Право на возвращение - Павел (Песах) Амнуэль

— С другой стороны, — продолжал Анисимов, — в школьном дворе хорошее эхо, это Мейер тоже не отрицает, он сам проверил, крикнул пару раз…

— О чем вы говорите? — нетерпеливо сказал Карпухин.

— Четверо свидетелей — двое учителей и два школьника — утверждают, что слышали не два выстрела, а три или даже четыре. Причем — Мейер обратил на это внимание — именно эти свидетели не видели самого… гм… инцидента. Учителя, как я уже сказал, находились в холле, а ученики — один из десятого класса, другой из девятого — стояли в дальнем конце двора, спиной к воротам и забору, о чем-то спорили и обернулись, когда все уже было кончено.

— Ну и что это нам дает? — с недоумением спросил Карпухин. — Вы говорите — эхо. И выстрелов было два.

— Два, — согласился Анисимов. — Две пули в теле убитого. Гинзбург стрелял два раза. Но почему он утверждает, что стрелял в воздух?

Карпухин все еще не понимал.

— Почему эхо слышали только те, кто не видел, как все происходило? — продолжал Анисимов. — Не было ли это психологической ловушкой? Вы видите, как человек бежит, поднимает пистолет и дважды стреляет. Вы видите своими глазами, что выстрелов — два. А если слышите, что больше, то подсознательно решаете, что это эхо или вам просто кажется, или вовсе не обращаете на лишние звуки внимания. Но те, кто ничего не видит, а только слышит, воспринимают происходящее иначе… Вы меня понимаете?

— Погодите, — недоумевал Карпухин, — вы что же, хотите сказать, что на самом деле Гинзбург выстрелил не два, а три или даже четыре раза? Но это абсурд! В его пистолете не хватает двух патронов, это установлено!

— Да, Гинзбург выстрелил дважды, сомневаться не приходится. И если было все-таки четыре выстрела… Послушайте, не нужно воспринимать это слишком серьезно. Безумная версия, да. Но надо проверить и отбросить. Если это не эхо, и стрелял еще кто-то…

— Чушь, — пробормотал Карпухин. — Кто еще? Там никого не было, кроме Гинзбурга и этого электрика… Не хотите же вы сказать, что он сам…

— Нет, конечно, — удивился Анисимов. — Как мог электрик стрелять себе в спину и затылок? Да и не видел этого никто.

— Не понимаю, — удрученно сказал Карпухин. — Извините, но что-то сегодня с моей способностью воспринимать события…

— Давайте выпьем кофе, — предложил Анисимов, — и поговорим о чем-нибудь постороннем. Дождемся звонка Мейера, а потом…

Так они и сделали. Детектив позвонил, когда дипломат рассказывал Карпухину очень длинную историю, приключившуюся с одним из его родственников, работавшим в перестроечные годы на большом химическом комбинате. История была интересна тем, что в ней, похоже, присутствовало настоящее привидение, которое, как предполагал Карпухин, должно было оказаться или уволенным когда-то директором, или не принятым на работу специалистом — тот и другой мстили таким странным образом несостоявшимся сослуживцам. Трижды звонила Руфь, спрашивала, как идут дела и когда Карпухин собирается возвращаться. «Как только, так сразу», — отвечал он.

Мейер говорил по-английски, и из английских же фраз Анисимова Карпухин понял лишь, что, похоже, ничего нового остаток дня не принес.

— Ну что? — спросил он, когда Анисимов отключил связь. — Мейер едет?

— Нет, — покачал головой Анисимов. — Нет смысла, ничего больше того, что нам уже известно, ему пока узнать не удалось.

— Значит, — разочарованно произнес Карпухин, — версия о лишних выстрелах…

— Вы что, серьезно ее восприняли? — удивился Анисимов. — Чепуха, конечно. Когда опрашиваешь свидетелей, тем более, если это школьники с богатым воображением, еще и не такое услышишь. Все на сегодня, Николай Семенович, поезжайте домой — вы в Нетании остановились? Я вас отправлю на посольской машине, если, конечно, в гараже есть свободная, подождите, я узнаю.

Свободная машина в гараже нашлась, и водитель, к радости Карпухина, оказался не разговорчивым, а может, просто устал за день, вопросов не задавал и на вопросы не напрашивался, доехали они до дома за сорок минут, пробки уже кончились, и трасса Аялон была свободна.

Дома Карпухин сбросил цивильную одежду, полез под душ, а когда вылез, стоял уже на столе «легкий ужин по-израильски», которым можно было накормить роту солдат (в российской армии — уж точно). Руфь с Розой ни о чем не спрашивали, а Мирон смотрел телевизор — показывали футбольный матч каких-то европейских команд — и находился в полной отключке от всего земного.

Накладывая на тарелку салаты и пробуя понемногу от каждого, Карпухин рассказал о перипетиях этого длинного и, в общем-то, не удавшегося дня.

— Листок с числами, — сказала Руфь, — он у тебя с собой?

— Да, — кивнул Карпухин. — Юле я его не оставил.

— Почему? — спросила жена.

— Не знаю, — пожал плечами Карпухин. — Ты права, конечно: она могла бы найти пока какие-то, может быть, важные файлы, и если бы они действительно оказались важными для дела, то скрывать от нас не стала бы. Ты права, конечно…

— Я ничего такого не говорила…

— Что, я тебя не знаю? Твой вопрос… Но я не оставил ей чисел. Не знаю почему, но так показалось мне правильнее.

Поговорили еще о чем-то, Мирон, отвлекшийся, наконец, от футбола, сразу переключился на новости, хорошо хоть по русскому каналу, и Карпухин узнал, что дело об убийстве школьным сторожем невинного человека для полиции никакой сложности не представляло и, собственно, его можно уже считать завершенным, хотя, как сказали нашему корреспонденту, остались кое-какие нюансы, но все это мелочи, и дело будет передано в суд в ближайшее время. В кадре появилась школа, директор, сказавший в камеру пару слов о том, как сейчас напряжены у всех нервы, но охранник должен быть все-таки человеком выдержанным и ответственным, и то, что случилось, ужасно, конечно, но все будет по справедливости. Какая-то бойкая девица взяла интервью у жены подозреваемого, и Карпухин впервые увидел Машу Гинзбург вблизи: широкое лицо, будто в предках этой женщины были казахи или киргизы, коротая стрижка, строгий темный костюм, выражение испуга, будто она не понимала толком, на каком находится свете, и чего хотят от нее сгрудившиеся вокруг люди с микрофонами.

— Невиновен он… невиновен… не мог Миша муху убить… — повторяла она на разные лады, и ничего больше репортерам узнать от нее не удалось.

— Вот пристали! — с досадой сказала Роза. — Видят же, что женщина в шоковом состоянии.

— Каждый делает свою работу, — назидательно сказал Мирон.

Спать легли пораньше, Карпухин хотел с утра съездить к Гинзбургам — он уже договорился с Юлей, что она будет его ждать, хотя и не знает, о чем, собственно, разговаривать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});