Мегрэ, Лоньон и гангстеры - Жорж Сименон

— Комиссар Мегрэ из опергруппы.

— Что вам надо?

— Мне надо выяснить, кто эта женщина, которая здесь живет?

— Зачем? Что она сделала?

— Я бы вам посоветовал дать мне ее регистрационную карточку без пререканий.

Карточку хозяйка на всякий случай захватила с собой, но передала ее Мегрэ с большой неохотой.

— В полиции, видно, никогда не научатся хорошим манерам.

Она направилась к двери, ведущей в соседний номер, с явным намерением прикрыть ее поплотнее.

— Минуточку. А кто занимает тот номер?

— Муж этой дамы. Разве это не его право?

— Не трогайте эту дверь. Я вижу, что они записались под именами Перкинс мосье и мадам Перкинс из Монреаля, Канада.

— Ну и что?

— Вы видели их паспорта?

— Я никогда не сдала бы им комнат, если бы их документы не были в порядке.

— Судя по этой карточке, они прибыли месяц назад.

— Вас это огорчает?

— Вы можете мне описать Джона Перкинса?

— Небольшого роста, брюнет, нездорового вида и вдобавок с больными глазами.

— Почему вы думаете, что у него больные глаза?

— Потому что он всегда носит темные очки, даже ночью. Разве он совершил что-нибудь плохое?

— Как он был одет?

— С иголочки, во все новое с головы до ног. Впрочем, в этом нет ничего удивительного для молодожена, не так ли?

— Они молодожены?

— Я так думаю.

— Почему?

— Потому что они почти не выходят из своих комнат.

— А почему они сняли два номера?

— Ну, знаете, это меня не касается.

— А где они едят?

— Я их об этом не спрашивала. Мосье Перкинс, видимо, в номере, потому что я никогда не видела, чтобы он днем выходил куда-нибудь, особенно последнее время.

— Что значит — последнее время?

— Ну, скажем, последнюю неделю. А может быть, и две.

— Неужели он никогда не выходил подышать воздухом?

— Только вечером.

— Всегда в темных очках?

— Я вам говорю то, что видела. Ваше дело — верить или нет.

— А жена его выходит на улицу?

— Да, она бегает в магазины, чтобы купить для него еду. Я даже как-то зашла к ним проверить, не вздумали ли они готовить у себя в номере, — у нас это запрещено.

— Таким образом, в течение нескольких недель он ест всухомятку?

— Похоже на то.

— И вам это не казалось странным?

— От иностранцев и не такого можно ждать.

— Портье мне сказал, что Перкинс вот уже несколько дней не показывается в гостинице. Когда вы его видели в последний раз?

— Не помню. В воскресенье или понедельник.

— Из вещей он ничего не взял?

— Нет.

— Он не предупредил вас, что уедет на несколько дней?

— Он ни о чем меня не предупреждал. Впрочем, что бы он мне ни говорил, я бы все равно ничего не поняла — ведь он не знает ни слова по-французски.

— А его жена?

— Она говорит, как мы с вами.

— Без акцента?

— С легким акцентом, похожим на бельгийский. Говорят, это канадский акцент.

— У них канадские паспорта?

— Да.

— Как вы узнали, что Перкинс уехал из гостиницы?

— Как-то вечером он вышел погулять — то ли в воскресенье, то ли в понедельник — я вам уже говорила, а на следующий день Люсиль, горничная, которая убирает эти номера, сообщила мне, что его нет и что его жена как будто этим обеспокоена… Но если вы еще долго собираетесь меня расспрашивать, мне придется сесть.

Она уселась с важным видом в кресло и бросила на комиссара раздраженный взгляд.

— К Перкинсам приходили знакомые?

— Насколько я знаю, нет.

— Где у вас телефон?

— В конторе, и я там нахожусь весь день. Они ни разу не пользовались телефоном.

— А письма они получают?

— Ни единого.

— Мадам Перкинс не ходит на почту? Может быть, она получает корреспонденцию до востребования?

— Я за ней не следила. Послушайте, а вы уверены, что имеете право рыться в их вещах?

Дело в том, что Мегрэ, задавая все эти вопросы, продолжал вынимать из чемоданов вещь за вещью, и теперь все их имущество было разложено на кровати.

Вещи эти были хорошего качества, не слишком шикарные, но и не дешевые.

Туфли поражали высотой каблуков, а белье больше подходило бы для танцовщицы ночного кабаре, чем для новобрачной.

— Я хочу зайти в соседнюю комнату.

— Вы у меня разрешения не спрашивали!

