Жизнь и приключения Лонг Алека - Юрий Дмитриевич Клименченко

повторил то, что он сказал ему. Лицо Лободы стало хмурым и озабоченным.

— Вылез из форпика попить воды… — проговорил боцман. — Думаю, что случайность. В форпике на час-полтора работы… Он поверил тебе?

— По-моему, поверил.

— Значит, так, — после некоторого раздумья сказал Лобода. — Будем придерживаться этой сказки. Ты ему, если зайдет еще разговор, скажи, что у боцмана заказ есть на материалы в Риге, поэтому ты и согласился. Заказ — дело верное, да и как боцману откажешь? Он, мол, сам предложил. Вот так… — Лобода несколько секунд подумал. — Ну, а если попадемся… Ты знать ничего не знаешь, ведать не ведаешь. Врет, мол, Пеструхин. Утром я мешки из чемодана выну и начну оплетать их смоленым концом, как будто новые кранцы[7] делаю. Ни один черт не догадается! Придем в Ригу, при швартовке кранцы за борт, и вся недолга. Тебя на оплетку завтра поставлю. Работать нужно быстро. А сейчас иди спать. Вот-вот Петька вернется.

Алексей ушел в кубрик успокоенный. План боцмана ему понравился. Пеструхин все еще гремел ведрами в форпике. Алексей улегся в койку. Сон не шел. В голове теснились мысли о событиях сегодняшнего дня.

Утром свободный Пеструхин отправился в город. Боцман вызвал Алексея в подшкиперскую. С подволока спускались два начатых кранца. Лобода времени не терял.

— Давай делай побыстрее, Алеша. Один я, другой ты. Пока твой напарник с берега не вернулся.

Они принялись работать. Скоро брезентовые мешки с литературой виднелись только снизу. Получились красивые, оплетенные смоляными концами шары.

— Самое трудное, Алеша, впереди, — говорил боцман, ловко затягивая петли, — «Бирута» под подозрением. Где-то, видимо, есть провокатор. Где и кто, установить пока не удалось. Когда ты брал литературу, тебя никто ни о чем не спрашивал? Ты не назвался?

Алексей старался припомнить, восстановить в памяти каждую мелочь.

— Нет. Я сказал пароль, и все. Но они знали, что я с «Бируты». Ждали прихода судна в Лондон.

— Так, так… Там должны быть надежные люди, но кто его знает, возможно, и туда проникла какая-нибудь сволочь. У третьего отделения щупальца длинные… В общем, не стоит гадать. Если придем в Ригу и нас встретят, значит, что-то неладно.

К вечеру оба кранца были готовы. Боцман бросил их в угол подшкиперской.

— Выходим на швартовку, ты берешь один, я — второй. По команде с мостика или по обстановке спускаем за борт, поближе к форштевню, так, чтобы судно на них не очень давило, привязываем и уходим. Пусть ищут.

Вернулся из города Пеструхин. В руках он держал небольшой пакет. Матрос таинственно подмигнул Алексею и, показывая на сверток, тихо сказал:

— Видал? Вот и все. А ты какие-то отрезы. И прятать легко, понял?

— Здорово! — неискренне восхитился Алексей. — Правда, надо было мне сразу с тобой… А что это?

— Следующий раз, — покровительственно похлопал Пеструхин Алексея по плечу. — Много будешь знать — скоро состаришься.

Он скрылся в кубрике и долго копался где-то в самом носу. Чибисов не стал ему мешать.

Алексей заметил, что кочегары и матросы приходили с берега с пакетами. Одни с большими, другие с маленькими. Он вспомнил рассказы старого Круминьша. Все понемногу «промышляют» контрабандой. Жалованья не хватает, особенно семейным.

