Оливия поспешно открестилась от принадлежности к братству служителей Мельпомены, – я приехала навестить мистера Адамсона, по его просьбе.

– Как угодно, мисс Адамсон, как угодно, – миссис Сиверли явно ей не поверила. – Да что же это такое! Где носит эту девчонку? Никогда её нет под рукой, когда она нужна. Элис! – она нахмурилась и, сделав пару шагов по направлению к коридору, крикнула ещё раз: – Элис!

Горничная появилась с ещё более недовольным лицом, чем прежде.

– Проводи мисс Адамсон в её комнату и не задерживайся, пожалуйста. Ты нужна мне на кухне.

Горничная, вновь демонстративно вздохнув, нехотя взяла у Оливии саквояж и, ни слова не сказав, принялась подниматься по лестнице. Она была такой худенькой, что ступеньки даже не скрипели под её весом.

Вместе с ней Оливия поднялась ещё на один этаж, потом ещё на один, потом проследовала по длинному коридору, в который выходило множество дверей. Как и на первом этаже, стены здесь были отделаны линкрустом, а на полу лежал линолеум, и такое пристрастие к искусственным материалам могло бы сильно порадовать Фредерика Уолтона[1], будь он до сих пор жив.

Было очень тихо, и Оливия поинтересовалась:

– А что, Элис, все остальные уже в театре?

– Что вы, мисс, – Элис так развеселило это предположение, что она даже повернулась к новой постоялице. – Все ещё спят. Театральные так рано не поднимаются. Правда, я видела, как мистер Адамсон уходил с час тому назад, и вроде бы с ним был мистер Рафаил. Вот они ранние пташки.

Она отперла ключом дверь, находившуюся в самом конце коридора, в неприметном закутке, и вошла в комнату. Пристроила саквояж на стул, стоявший возле кровати, одёрнула передник и мрачно посоветовала:

– Располагайтесь, мисс. – После короткой паузы она добавила: – Миссис Сиверли считает, что вам здесь будет очень удобно.

Спрятав неподобающую улыбку, горничная вышла, оставив гостью одну.

Опасения Оливии подтвердились. Как она и подозревала, комната отнюдь не соответствовала высокой оценке хозяйки пансиона.

Узкая, с таким низким потолком, что Оливия могла упереться в него макушкой, если бы встала на цыпочки, загромождённая какими-то коробками и баулами, стоявшими у стены, она производила впечатление картонного жилища для куклы, которое наспех смастерил старательный ребёнок. Правда, определённый уют в ней всё же был, особенно если сравнивать с сырыми и тёмными комнатами пансиона на Броуди-стрит.

Стены, выкрашенные в кремово-бежевый цвет, были почти сплошь покрыты потускневшими портретами актёров и актрис, вырезанными из газет и журналов, и репродукциями на пасторальные темы, изображавшими барашков, пастушек и покрытые зеленью холмы и долины. Некоторые были без рамок, и бумажные края обтрепались и свисали неряшливыми фестонами.

Небольшое полукруглое окно украсили кокетливыми голубыми занавесками, которые сейчас были задёрнуты, узкую кровать застелили лоскутным одеялом с пышными рюшами, и в некоторых лоскутках можно было узнать ту же материю, из какой были пошиты занавески. По кровати беспорядочно разбрелись некогда пухлые бархатные подушки, сейчас своей формой напоминавшие чёрствые овсяные лепёшки. Платяного шкафа здесь не было, да он бы сюда и не поместился, зато к стене робко жался низенький пузатый комод с захватанными латунными ручками. Здесь, на Камберуэлл-Гроув, могла бы поселиться старая дева, сестра каноника или сельского викария, обожающая своего сиамского кота, или пожилая горничная, получившая скромное наследство, подумалось Оливии.

Она присела на кровать. Та незамедлительно издала протестующий скрип, а потом отчётливо что-то хрустнуло, и вся конструкция ощутимо зашаталась. Оливия тут же вскочила на ноги и подошла к окну. Отдёрнула занавески, помня о великолепном виде, обещанном хозяйкой пансиона – через мутное стекло виднелась часть улицы, параллельной Камберуэлл-Гроув, и чахлое деревце на заднем дворе, в ветвях которого вяло трепыхался обрывок бумаги. На подоконнике лежали жёлудь и сухая муха.

Она покатала жёлудь туда-сюда, ещё раз бегло осмотрела комнату и, обращаясь к томной красотке в меховом боа, улыбавшейся ей со стены, заверила её:

– И ничего страшного! Тут довольно уютно. Мне, знаете ли, доводилось жить в местах и похуже, тем более что это всего на пару дней.

Девушка на афишке продолжила улыбаться, скептически приподняв одну бровь.

* * *

Театр «Эксельсиор», в котором «Лицедеи Адамсона» с самого начала сезона давали по два представления в день, благодаря подсказке миссис Сиверли долго искать не пришлось. Он располагался совсем рядом с пансионом, на пересечении двух оживлённых улиц, и выглядел весьма внушительно.

Четырёхэтажное угловое здание из серого песчаника имело величественный фасад с колоннами, широкими проёмами арочных окон и лепниной в виде виноградных лоз и притаившихся в них мифических существ. Черепичная крыша скрывалась за множеством стрельчатых башенок, дымовых труб и флигелей, отчего здание напоминало важничающую даму в богато украшенной шляпке.

Подойдя ближе, Оливия прочла на самой большой, самой красочной афише: «Спешите видеть! Каждый день, не исключая воскресенья, на сцене покорительница зрительских сердец, восходящая звезда мюзик-холла – несравненная мисс Имоджен Прайс!»

Тут же, в правом нижнем углу афиши, была изображена несравненная мисс Прайс: в матросском