Похождения Бамбоша - Луи Буссенар

— Проклятие! Это осложняет дело. Можете ли вы установить причину смерти?

— Должно быть, неумеренная доза алкоголя, которая вызвала кровоизлияние в мозг, либо отравление, либо удушье. Вскрытие покажет.

— Но что сталось с ребенком? — спросил начальник сыскной полиции у комиссара.

— Я его не видел, но упомянул в рапорте о доносившемся детском крике лишь по показаниям свидетеля, первым сообщившим нам о случившемся.

— Значит, ребенок исчез?

— Вне всякого сомнения.

— А что за человек, этот свидетель?

— Рабочий, живущий этажом выше. Чуть не угорев, он вовремя проснулся и, выбив у соседей дверь, немедленно побежал в комиссариат.

Господин Гаро, перепрыгивая через ступеньки, помчался на верхний этаж. В двери Леона Ришара торчал ключ.

Он постучался и вошел, не дожидаясь приглашения.

Молодой человек, предполагая, что полиции могут понадобиться дополнительные сведения, остался дома. А так как он не привык терять времени, то сейчас, в минуты досуга, читал одну из своих любимых книг.

Оглядев скромное, но ухоженное холостяцкое жилье, шеф полиции в мгновение ока воссоздал жизнь этого примерного работяги.

Маленькие военные трофеи свидетельствовали о почетном прошлом. Аккуратно расставленные на полках книги — о серьезном образе мысли и тяге к знаниям. Названия разбросанных на письменном столе газет указывали на то, что юноша отдает предпочтение изданиям передового направления.

Леон Ришар поднялся навстречу гостю, которого тотчас же узнал по многочисленным фотографиям и гравюрам, растиражированным прессой.

Господин Гаро любезно ответил на приветствие, скользя проницательным взглядом по корешкам книг.

Да он социалист! Славный трудолюбивый малый, кристально честный, с мозгами, нафаршированными политикой… Поведения, разумеется, безупречного… Знаю я эту породу людей…

Ах, господин Гаро, если бы сильные мира сего тоже ее знали.

Но господин Гаро отличался точным умом, страсти над ним не довлели, и он не позволял сбить себя с толку личным симпатиям и антипатиям.

Истина — прежде всего.

Начальник сыскной полиции коротко допросил Леона, отвечавшего на вопросы с исчерпывающей точностью, но, к сожалению, мало что смогшего добавить к уже сказанному.

Предположение, что он мог стать жертвой галлюцинации и детский плач ему просто померещился, Ришар категорически отверг.

— Я его явственно слышал, месье. И могу это официально засвидетельствовать.

— Не кажется ли вам, что старики издевались над этим крошечным существом?

— Кто знает? Они пели, кричали, бранились между собой… Я бы не обратил внимания на весь этот шабаш, если бы до меня не донеслись жалобные вопли несчастного малютки…

— А вы не замечали, чтоб к этим вашим старикам ходили какие-нибудь подозрительные личности? Возможно, вы сталкивались с кем-либо из них на лестнице.

При мысли, что его могут заподозрить в чем-то похожем на шпионство, Леон Ришар побагровел, но дипломатично ответил:

— Месье, я никогда на обращаю внимания на то, что происходит вокруг. Что же касается подозрительных лиц, я не обладаю специальными познаниями, чтобы судить, кого из незнакомцев можно считать подозрительными.

— Прекрасно, прекрасно. — Господин Гаро намотал на ус преподанный ему урок и больше не настаивал. — Однако, если вам станет что-либо известно о бедном малыше, сообщите мне. Я прошу вас об этом из соображений гуманности и ради поддержания правопорядка. Ведь отец и мать убиваются, оплакивая украденного ребенка.

Никогда еще призыв к благородным чувствам, жившим в душе Леона Ришара, не пропадал втуне.

Как только апеллировали к его доброму сердцу, он, не раздумывая, готов был пожертвовать собой и предложить страждущему беззаветную и преданную помощь.

— Можете положиться на меня, месье. — Взгляд художника был искренен и честен.

Они распрощались.

Так ничего и не узнав, господин Гаро покинул место происшествия.

Не заезжая в префектуру, он велел везти себя в особняк Березовых, где испросил у князя Михаила аудиенции для пятиминутного разговора.

Не делясь своими подозрениями, сыщик поинтересовался, не было ли попыток шантажа.

— Нет, — ответил князь, — и это приводит меня в совершенное отчаяние, так как княгиня одной ногой стоит в могиле, и я боюсь, как бы к моей скорби, вызванной потерей сына, не прибавилось вскоре и горе вдовца.

— Скорее всего люди, в чьих руках находится ваш сын, будут тянуть время, рассчитывая продлить мучительное ожидание и сделать вас более покладистым, когда они запросят кругленькую сумму.

— Я отдал бы все, что имею, лишь бы вернуть моего дорогого мальчика.

— А вот этого делать как раз и не следует. Эти подонки примут меры предосторожности, но предоставьте мне карт-бланш[39], и, ручаюсь, вы получите сына в целости и сохранности.

— Не понимаю вас.

— Очень просто. Получив письмо, в котором вам пообещают вернуть ребенка за определенную мзду, соблаговолите незамедлительно позвонить мне по телефону. Я раскину сети и, заверяю вас, не только поймаю злодея, но и поспособствую тому, чтобы вы отделались потерей всего лишь незначительной суммы.

— Я целиком и полностью полагаюсь на вас, господин Гаро.

— И вы не ошибетесь. Сами увидите, что такое настоящая работа полиции.

И, откланявшись, господин Гаро вернулся в свое бюро, буквально осаждавшееся жаждущими новостей журналистами.

Он знал, насколько большой вклад делает пресса в борьбу с преступностью, и высоко ценил те услуги, которые она оказывает правосудию, однако, он не мог игнорировать и тот факт, что порой преждевременная гласность не просто вредит, а сводит на нет результаты терпеливо, шаг за шагом проводимого расследования.

Вот почему он стал клясться репортерам, что ровным счетом ничего, решительно ничего не знает.

Они настаивали, пытались льстить его самолюбию, старались заставить его вымолвить хоть словцо.

Все напрасно.

Начальник сыскной полиции заперся в своем кабинете и тем самым принудил писак, каждый из которых, разумеется, был представителем самого информированного органа печати, признать: да, дело Березовых все так же стоит на мертвой точке, оно по-прежнему остается таинственным и неразрешимым…

Прошло двое суток.

Еще двое суток нестерпимых мук для князя и Жермены, раздавленной горем и ставшей изможденной до неузнаваемости.

Был вечер. Совершенно обессилевший Михаил Березов сидел у постели стонущей жены и держал ее влажную, исхудавшую руку.

Слуга внес на серебряном подносе письмо.

На маленьком, разлинованном по диагонали конверте корявыми буквами был написан адрес: