Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Лев Давыдычев

— А как звать вашего шефа?

— Дурак я, что ли? — рассердился Федька. — Мне зажигалку получить охота, а не то, чтоб меня смертным боем лупили!

— Понимаешь, Фёдор… — Илларион Венедиктович понял, что напрямик действовать нельзя, требуется обходный маневр. — А вдруг шеф вас обманывает? У бандитов так частенько бывает. Может, он и не генеральский внук. Бросит он вас в случае опасности, а вас всех в милицию.

Федька с испуга попал указательным пальцем вместо носа в глаз, громко ойкнул, поморщился, прикрыл глаз ладошкой и неуверенно ответил:

— Тогда его смертным боем отлупить надо.

— Я знаю всех генералов в городе, всех их детей и внуков. Вашего как зовут?

— Раньше его Робкой-Пробкой звали, хотя у него волосы красивые. У меня вот кудряшки, а у него кудри и до самых плеч. Мне противно смотреть, а другим нравится. А когда он шефом себя выбрал, — тараторил Федька, — велел звать его… сейчас вспомню… Ро-бер-ти-ной! Ага, ага! Робертина, точно!

«Вот это новость для изобретателя „Чадомера“, — с оч-чень, оч-чень большой болью подумал Илларион Венедиктович. — Внук генерала, внук дорогого моего боевого друга — шеф банды, правда, банды сопляков, но всё-таки…»

— Что с вами? — испугался Федька.

— Огромное горе у меня; Фёдор, и ты можешь мне помочь… хотя бы немножечко…

Глава под номером ЧЕТЫРЕ (продолжение главы под номером два) и под названием

«Серж становится Сергеем Ивановичем,

или

«Не шпионь! Не шпионь! Не шпионь!»

Позвольте напомнить вам, уважаемые читатели, что глава под номером два заканчивалась тем, что Прэ Зидент попросил Сержа подойти к отцу, а тот упал в — обморок.

Очнулся Иван Варфоломеевич на диване, без пиджака и ботинок, рукава рубашки были высоко закатаны. Обнаружив всё это, он некоторое время ничего не понимал, ничего не помнил, лишь прислушивался к самому себе, вернее, к своему сердцу. И чем внимательнее и опасливее он как бы изучал своё состояние, тем более удивлялся: дышалось свободно, сердце билось ровно, только во всём теле была слабость да чуть-чуть ощущалась довольно тяжелая боль в голове, но и она вроде бы понемногу таяла.

Перед ним стояли трое в белых халатах — мужчина и две женщины.

— Всё в порядке, господин профессор, — на иностранном языке сказал мужчина, и Иван Варфоломеевич, не напрягая памяти, понял каждое слово, — просто обморок, вам надо отлежаться. К утру вы будете совершенно здоровы.

— Где Серёжа??.. Серж где? — можно сказать, спросилось у Ивана Варфоломеевича, так как сознательно он этого делать не намеревался.

— Не беспокойтесь ни о чем, достопочтенный господин профессор, — услышал он голос Прэ Зидента, — вы несколько переутомились…

— Где мой сын Серёжа? — уже сознательно и настойчиво спросил Иван Варфоломеевич.

— Он скоро вернется, — слишком уж ласково ответил Прэ Зидент и жестом предложил уйти врачам с медсестрой. — А до его возвращения, я надеюсь, вы найдете в себе силы закончить разговор со мной.

— Да, у меня хватит сил на все. Больше мне не потребуются врачи и даже успокоительные таблетки. Действуйте прямо, довольно вилять.

— О, если вы будете благоразумны! — Прэ Зидент снял очки со стеклами кровавого цвета и обнажил большие, навыкате глаза коричневого цвета. — Дорогой господин профессор, если в вас сохранились хотя бы остатки отцовских чувств, всё будет прекрасно.

Чувствуя, что силы возвращаются к нему, а боль в голове прошла, Иван Варфоломеевич повёл себя не как утомленный старик, а как советский гражданин, оказавшийся в чужой стране перед врагами, с которыми надо бороться до конца. Он твёрдо предложил:

— Действуйте, действуйте. Не тяните.

— Торопливость в данном случае не так уж и обязательна, дорогой господин профессор и, надеюсь, счастливый отец! — Прэ Зидент присел на краешек дивана, и Иван Варфоломеевич брезгливо поджал ноги. — Зависит-то всё не от меня, а от вас. Если вы будете паинькой, как вы, верно, говорили в детстве сыну…

— Да прекратите вы болтать! — Иван Варфоломеевич сел, опустив ноги с дивана. — Выкладывайте, что вам от меня надо!

