Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников

Дружина смоленская, подстать своему кремлю, была такая же приземистая, кряжистая, но в глазах у воев читалась такая вера в себя и в своего князя, что только совсем одуревший степняк или варяг мог отважится померяться с ней силами.

На княжеском дворе ждал их сам князь смоленский Ростислав Набожный в красном княжеском плаще. Гридни держали удельный щит с изображенным на нем львом и вещей птицей Гамаюн. Рядом развивался боевой стяг смолян с медведем, мирно опустившимся на лапы.

– Значит, спокоен князь. Сам из рода Ангелов и с Артурами в дружбе, с медвежьим народом, – Отметил Андрей, – А еще под покровительством больших волхвов, коли, птицу Гамаюн на гербе имеет, – Он обернулся, поискал глазами Малку. Нашел, встретился с ней взглядом и как бы спросил:

– На щите видела? Это что?

– Это, то, – ответила она одними глазами, – Молодец глазастый, – В глазах ее мелькнули две хитринки, тут же прикрытые густыми ресницами.

Ростислав сбежал с крыльца, широко раскрыв объятия, он искренне был рад приезду младшего родственника.

– Проходи, проходи Андрюха, – Он в обращении был прост, – Дай, обниму братуху, эвон какой здоровяк стал, Скоро батьку моего Мстислава и своего Юрия догонишь, а они Буй туры не последнего десятка.

– Здрав будь, брат Ростислав, – Обнимая, ответил Андрей, – Да ты и сам вроде в ските не ссохся, хотя ходит молва, что совсем черноризцем заделался.

– Ищу. Ищу божью долю, да о том потом. Соловья баснями не кормят. Шагайте в хоромы, ополоснитесь с дороги и к столу. Люблю себя за столом потешить, здесь я старцам не товарищ, здесь я в батьку твоего – дядьку Юрия. Идите не томите. Перепела остынут и осетра разварятся.

Вечером в палатах Ростислава в смоленском детинце, на пиру, данном в их честь, разговоры велись об урожае на этот год, о том, что Днепр обмелел, в виду сильной засухи, и потому струги с трудом доходят до волока и торговля хуже, чем в году прошлом. Говорили о Мономаховых законах, и о том, что нет твердой руки ни здесь на Руси, ни там, в Свейских землях, откуда родом мать Ростислава королева Христина, а потому множатся усобицы, и всяк прыщ себя горой мнит. О ценах на скот и на коней степных, на хлеб и мед. О том, что в Переславле, у дяди Ярополка, рухнул храм Архангела Михаила, а это не к добру. А еще, говорили, что Ярило обиделся на то, что забывать стали его в землях киевских, и ударил солнечными стрелами по стольному граду. Сначала выгорел весь посад Подолом прозываемый. Но не поняли поляне предупреждения и не поднесли положенных даров. И вот, неделю спустя, погорел верхний город, все монастыри и церкви огнем смело – и было их числом под сотню. И еще, сгорела жидовская слобода, но то и понятно. Они жиды – торговый люд, мытари, мало чтили старых словенских Богов, поклоняясь каким-то своим. Видать не уберегли их новые Боги. Все это обговорили за широким столом, сытным и яствами богатым. Попенял Ростислав, что не часто его дядька Юрий жалует, но сам же оговорился, что и он не подарок, и к любимому дядьке Вячеславу, который ему Смоленский стол оставил, то же в Туров, почитай, год не заглядывал. Не преминул укорить, незлобиво, что ты княжич тоже на его дворе учебу в валетах проходил, а вот заглянуть к старику оказии не нашел. Сам же потом и успокоил, что дело важнее, тем более, если для всей родни нужное, и конечно поймут и простят старшие, но все равно не хорошо это. Забываем мы, что нам пращурами завещано. Поохали о смерти родичей. Этот год многих прибрал. Ростислав пообещал грамотки к родне Заморской отписать. Но к ночи угомонились, и разошлись по опочивальням набираться сил на завтрашний путь.

Добр и умен был князь смоленский. Видел он в Андрее то, чего ему самому не хватало – устремленность и железную волю. Пусть пока еще юнца, отрока. Но были бы кости, а мясо нарастет. А коли пойдет в отца – вот замена Владимиру Мономаху, деду великому. Плох тот, плох ныне, и не держат уже руки его бразды Руси, как прежде держали, а земле хозяин нужен мудрый и строгий. Дай Бог, из Андрея такой получится. Ростислав вздохнул и отправился в домовую церкву.

Андрей прошел в горницу, отведенную ему на ночлег, у двери сидел храбр из старой дружины.

– Значит, Данила стражу поставил. Вот старый хмырь он даже себе не доверяет. И правильно. Береженного Бог бережет.

– Вечер добрый. Как звать величать?

– Ахматом батька нарек, – Ответил вой, – Доброй ночи княже, отдыхай. Путь не близкий был и не малый впереди.

– Где старшие? Не видал?

