Когда я умирала - Уильям Фолкнер

-- Возвращаются, -- говорит он. -- Плохая примета -- возвращаться.

Сгорбленный и печальный, он стоял и смотрел на пустую дорогу, а перед ним дрожал и шатался мост. И девушка стояла -- через одну руку корзинка с едой, под другой -- прижатый к боку сверток. В город собрались. Решили бесповоротно. Сквозь огонь и воду пройдут, чтобы съесть пакет бананов.

-- Надо было день потерпеть, -- я сказал. -- К утру бы немного спала. Может, ночью дождя не будет. А выше ей подниматься некуда.

-- Я обещание дал, -- говорит он. -- Она надеется.

ДАРЛ

Темный, густой поток бежит перед нами. Неумолчным тысячеголосым шепотом разговаривает с нами; Желтая гладь -- в жутких рябинах недолговечных водоворотов; немо и многозначительно они сплывают по течению и пропадают, словно под самой поверхностью что-то громадное и живое лениво пробудилось на миг и снова погрузилось в чуткий сон.

Он хлюпает и бормочет среди спиц и в коленях у мулов. Покрытый жирными косами пены как потный, взмыленный конь. Сквозь кустарник проходит с жалобным звуком, задумчивым звуком; тростник и молодая поросль гнутся в нем, как от маленькой бури, они лишены отражений и колышутся, словно подвешенные на невидимой проволоке и сучьями наверху. И стоят над неугомонной водой деревья, тростник, лозы без корней, отрезанные от почвы, -- призраками среди громадной, но не бескрайней пустыни, оглашаемой ропотом напрасной, печальной воды.

Мы с Кешем сидим в повозке; Джул -- на коне у правого заднего колеса. С длинной розовой морды коня дико смотрит младенчески-голубой глаз, а конь дрожит и дышит хрипло, будто стонет. Джул подобрался в седле, молчит, твердо и быстро поглядывает по сторонам, и лицо у него спокойное, бледноватое, настороженное. У Кеша тоже серьезный, сосредоточенный вид; мы с ним обмениваемся долгими испытующими взглядами, и они беспрепятственно проникают сквозь глаза в ту сокровенную глубь, где сейчас Кеш и Дарл бесстыдно и настороженно пригнулись в первобытном ужасе и первобытном предчувствии беды. Но вот мы заговорили, и голоса наши спокойны и бесстрастны.

-- Похоже, что мы еще на дороге.

-- Талл додумался спилить здесь два дуба. Я слышал, раньше в паводок по этим деревьям брод находили.

-- Два года назад он здесь лес валил, тогда, наверно, и спилил дубы. Не думал, верно, что брод еще кому-нибудь понадобится.

-- Наверно. Тогда, должно быть, и спилил. Он тут порядком заготовил леса. По закладной им расплатился, я слышал.

-- Да, наверно, так. Наверно, он спилил.

-- Точно он. Кто лесом у нас пробавляется, им, чтобы лесопилку кормить, крепкая ферма нужна в подспорье. Или же лавка. Но с Вернона станется.

-- Могло статься. Чудной.

-- Да. Это есть. Ага, здесь она наверно. Если бы старую дорогу не расчистил, нипочем бы лес не вывез. Кажись, мы на ней. -- Он молча оглядывает расположение

деревьев, наклонившихся в разные стороны, смотрит назад, на дорогу без полотна, смутно намеченную в воздухе сваленными голыми стволами, -- словно и дорога отмокла от земли, всплыла, запечатлев в своем призрачном очерке память о разорении еще более основательном, чем то, которое мы наблюдаем сейчас с повозки, тихо разговаривая о былой исправности, о былых мелочах. Джул смотрит на него, потом на меня, потом обводит спокойным пытливым взглядом окрестность, а конь тихо дрожит у него между коленями.

-- Он может потихоньку проехать вперед и разведать дорогу, -- говорю я.

-- Да, -- отвечает Кеш, не глядя на меня. Лицо его повернуто: Джул уже впереди, и Кеш смотрит ему в спину.

-- Мимо реки не проедет, -- говорю я. -- За пятьдесят шагов ее увидит.

Кеш не смотрит на меня, его лицо повернуто в профиль.

-- Если б знать, я бы на прошлой неделе приехал, все обглядел.

-- Тогда мост был, -- говорю я. Он на меня не смотрит. -- Уитфилд проехал по нему верхом.

Джул снова смотрит на нас, и выражение лица у него серьезное, внимательное, послушное. Голос тих:

-- Что мне надо делать?

-- Приехал бы на прошлой неделе и все обглядел, -- говорит Кеш.

-- Откуда же мы знали, -- говорю я. -- Не могли мы этого знать.

-- Я поеду вперед, -- говорит Джул. -- Вы двигайтесь за мной.

Он подбадривает коня. Конь съежился, повесил голову; Джул наклоняется к нему, что-то говорит и, кажется, силком посылает вперед; конь дрожит, шумно дышит и шатко переставляет ноги, расплескивая воду. Джул разговаривает с ним, шепчется:

-- Иди. Я тебе плохого не сделаю. Ну, иди.

-- Джул, -- говорит Кеш. Джул не оглядывается. Он подбадривает коня.

-- Он умеет плавать, -- говорю я. -- Если не будет коня торопить...