Хозяйка пошла за ним следом, словно боялась, что он что-нибудь унесет. Во втором номере тоже стояли новые чемоданы, купленные в Монреале, и вся мужская одежда была тоже новой, с этикетками канадских фирм. Можно было подумать, что эта парочка вдруг решила явиться в каком-то новом виде, и за несколько часов они приобрели все необходимое для путешествия. На комоде валялось штук десять американских газет — и все.

Ни единой фотографии, ни единого документа. На самом дне чемодана Мегрэ нашел паспорт на имя Джона Перкинса из Монреаля, Канада, с женой. Судя по визам и печатям, супруги сели на пароход шесть недель назад в Галифаксе и высадились в Саутхэмптоне, откуда они через Дьепп попали во Францию.

— Вы удовлетворены?

— А Люсиль, горничная, о которой вы говорили, живет в гостинице?

— Она ночует на седьмом этаже.

— Попросите ее спуститься ко мне.

— С величайшей охотой! Как удобно служить в полиции! Можно будить людей в любой час ночи, нарушать их сон…

Поднимаясь по лестнице, она продолжала что-то возмущенно бубнить. Мегрэ тем временем обнаружил бутылку синих чернил, которыми Мадо написала письмо.

Он увидел также сверток с колбасой, лежавший за окном.

Люсиль оказалась невзрачной брюнеткой, да к тому же еще и косой. На ней был халатик небесно-голубого цвета, и она все время старательно запахивала его полы.

— Вы мне больше не нужны, — обратился Мегрэ к хозяйке. — Можете идти спать.

— Ах, как вы любезны!.. Люсиль, не смущайся, держись независимо!

— Хорошо, мадам!

Люсиль и в самом деле нисколько не была смущена.

Едва за хозяйкой захлопнулась дверь, как она произнесла с неописуемым восхищением:

— Правда, что вы знаменитый комиссар Мегрэ?

— Садитесь, Люсиль. Я хотел бы, чтобы вы мне рас сказали все, что вы знаете о Перкинсах.

— Мне всегда казалось, что это какая-то странная пара.

— Почему?

Она покраснела.

— Потому что они жили в разных комнатах.

— В котором часу вы делали уборку?

— Как когда: иногда в девять утра, а иногда и после обеда. Ее номер я старалась убирать, когда она уходила. Но он всегда бывал дома.

— Как он проводил время?

— Читал толстые газеты, я уж не знаю, на скольких страницах, решал кроссворды или писал письма…

— Вы сами видели, как он писал письма?

— Да, довольно часто.

— Говорят, он никогда не выходил днем?

— Первое время выходил, а последние две недели нет.

— У него болели глаза?

— В комнате не болели, там он никогда не надевал темных очков, но даже в коридор без них не выходил.

— Иначе говоря, он от кого-то прятался?

— Думаю, что да.

— Вам не казалось, что он чем-то напуган?

— Да, пожалуй. Когда я стучала в дверь, он никогда не открывал задвижки, пока я не назовусь.

— Она вела себя так же, как и он?

— Нет, совсем не так. Разве что с понедельника. Точнее, с утра вторника. Во вторник я заметила, что мосье Перкинса больше нет.

— Она вам сказала, что он уехал?

— Нет, она мне ничего не сказала, но была сама не своя. Несколько раз она меня просила купить ей колбасы и хлеба. Сегодня вечером…

— Значит, это вы бросили письмо в почтовый ящик?

— Да. Она мне позвонила и велела его отправить. Я обычно выполняла для нее всякие мелкие поручения, и она мне хорошо платила за это. Газеты тоже я ей покупала.

— Вы ей и сегодня принесли вечернюю газету?

— Да.

— Вам показалось, что она собирается куда-то уйти?

— Нет, она уже разделась.

— Потом она позвонила вам, чтобы вы отправили письмо?

— Да, когда я вошла, на ней было домашнее платье.

— В котором часу вы легли?

— В девять часов. Я начинаю работать в семь утра.

— Благодарю вас, Люсиль. Если вы вспомните еще какую-нибудь подробность, позвоните мне, пожалуйста, в префектуру. Если меня не будет, передайте то, что вы хотите сказать, инспектору, который подойдет.

— Хорошо, мосье Мегрэ.

— Вы можете идти спать.

Она еще минутку в нерешительности постояла, улыбнулась и прошептала:

— До свиданья, мосье Мегрэ!

— Вы можете идти спать.

Он спустился вниз к портье, который ждал его за бутылкой красного вина.

— Ну, так что же вам рассказала хозяйка?

— Она была весьма любезна, — ответил комиссар. — Люсиль тоже.

— Люсиль небось с вами заигрывала?

— Вы каждый вечер заступаете в девять часов?

— Да. Но я ложусь не раньше одиннадцати, а иногда я позже, после того как кончается представление в «Фоли-Бержер».