«Бирута» погрузила стальные листы и пошла в обратный рейс. Казалось, Пеструхин забыл про чемодан и Алексею о нем не напоминал. Только один раз, когда Лобода изругал Петьку за плохо выкрашенные ведра, матрос нагло, чего обычно не бывало, сказал:

— Ты, Васильич, особенно-то не разоряйся. Мы тоже кое-что знаем, да молчим. Не ровен час, проболтаюсь по пьянке где не нужно, а?

— Давай чеши языком больше, — проворчал боцман. — Одно другого не касается. Будешь болтать о чем не надо, так моряки тебе все ребра пересчитают. Забудешь дорогу на пароход. Ведра перекрась. Сам видишь, огрехи.

Угроза боцмана подействовала. Петька прекрасно знал, что бывает с теми, кого уличали в доносительстве таможне. Он льстиво сказал:

— Да что ты, Васильич, всерьез принял? Разве я позволю? Пошутил я. А ты за что на меня набросился? Переделаю. Перекрашу твои ведра.

— Вот так-то лучше. Ведь сам видишь, что напортачил, — спокойно сказал боцман, отправляясь к себе в подшкиперскую. Он не хотел раздражать Пеструхина, зная его неуравновешенный характер. Обозлится чего доброго и ляпнет в сердцах про чемодан.

11

Начальник жандармского управления Риги, подполковник Серафим Леонидович Курьянов, сидел в своем кабинете за большим письменным столом. Он рассеянно вертел в руках разрезной мельхиоровый нож с малахитовой ручкой. Когда Курьянова что-нибудь беспокоило, он всегда брал в руки этот нож. Подполковник любил прикасаться к холодному зеленоватому, прозрачному камню. Это успокаивало его. Нож был одним из предметов массивного чернильного прибора, который подарили начальнику его подчиненные в день пятидесятилетия с трогательной гравировкой на серебряной табличке: «Верному сыну царя и отечества, его превосходительству Серафиму Леонидовичу Курьянову. Соратники».

Надпись тоже доставляла удовольствие, но сейчас Курьянов был озабочен и не обращал на нее внимания. Не ладилось с заграничными источниками информации.

Курьянов встал, походил, заложив руки за спину, по кабинету, подумал, потом решительно открыл дверь в соседнюю комнату и распорядился:

— Попросите ко мне ротмистра Лещинского.

Через минуту в кабинет вошел высокий человек с узким бледным лицом, близко поставленными черными глазами и небольшой «разночинной» бородкой. Одет он был в хорошо сшитый штатский костюм и походил на процветающего коммерсанта.

— Вызывали, Серафим Леонидович? К вашим услугам.

— Вы садитесь, Николай Николаевич, — кивнул на кожаное кресло Курьянов. — Разговор будет длинным.

— Весь внимание, — почтительно склонил голову Лещинский, усаживаясь в кресло. — Слушаю вас, Серафим Леонидович.

Курьянов подошел к столу, взял серую папку, передал ее Лещинскому и только тогда уселся в кресло напротив.

— Вы знакомы с телеграммой, которую дал Серебряный из Лондона? Так вот, он сообщает: «Груз идет на «Бируте». Сопровождающий неизвестен». Плохо, очень плохо, дорогой Николай Николаевич. Он совсем не может работать, этот ваш Серебряный! В прошлый раз он сообщил о грузе на «Бируте», и там ничего не нашли. Мы перевернули вверх дном весь пароход и вряд ли могли пропустить что-нибудь. Значит, соврал. Зря деньги получает.

Курьянов щелкнул крышкой золотого портсигара, закурил папиросу.

— Видите ли, Серафим Леонидович, — осторожно начал Лещинский, — Серебряный очень старается. Я это знаю. Но дело в том, что ему никак не удается войти в ту среду эмиграции, которая интересует нас. Ему полностью не доверяют. Законспирировано там все очень хорошо. Народ они опытный, вероятно, учитывают возможность проникновения к ним наших людей. Поэтому, несмотря на все старания Серебряного, ему не все удается…

— Не все! — иронически хмыкнул подполковник. — Ничего ему не