Прэ Зидент злобно оскалил два ряда золотых зубов, резко встал и заговорил, к полной неожиданности для ученого, мягким голосом:

— Итак, я, точнее, организация, в которой я имею честь служить, принесла вам неоценимое счастье — сохранила жизнь вашему сыну, которого вы много лет считали погибшим. Более того, мы организовали своеобразный сервис — доставили его прямо к вам. Вы должны благодарить нас, ну не обязательно на коленях, но по крайней мере от всей души. Да, кстати! — Прэ Зидент легкой, почти танцующей походкой прошёлся по номеру, развалился в кресле. — Советую, рекомендую, великодушно предлагаю НЕ предпринимать против нас никаких акций. НЕ вздумайте ни о чём услышанном здесь болтать в вашем посольстве.

— Да плюю я на ваши угрозы, — внешне спокойно отозвался Иван Варфоломеевич. — Дайте мне возможность поговорить с моим сыном, а сами отправляйтесь, как у нас говорят, к чертовой бабушке. И перестаньте диктовать мне свои условия. Мягко выражаясь, гнусные. В конце концов, я и без вас теперь разыщу своего сына!

— Ну… — Прэ Зидент в полнейшей растерянности развёл руками. — Как это у вас говорят? Ну, вы даёте! Не ожидал. Но тем лучше, если вы уж такой… сообразительный. Майор Серж фон Ллойд — отличный разведчик. Он не раз проявлял свои исключительные способности. Если бы он не был вашим сыном, я бы счёл, что у Сержа прирожденный дар разведчика. Значит, эти наша заслуга, что мы сделали из него блестящего специалиста. Правда, он ещё не работал в вашей стране. К сожалению, это не так просто. Можете гордиться своим сыном.

— Вы… вы… вы — обыкновенная свинья!

— Вполне допустимо, — пожав плечами, согласился Прэ Зидент, — я не считаю нашу службу очень уж чистоплотной. Итак, если вы обнаружили, и вполне откровенно, видимо, свойственную вам прямоту, перехожу непосредственно к делу. Мы предлагаем вам не. как многоуважаемому, достопочтенному ученому, а как, надеемся, любящему отцу… — И он молчал до тех пор, пока не взбеленился оттого, что Иван Варфоломеевич тоже молчал. — Почему вы не интересуетесь, ЧТО мы вам предлагаем?!

— Я жду, — с предельным спокойствием отозвался ученый.

— Предлагаю, — сквозь золотые зубы процедил Прэ Зидент, — вернуть вашего сына домой. Мы надеемся, мы даже не сомневаемся, что вы не откажетесь прожить остаток лет с родным единственным сыном. Ваша старость будет освещена светом сыновней любви. Представьте только: вы поднимаетесь с Сержем на борт лайнера вашего Аэрофлота…

— С Сержем или Серёжей?

Прэ Зидент не мог не поразиться удивительному и, главное, без усилий, спокойствию старого ученого, а сам растерялся и пробормотал;

— Простите, привычка… Но по новым, безупречной достоверности документам он будет, конечно, значиться…

— Будет значиться или на самом деле станет Серёжей? — казалось, просто поинтересовался Иван Варфоломеевич, и Прэ Зиденту пришлось собрать все силы, чтобы изобразить своим наполненным золотыми зубами ртом счастливую улыбку и выдавить из себя сквозь это золото:

— Он будет Серёжей, вашим дорогим единственным сыном.

— Дорогим сыном или отлично подготовленные шпионом в стране, где вам не так-то уж просто работать, по вашему собственному признанию? …

— Дорогим единственным сыном, — отчетливо произнес Прэ Зидент, старательно, но устало вытерев платком обильно вспотевший лоб. — Остальное вас просто не касается. Ни о чём другом вы и понятия не имеете. Ваша совесть абсолютно чиста и спокойна. Что вас смущает, милый господин профессор? — уже почти по-настоящему ласково спрашивал Прэ Зидент. — Не так уж много НАМ осталось жить, и почему бы остаток лет не провести в обществе родного единственного сына? Неужели вы не устали от одиночества? Неужели вы не хотите, побыть на свадьбе Серёжи? Не подержать, даст бог, на руках внука или внучку? Согласитесь, что всей своей нелегкой судьбой вы заслужили право на обыкновенное человеческое, проще говоря, отцовское счастье? Вам и трудиться-то будет легче и радостнее! И ещё, может быть, самое главное: ваш род Моти… лешт… Мотилешт… ков продолжится!

…Мне хочется быть перед вами, уважаемые читатели, честным до конца, и я сообщу вам: на какое-то время Иван Варфоломеевич забыл с кем разговаривает, в сознании против его воли, вернее, непроизвольно возникли трогающие за душу картины, нарисованные Прэ Зидентом. Ученый, мечтательно закрыв глаза, даже пошевелил руками, будто собираясь покачать на них внука или внучку. Горло ему перехватило, и по щекам проскользнуло несколько слезинок.

Внутренне задрожав от злобной радости, предчувствуя невероятнейшую шпионскую удачу, Прэ Зидент решил закрепить успех и вкрадчиво зашептал: