Эрос невозможного. История психоанализа в России - Александр Маркович Эткинд

довольно смелыми эротическими фантазиями, почему-то – такова особенность его стиля – не возбуждающими, а удивляющими читателя, и считал свои сочинения замешенными «на семени человеческом». Суть поворота в идеях за последние 20–30 лет, с гордостью писал он в 1916 году, заключалась в том, что очень многие начали «смотреть в корень» в специфическом розановском смысле: «стал всем интересен его пол, личный свой пол».

Человек необыкновенной интуиции, Розанов чувствовал гораздо больше, чем он мог знать, а литературный дар и легкость письма позволяли ему переносить труднопостижимые озарения в пользующиеся успехом книги. «Тело, обыкновенное человеческое тело, есть самая иррациональная вещь на свете», – писал он в 1899 году. Одна из основных его идей, параллельная мысли Фрейда, состояла в радикальном расширении понятия «пол» (Розанов не употреблял слова «секс») и сведении многих остальных областей жизни к «полу» в этом его всеохватывающем значении. Человек для Розанова «весь есть только трансформация пола», существо «страстно дышащее полом и только им, в битвах, в пустыне, в отшельничестве и аскетизме, торговле». Пол телесен и духовен, он источник и святости, и греха. «Связь пола с Богом – большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом». Вне полового в человеке нет ничего существенного. «И даже когда мы что-нибудь делаем или думаем, хотим или намерены якобы вне пола, „духовно“, даже если что-нибудь замышляем противо-половое – это есть половое-же, но только так закутанное и преображенное, что не узнаешь лица его», – писал Розанов в книге со странным названием «Люди лунного света. Метафизика христианства».

Розанов охотно рассказывал в своих произведениях, что он не нравится женщинам, да и ему женщины нравятся только «около плеча». Пол у него тяготеет не к разврату, как у Толстого, и не к инцесту, как у Фрейда, но и не к мистическому слиянию всего на свете, как у Соловьева. У Розанова пол запросто, пo-домашнему тяготеет к семье. Но семья была для него проблемой. Женившийся на бывшей любовнице Достоевского и, как и его предшественник, много с ней мучившийся, он не смог потом сочетаться церковным браком с другой женщиной, с которой прожил много счастливых лет. По Розанову, лишь в супружестве пол находит нормальную и чистую, «самую аристократическую» форму. Люди вне семьи, в том числе православные монахи, вызывают подозрение – все ли в порядке у этих людей в сфере пола? В своем преклонении перед семьей Розанов продолжает древнюю православную традицию, которая, в отличие от католицизма, разрешает священникам брак. Главным же его оппонентом является традиционный христианский аскетизм. Христианство, считает он, должно быть реформировано, чтобы принять в себя все могущество пола, как это делали древние религии Египта и Израиля.

Открытие ценности пола в семье имело бы своим естественным развитием нечто вроде руководства по семейной жизни, но Розанов пошел по иному пути. Ему, как и (правда, в совсем ином контексте) Фрейду, надо было первым делом объяснить, почему его собственная культура столь враждебна к полу, даже к половой жизни в семье, и, соответственно, с таким сопротивлением относится к его идеям. Здесь Розанов развил взгляды, далекие от банальности.

По мысли Розанова, безбрачие противоестественно, и те, кто, подобно монахам и ханжам, отклоняется от мужского или женского своего предназначения, не столько подавляют свою сексуальность, сколько реализуют некую изначальную извращенность. Причиной сексуальных запретов являются половые извращения, пусть часто и нереализованные. Розановские «содомиты», «люди лунного света», «муже-девы», «урнинги» лишь разные, неустановившиеся еще названия для гомосексуализма (эта нестабильность терминологии стала одной из причин того, что идеи Розанова о гомосексуализме оказались так основательно забыты). Но именно Розанов открыл это пространство, до него почти неизвестное русской культуре и вообще сложное для культуры.

Мужское и женское начала не альтернативны, они могут сочетаться в человеке в любых пропорциях. Не найдя у своих предшественников ни философии («Смысл любви» Соловьева с его идеей двуполости для Розанова неприемлем как тоже имеющий «прослойку содомии»), ни психологии, ни терапии сексуальности, Розанов сразу берется за самую сложную их часть – перверсии. От разбора клинических случаев «содомии» Розанов переходит к анализу «прослоек содомии» у Толстого и Достоевского, в Библии, в Талмуде и в православии. К примеру, он трактует как духовный гомосексуализм идею Чернышевского в его романе «Что делать?» о свободном браке, в котором мужчине следует мириться с «дружбами» своей жены. «Содомиты» – люди особые; «глаз у содомита – другой! Рукопожатие – другое! Улыбка – совсем иная!» Содомиты, которым не приходится расходовать себя на работу пола, по преимуществу и творят человеческую культуру. В результате, пока силы нормальных в половом отношении людей заняты семьей, культура в вершинных ее образцах оказалась проникнута содомским – гомосексуальным, антиполовым и антисемейным духом. Примеров тому у Розанова много: это Платон, Рафаэль, Толстой и даже Христос. Итак, это «содом порождает идею, что соитие есть грех».

Содомиты, считает Розанов, всегда консерваторы и относятся к полу с враждебностью. И неудивительно: нормальный брак и деторождение вызывает у них такое же гадливое чувство, как для нормальных людей содомский (гомосексуальный) акт. Вот почему, считает Розанов, содомитам и обычным людям договориться невозможно. Он не сомневается, что все многочисленные в мировой истории идеи воздержания, аскезы, равенства полов высказаны содомитами. Некоторые из его суждений поражают проницательностью; другие же на редкость наивны, как, например, рекомендация молодым супругам иметь половой акт раз в неделю.

В литературной критике Розанова не раз сравнивали с Фрейдом. Андрей Синявский склонен скорее противопоставлять их на том основании, что, в отличие от атеиста Фрейда, Розанов хоть и придавал полу значение высшего руководителя жизни, но считал пол чем-то тождественным Богу. Розанов обожествил пол; Фрейд сексуализировал религию. Потому, делает вывод Синявский, Розанов в своем отношении к полу и Богу – антипод Фрейда. Это верно, но вместе с тем упрощает ситуацию.

На том уровне интуитивных догадок Розанова, на котором только и существуют реальные параллели между ним и Фрейдом, розановский «пол» часто сходен с фрейдовским «либидо». Розанов был близок к Фрейду во многом, что касалось ключевой для обоих проблемы взаимоотношений секса и культуры. Оба считали эти отношения обратными: чем больше человек реализует себя в сексе, тем меньше энергии остается на другие его свершения; и наоборот, культурные герои всех времен и народов были людьми со своеобразной, часто ослабленной половой жизнью. Фрейд писал о Леонардо да Винчи как о человеке, «половая потребность и активность которого были очень понижены, как будто более высокое стремление подняло его над общей животной потребностью людей». Фрейд трактовал таких людей как невротиков, Розанов – как содомитов. Фрейд не