Избранные произведения в двух томах. Том 1 - Александр Рекемчук

Тем временем Леночка Рогова уже раскрыла чемоданчик с инструментами, расположила на столике разные дезинфицирующие средства и, придвинув табуретку поближе к окну, пригласила:

— Пожалуйста.

— Спасибо вам. Вот спасибо… — благодарно закивали у дверей и в сенях.

— Ну, кто первый?

Пациенты посовещались между собой и вытолкнули на середину комнаты тетку Дарью.

Тетка Дарья — председателю колхоза дальняя родня — маялась еще с зимы: раскрошила она зуб, перекусывая дратву, — валенок подшивала. Зуб, стало быть, искрошился, а корень остался в гнезде и давал о себе знать. Уж она его и перцем прижигала, и чесноком терла, и к старухе Бурмантихе ходила — все нипочем. Ноет, окаянный, днем и ночью.

Так что тетка Дарья и не стала упираться, когда ее в сенях обнаружили и втолкнули в комнату. Лаяться ни с кем не стала, села на табуретку.

Однако, завидев в руке Леночки Роговой сверкающее никелем ротовое зеркало, тетка Дарья ахнула, надломила пальцы, заголосила, будто по себе самой — покойнице.

— Перестаньте, — приказала Леночка. — Ничего страшного.

Тетка Дарья голосить продолжала. До тех пор пока Леночка не сунула ей в рот стержень с зеркальцем на конце: тут уж тетке Дарье голосить стало невозможно, и она только вращала выкаченными глазами, побелевшими от страха.

— Во рту человека обитает множество микробов, — рассказывала между тем Леночка Рогова всем присутствующим, разглядывая в зеркальце горемычные Дарьины зубы. — Они находят там все необходимые условия для существования… Пожалуйста, не вертитесь. Если не чистить зубов, не полоскать рта, количество мельчайших организмов во много раз увеличивается. В плохих, разрушенных зубах живут миллионы микробов…

Все присутствующие согласно кивали Леночкиным словам, друг на друга поглядывали: вот, дескать, чего только не придумают ученые люди.

Но когда Леночка извлекла из своего чемоданчика «клювики» — не очень симпатичные на вид щипцы, тетка Дарья взвыла неистово, а некоторые наиболее близкие ей подружки и соседки тоже взялись подвывать от жалости.

— Тише! — рассердилась Леночка. — Вы мешаете мне работать.

— Ох, больно… — заранее стонала тетка Дарья.

— Больно не будет. Я удалю корень без боли, — заверила Леночка.

И вынула из чемоданчика шприц «Рекорд», флакон с раствором новокаина.

От первого укола в десну тетка Дарья едва не свалилась с табуретки. После второго укола на нее будто столбняк нашел. А третьего укола тетка Дарья даже не почувствовала — заморозило…

Через минуту все было кончено. Корень тетки Дарьи благополучно выскочил из гнезда, а сама тетка Дарья — сияющая, изумленная — выскочила из амбулатории и стремглав кинулась в правление колхоза: рассказать председателю (он ей родня) про то, как ей зуб рвали. Без боли.

— Следующий, — сказала Леночка Рогова.

* * *

А под окном сельской амбулатории к тому времени собрались табунком — с гармошками и без гармошек — неженатые мамыльские сердцееды. И среди них — самый удачливый и самый неженатый сердцеед на селе Гришка Лызлов.

Парни влезали на завалинку и, расплющив о стекло носы, заглядывали внутрь. Во все глаза — глаз эдак в двадцать — смотрели они, как Леночка колдует над своими инструментами. На инструменты смотреть им, конечно, было не очень занятно. То ли дело — на Леночку…

— Вот это девка! — сказал один.

— Красивая, — согласился другой.

— Ничего, сойдет… — заметил третий.

Но этого третьего тотчас ухватил за воротник Гришка Лызлов и, оторвав от завалинки, кинул куда-то в соседний огород, причинив хозяевам ущерб в три вилка капусты.

Леночке Роговой, однако, уже надоели заоконные зрители: свет они застят, отвлекают внимание.

Она повернулась к окнам и, нахмурив широкие темные брови, в упор посмотрела: на одного, на другого, на третьего, на четвертого и так далее. И один за другим отклеивались от стекол расплющенные носы, одна за другой оседали наземь, исчезали представительные фигуры.

— Коронка зуба покрыта эмалью, — продолжала рассказывать Леночка. — Это самая твердая и самая прочная ткань человеческого организма. Сталь выбивает из нее искры…

Но не тут-то было.

В сенях затопали. В сенях забубнили голоса — будто заговор. Дурашливо хохотнул чей-то тенорок. И медленно отворилась дверь.

— Привет, — сказал один.

— Добрый вечер, — сказал другой.