Он родился слабенький. Мама, бывало, сидит при лампе и держит его на подушке, на коленях. Проснемся, она сидит. И оба -- ни звука.

-- Подушка длиннее его была, -- говорит Кеш. Он чуть наклонился вперед. -Что бы мне съездить на прошлой неделе и поглядеть. Надо было.

-- Правда, -- говорю я. -- Ни ногами, ни головой не доставал до краев. Да разве ж ты знал?

-- Надо было съездить. -- Он подбирает вожжи.

Мулы тронулись, натянули постромки; ожили колеса, залопотали в воде. Он оборачивается и смотрит сверху на Адди.

-- Равновесия нет.

Наконец деревья расступаются; распахнулась река, перед ней, полуобернувшись на коне, сидит Джул, а конь по брюхо в воде. За рекой мы видим Вернона, папу с Вардаманом и Дюи Дэлл. Вернон машет нам, показывает вниз по течению.

-- Выше брода заехали, -- говорит Кеш.

Вернон еще и кричит, но мы не можем расслышать слова из-за шума воды. Тут глубоко, течение ровное, спокойное, и его не ощущаешь даже, пока не появится, медленно вращаясь, бревно.

-- Следи за ним, -- говорит Кеш.

Мы следим: оно будто споткнулось, замерло на секунду, вода вспухает позади него густой волной, накрывает его, потом оно вдруг выскакивает и несется дальше.

-- Там, -- говорю я.

-- Да. Там.

Мы опять смотрим на Вернона. Теперь он машет руками по-птичьи. Медленно и осторожно мы спускаемся вдоль реки и наблюдаем за Верноном. Он уронил руки.

-- Здесь брод, -- говорит Кеш.

-- Ну так поехали, черт возьми, -- говорит Джул и трогается.

-- Постой, -- говорит Кеш.

Джул остановился.

-- Какого еще черта...

Кеш смотрит на воду, потом опять на Адди.

-- Равновесия нет.

-- Тогда идите к чертям на мост и пешком перебирайтесь, -- говорит Джул. -- Оба, с Дарлом. Вместо вас сяду.

Кеш не обращает на него никакого внимания.

-- Равновесия нет, -- говорит он. -- Вот что. Надо за ним следить.

-- Чего там следить, -- говорит Джул. -- Слезайте, я сяду. Боишься ехать, так... -- Глаза у него белые, как две стружки. Кеш смотрит на него.

-- Переедем, -- говорит он. -- Слушай, что надо делать. Ехай обратно, перейди по мосту, спустись тем берегом и встречай нас с веревкой. Вернон заберет твоего коня домой и подержит, пока не вернемся.

-- Иди ты к лешему, -- говорит Джул.

-- Возьми веревку, спустись тем берегом и жди. Тут от троих не больше толку, чем от двоих -- один правит, другой это вот придерживает.

-- Да ну тебя к черту.

-- Пускай Джул возьмет конец веревки, идет выше нас и натягивает, -говорю я. -- Сделаешь, Джул?

Джул пристально смотрит на меня. Взглянул на Кеша и снова на меня -глаза внимательные и строгие.

-- Мне -- один черт. Лишь бы делать. Расселись здесь, только воду в ступе толчем...

-- Кеш, давай, а? -- говорю я.

-- Придется, пожалуй, -- говорит Кеш.

Сама река в ширину -- шагов сто, и, кроме папы, Вардамана и Дюи Дэлл, ничто не нарушает однообразия пустыни, почти незаметно, но жутко накренившейся справа налево -- словно мы достигли места, где опустошенный мир ускоряет свой бег к последней бездне. А фигурки их -- крохотные. Словно разделяет нас с ними уже не пространство, а время -- ив этом есть безвозвратность. Словно время не уходит от нас сужающейся чертой, а пролегло между ними и нами, сложившись вдвое, петлей, как веревка, и разделяет нас не промежуток между двумя ветвями, а вся их удвоенная длина. Мулы уже стоят, наклонясь: плечи ниже крупов. Они тоже не дышат, а будто стонут; оглянулись, скользнули по нас взглядом, диким, печальным, глубоким и полным отчаяния, будто в густой воде они прозревают несчастье, но не могут сказать -- а мы его не видим.

Кеш перегнулся назад. Положил ладонь на Адди и пробует качнуть. Опущенное лицо его спокойно и озабочено, он что-то прикидывает, потом берет ящик с инструментами и сдвигает вперед, загоняет под сиденье; вдвоем мы сдвигаем вперед и Адди, заклиниваем ее между инструментами и дном повозки. Потом он поворачивается ко мне.

-- Нет, -- говорю я. -- Лучше останусь. Один можешь не управиться.

Из ящика с инструментами он достает свернутую веревку, дважды обводит ее вокруг стойки сиденья и, не завязав, дает конец мне. Длинный конец стравливает Джулу, и Джул захлестывает его за луку седла.

Он должен загнать коня в реку. Конь идет, высоко поднимая колени, выгнув шею, нервничает. Джул чуть подался вперед и приподнял колени; снова его быстрый, внимательный, спокойный взгляд скользнул по нам и по окрестности. Он направил коня в поток и успокаивает его тихим голосом. Конь поскользнулся, ушел в воду до седла, но поднялся на ноги; вода достигает Джулу до бедер.