Записки от старости. Ироническая проза - Владимир Данилушкин

Ну вот, накаркал. Заходит она очередной раз, и что-то с сердцем у нее происходит. Какой-то сбой.

Дали какую-то таблеточку безобидную, а не помогло. Пришла на работу с обеда, мается. До «Скорой» дело доходит. Госпитализируют в кардиологию.

А там, на ее счастье, новое лицо. Доктор, которого руководство области лично пригласило на особые условия. Оклад жалования и оборудование – грех жаловаться. Увидел он госпожу Энн, узнал, сколько ей лет и принял экстренные меры. Грудь располосовал, мне девушки рассказывали, которые табуном за нашей героиней ходят, вставил кардиостимулятор. И стали ждать. Она как от наркоза проснулась, сазу же на работу засобиралась. А на другой день проявила в этом вопросе настойчивость.

Ну, вы же понимаете, что так скоро дела не делаются. Быстро только кошки родят.

У нее собачка. Той-терьер, как телефонная трубка.

Короче, продержали недельку, отпустили. Стимулятор отсоединили за ненадобностью. Как же так, я какие попало таблетки не пью, – говорила госпожа Энн. Ну и на старуху бывает проруха, – подумала. Неужели ж вы хотите меня назвать старухой? – тихо возмутилась. В мои 95 все только начинается.

Дочь Наташа из Москвы подъехала, с ней на кладбище съездили, постояли над могилками, где растут сосенки, выше роста человека уже вымахали. Сосны вообще-то в Магадане не растут, так, если посадят добрые человеческие руки. Муж там лежит, сын. Навестила. В Москву с дочкой уехала. С внуками и правнуками повстречалась, порадовала. Как бы теперь с внучкой Танюшей повидаться в Италии, малюток ее обласкать.

Та еще нищета

Тех, кто на морозе дрожит мелкой дрожью,

мы посыпаем крупной солью

Нищих в городе сильно поубавилось. Думаю, оттого, что нерентабельное это занятие. Если раньше тебе подадут копейку, так мог коробку спичек купить. А сейчас знаю одного колясочника, он вполголоса отчитывает своих благодетелей: «Что ты мне мелочь суешь?» Энергично так, зло. Того и гляди, съездит по физиономии. Изредка прохожу мимо, он неподалеку от «Нептуна» свирепствует. Голос зычный, наверное, командирский. Возможно, он воевал в горячей точке и наступил на растяжку. Меня он не задирает, наоборот, издалека привечает улыбкой, какими-то неразборчивыми фразами, а мне страшно неудобно с пустыми руками проходить мимо. Надо будет когда-то вручить ему что-то, чтобы не обидеть. Даю себе обещание, да тут же забываю.

Есть и другие соискатели, я их издалека замечаю: с руками, с ногами, робко переминаются, будто их не пускают в платный туалет. Начинают издалека, с подходами, чтобы выслушать их устные рассказы, надо остановиться на минуту-другую, а я напролом своей нерешительности иду, и на лице выражение глухонемого. Это срабатывает, никто пока что не принялся изъясняться жестами. Прохожу, как железнодорожный состав, и это заставляет соискателя вытянуться и салютовать.

А ведь были времена – деньги не знали, куда девать, стремились спустить побыстрее, чтобы не обесценились.

Наперегонки с инфляцией покупали все, что на глаза попадалось. Настоящий аттракцион. Помню, японопечурку в пору гиперинфляции лихорадочно купил. Сейчас таких что-то не вижу. Часа полтора манипуляций, и небольшая булка хлебушка, горячего, с хорошим вкусом, рвет ноздри, умиляет сердце. Печурка стоит уже много лет на шкафу, напоминает чью-то оплошку. Умная печечка, она вызывала во мне отцовские чувства. Может быть, вновь повезет и где-то найдется небольшая деталь – крыльчаточка, которую вынули мыть да и выплеснули с водой как ребенка, обездвижив творение японских кудесников.

В семидесятые годы за копейку можно было купить газировку, за две – газету. Что стоит теперь одна копейка, если и рубль ничего не стоит. Газета 2 коп была. Теперь коп ничего не стоит, и вместо ментов копы. Полицейские. Остались, правда, и рубы – лесорубы. Рубль равен копейке советского времени. Горстями поблескивают копеечные монеты у загса, которыми теперь осыпают головы жениха и невесты, я видел во дворе этого необычного учреждения: их сметают в мусор. Ведь для покупки коробки спичек надо накопить нынче 250 монет, на газету – тысячу металлических кружочков. Раньше хоть медные были, а теперь к магниту прилипают. Продавец газет в киоске, милая дама, пальцы забинтованные. Ей будто кислотой, монетами кожу обожгло, такой нынче металл никудышный.

Ну, ладно, если бы только собрать столько монет за газету – что-то мне эта картинка врезалась навязчиво. Можно же заплатить и одной монетой – десятирублевой. Просто пишем одно, а в уме другое. И недоговариваем, недодумываем.