— Доброе утро, — сказал третий.

— Здравствуйте, — ответила Леночка.

Сидевший поодаль Федор Петрович засопел настороженно. И поправил очки.

— Вы ко мне? — осведомилась Леночка, сипим пламенем спиртовки обмывая иглу шприца. — Вы с зубами?

— При зубах мы, — хохотнул тенорок.

Гришка Лызлов, не оглядываясь, ткнул тенорка локтем, и тот уполз в сени. А Гришка степенно, скрипя хромовыми голенищами, прошагал к табуретке.

На табуретке врачевать больных очень неудобно — у табуреток, как правило, спинки отсутствуют. И Леночке приходилось одной рукой обнимать пациента за шею, а другой действовать. Она и Гришку обняла за шею.

Парин в дверях замерли.

— Откройте рот, — приказала Леночка.

Гришка открыл.

Тридцать два зуба сверкнули жемчугами. Они гнездились рядком — один к другому — в розовых деснах, будто спелые зерна в кукурузном початке. Но зерна в кукурузном початки желтые, как воск, а эти белы, как снег, голубоваты и чуть прозрачны. Мятным, влажным холодком веет от таких зубов…

— Где? — строго спросила Леночка.

Гришка, рта не закрывая, мотнул головой: нигде, мол…

При этом глаза Гришки прямо и честно, с обожанием и преданностью смотрели на Леночку.

Она сурово сдвинула брови, выпрямилась, убрала руку с Гришкиной шеи.

— Позабавиться пришли?

Тут уж и Федор Петрович не утерпел.

— Это просто некультурно! — вступился он за Леночку. — Вы отнимаете время, а врач работает, даже не отдохнув с дороги… Это просто некультурно с вашей стороны.

Гришка Лызлов оскорбился, побледнел, через плечо глянул на Федора Петровича:

— Намекаете?

Потом снова поворотился к Леночке, кашлянул деловито и заявил:

— Рвите… любой. Хоть передний.

В дверях охнули от восхищения.

А Гришкины глаза смотрели на Леночку самоотверженно, влюбленно, даже будто с укоризной: где, мол, чуткость к живому человеку?

Леночка Рогова не выдержала — рассмеялась.

— Следующий, — сказала она.

— А вы не придете вечером на «пятачок»? — поощренный ее смехом, осмелел Гришка. — У нас на «пятачке» танцы.

— Следующий! — повторила Леночка. Щеки ее при этом порозовели больше обычного.

* * *

Уже стемнело к тому времени, когда Леночка Рогова закончила работу: все больные зубы, какие имелись в Мамылях, были повыдерганы, частично запломбированы.

Стемнело. Осенью рано темнеет в этих краях. Надо полагать, что вся темень, которая в пору белых ночей прячется по окрестным лесам, к осени возвращается — наверстывать упущенное.

В соседней комнате, на плите, фельдшерица Анна Кондратьевна сварила крутых щей, и все — Леночка, Федор Петрович, фельдшерица — сели обедать, ужинать заодно.

Федор Петрович ел сосредоточенно, прилежно — будто дело делал. Леночка ела весело, поигрывая ложкой, всем своим видом свидетельствуя, что вкусно. А фельдшерица Анна Кондратьевна к своей же стряпне не притронулась, только поглядывала на гостей взглядом жалостливым и добрым, как обычно глядят хорошие хозяева на проголодавшегося человека.

— Елена Ивановна, у вас родители есть? — спросила вдруг фельдшерица.

— Есть. Мама.

— А отец?

— Папа на войне погиб. В сорок третьем, — ответила Леночка. И тотчас поинтересовалась: — Федор Петрович, а вы на каком фронте воевали? Вы военным врачом были?

Федор Петрович, изумившись, заморгал. Ложка его замерла на полпути. Улыбнулся растерянно.

— Я… на войне не был.

— А-а, — разочарованно протянула Леночка.

Федор Петрович про себя высчитал: в тот военный год, когда погиб Леночкин отец, ему самому минуло четырнадцать лет. По детской карточке паек получал: четыреста граммов хлеба в день. И весь день стоял за этим хлебом в очереди — неподвижной, запорошенной снегом…

Семь лет разница между ним и Леночкой. В одну сторону — шаг, а в другую — пропасть.

Тут ужин кончился — кончились щи в кастрюле.

Леночка сказала «спасибо», встала, поглядела в нерешительности на темное осеннее окно. Решилась, однако. Не скучать же целый вечер!..

И — к зеркальцу на стенке. Все в порядке: красавица, Быстро надела пальто, вязаную косынку.

— Я туда… на «пятачок», — пояснила Леночка у двери. — Посмотрю только.

— В туфельках? — всплеснула руками Анна Кондратьевна. — Да ведь там грязища — ног не вынешь…