– Воеводы караулы расставили и пошли в конюшни коней проведать и челяди указы дать. А других не видал, спят наверно, кроме тех, кто на стороже.

– Ладно, спокойного тебе караула, Ахмат, – Князь вошел в горницу.

Он скинул плащ, сапоги, праздничный жупан и стянул через голову кольчужную рубаху. Подошел к лавке ополоснул лицо в принесенном ушате ключевой воды и утерся рушником, с любовью вышитым где-нибудь в девичьем тереме. Повернулся к лежанке и остолбенел. Посреди горницы на лавке сидела Малка, в вышитой косоворотке с распущенными волосами, перехваченными кожаным ремешком.

– Тсс, – Она приложила палец к губам, – Тихо князь, я с делом к тебе.

– Ты откуда? Там же сторож у дверей.

– Ветром надуло, – Опять мелькнули хитринки, – Ладно к делу, ночь коротка, а надо еще и поспать успеть. Принесла я тебе дар от земли словенской, от Алатырь-камня, – Она развязала кружевную накидку и извлекла меч, блеснувший в лунном свете, каким-то неземным огнем, – Это меч-кладенец. Слыхал о таком в сказах да былинах. Вот это он и есть. Посылает его тебе сам Святобор. Боров это меч. Он тебе и оберег, и защита, и заговор. Что тебе еще сказать? Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай.

– Погоди, погоди Малка, поговори со мной. Расскажи про птицу Гамаюн. Почему смоляне ее на гербе имеют? Почему Ростислав и старую и новую Веру чтит?

– Наговоримся еще княжич. Вот скоро Любеч проедем, в Киеве погостим, а там понесемся по Днепровскому раздолью на лодьях под парусом, до самого Царьграда, там и поговорим. Там делать будет не чего, только бока отлеживать. А сейчас спать, спать.

Веки князя отяжелели, сами собой сомкнулись, и через минуту он уже спокойно дышал лежа на широком лежаке, на пуховых перинах. Малка поправила ему подушку, отступила в темный угол под божницей, и растворилась в отблеске лампады, горящей под темной иконой Богородицы.

Появилась она под кремлевской стеной, на крутом яру по-над Днепром. Рядом стояли неразлучные Угрюмы.

– Ну что, – Сурово спросила Малка, – Кто это был? Откуда взялись? Чего надобно? Кто послал? Одни вопросы! Ответы где?

Угрюмы переминались с ноги на ногу, не осмелясь поднять взгляд на хозяйку. Такой они видели ее впервые. Да и предположить, что это нежное создание может так вот рубить наотмашь, мало кто мог.

– Не знаем мы Малка, кто они. На шаг от себя не отпустили. Но как заснули они, так и не проснулись. И не заговоренный туман виноват, видно хозяин их слежку почуял и убил холопов своих, что б мы по ним след не взяли, – Они опять помялись. И отважились продолжить. – Знамо дело силен он в колдовском деле. Ты уж прости нас, за совет, но ухо надо востро держать. Не простой волхв с нами в игру вступил.

– Знаю, знаю братцы, – Успокоила их Малка, – Может и не враг он нам, но силен и могуществен. Надо Старшим челом бить, не стыдно и за подмогой обратиться. Вы тут не причем. Пока ж спите в полглаза, дремлите в пол-уха, но чтоб мимо вас и мышь не прошмыгнула. Идет кто-то по следу нашему. А зачем? То моя доля узнать.

– Не кручинься хозяйка, чем сможем, поможем. Что выше наших сил – не обессудь.

– Ступайте братцы. Извините, что на вас свое зло срываю, – Малка движением руки отпустила Угрюмов, и про себя продолжила, – Птицу Гамаюн позвать, или к домовым обратиться. Так не хочется Старших беспокоить.

– Ты Малка, – Раздался вдруг голос, – Княжича береги и холь, учи его заговорам нашим и обрядам старым, а в это дело не суйся, извини за грубость, то дело серьезных ведунов, ты им, пока, не чета. А сейчас иди, поспи, отдохни, устала ты, не девичье дело по сто верст в день на коне скакать, да еще и врага в чаще высматривать. Твое дело впереди, не для того тебя в путь отправили.

Голос был до боли знакомый. Он успокоил, и все поставил на свои места. Малка завернулась в плащ и отправилась в свою горницу, соседствующую с княжеской. Караульные даже глазом не моргнули, когда она прошмыгнула между ними и направилась к своей двери, на ходу расстегивая плащ и снимая зеленую шапку. Бисова девка, как говаривал Данила.

А за Днепром, огромным серебряным блюдом с пиршественного стола качалась полная луна. И вдруг, ночную тишину разорвал волчий вой, заставивший поежится не одного караульного, и покрепче прижаться в кроватке к младенцу почти уже заснувшую мать. Вой был не волчий, оборотни вышли в эту ночь силы от полной луны набраться, с берегинями хороводы поводить, попить живой водицы из холодных лесных ключей.