Осталась привычка с давнего времени: коль купил что, да еще за 1000 монет, будь добр, прочти. Так воспитан. Всю жизнь в бережливости: газету, книгу начал читать, прочти до корки. Просто мама так приучила: налито в тарелку – выхлебай до донышка. Будь добр, а то за шиворот вылью.

Лишь недавно стал отходить от этого правила, а мамы уже 15 лет нет на свете. Я читать начинаю и ловлю себя на мысли: а я же об этом уже читал. С нынешними газетами знакомиться так же мало радости, как из грязи поднимать монетки в количестве тысяча штук.

Лес рубят, щепки летят. Щепки наши любили приобретать закордонщики. Перерабатывали в фанеру для эстрадного пения. А теперь деловой лес за кордон везут большими железнодорожными составами – копам хоть бы хны. А нам не надо, даже щепочек.

НАДПИСЬ НА ПОЛЯХ И ЛУГАХ. С НАТУРЫ

Телефонный звонок.

– Это прачечная?

– Более того. Это пра-прачечная. Типа прабабушки.

Такой юмор.

На самом деле это управление (бери выше, министерство) культуры, и там установлена мощная стиральная машина. На ней день и ночь стирают наряды артистов, статистов, выступающих на уличных мероприятиях. Флаги, лозунги стирают. Принимают заказы от населения.

Стиральная машина от корейской фирмы, есть такое ощущение, собранная на конвейере в России, в первые дни жизни в нашей семье дает радость победы над грязью. (Один политик пишет, что мощь фирмы «Самсунг» обеспечил приток русских инженеров. Спорить не буду. Есть похожий пример. В Магадане не смогли удержать спортивных тренеров, они в Корею уехали. И таких вырастили боксеров, что уже нашим ловить нечего).

У механизмов последнего поколения, так называемого хайтека ближе всего связь с умницей ноутбуком. Ух, как я это ощущаю – умом и напряженными в предощущении счастья участками тела, мозг теплеет. Я все больше и больше чувствую себя андроидом. Слышишь, как андроид роет?

Может быть, я не умру бесповоротно, а стану киборгом, переселюсь в Тошибу, постараюсь перенять самурайский дух. Я же легко в стиралку преобразился, ликовал при первых запусках от чистоты и свежести. Побыл и пылесосом, вне себя от восторга, освобождая его от жидкой грязи. Там водяной фильтр.

Нравится мне чистить унитазы, и по приколу, и по протоколу. Отмытый фаянс пахнет илом, лечебной грязью, из такой и родятся князи.

Я и холодильником бы мог стать, с моими-то холодными ногами. Но вот заминка: продукты, количество которых никогда не было проблемой в прежние годы, подорожали так, что наполнить ими чудо агрегат не представляется возможным. Думаю вообще обходиться без хайтека, с колес, из магазина поедать купленное, сдерживая аппетиты, а то до следующей пенсии не дотянешь. Экономия на электроэнергии может получиться, если холодильник не гонять, к тому же, пустой.

Каким бы я ни был компом, во мне живут фрагменты прежних жизней. Я был когда-то патефоном в красном дерматиновом чемоданчике, мне вставляли в бок никелированную рукоятку и заводили пружину, экономя электрическую энергию, тем более что в ту пору мало кто понимал, что это такое. Зато хорошо знали керосин, покупали бидонами.

Звук у патефона механический. В специальный зажим вставлялись стальные иголки, и каждой предстояло пробежать сотни метров, чтобы с черного хрупкого шеллачного диска извлеклась музыка в тональности консервной банки. Как то вместо стальной довелось ради эксперимента вставить иглу сосновую. Звук был мягкий, тягучий и негромкий.

Однажды попала в руки толстая лаковая открытка – прочная и звенящая. А что если попробовать приспособить ее в качестве звукоснимателя? Снятая с пластинки мелодия напомнила снятое молоко. Потом и электричество освоили. В радиоле – следующий этап восхождения технологии, была крупинка корунда и, казалось, вот-вот игла станет алмазной, а луч света, убедились в 90-е, оказался тверже алмаза: это лазер. Давно уже он никого не удивляет. Лучом лазерной указки неизвестные лица ослепляют на подлете пилотов, и откуда, только у нас террористы берутся? Хорошо, что уже изобретены очки против таких указок. Лазерным лучом лечу суставы и глаза.

Серпом по молоту. НАДПИСЬ НА ПОЛЯХ. Продолжаю наблюдения за последствиями летнего снегопада. 11 мая сквозь мощный слой облаков солнце видно как луна. Глянул, и в первую секунду, еще бездумно, показалось, что на дворе не день Божий, а ясная лунная ночь. И ведь порадовался, что луна не ущербная, полная. Неужто, солнышко может быть половинкой или вообще серпиком? Ну, разве что затмение. Затмение мы как-то наблюдали с коллективом, я коптил стекла, и дамы недоумевали, зачем я это делаю. Люся, – ее потом по неосторожности муж убил, Эвелина, жертва канцера, брезгливо глядели в копченые стеклышки, а потом наперебой угощали копченой колбасой. Мы и в землетрясение с ними попадали. А вот коллективного зимнего дождя не припомню.