Проект «Вальхалла» - Леонид Млечин

Они съехали с автобана на узкую дорогу, петлявшую вдоль каких-то домиков и исчезавшую в лесу.

— Ты знаешь, — начал Кристиан, — после крохотных участков японских крестьян поля наших баварцев кажутся мне настоящими поместьями. Представляешь себе...

— Погоди, — прервал его Хорст, — давай по порядку. — Впечатления от Японии расскажешь нам с женой вечером, она очень хочет тебя послушать, но сначала...

Он резко вывернул руль, и машина съехала с дороги на поле. Несмотря на хорошие рессоры, Кристиан раза два довольно ощутимо стукнулся головой о потолок кабины.

— Так куда же мы едем? — в промежутке между толчками успел спросить Кристиан.

— Уже приехали. — Хорст резко затормозил.

На большом ровном поле, укрытом от дороги густым лесом, стояло несколько бронетранспортеров, чуть в отдалении разворачивался танк. Все поле было изрыто окопами, в которых Кристиан различил пригнувшиеся фигуры. Вначале Редлих подумал, что попал на съемки очередного боевика из времен второй мировой войны. Он оглянулся на своего друга, чтобы спросить, зачем тот потащил его сюда, и увидел гримасу на лице журналиста. Тут только он сообразил, что не видно ни операторов, ни кинокамер. Журналист тем временем вытащил фотоаппарат, сделал несколько снимков.

Их заметили. В люке танка показалась чья-то голова в вермахтовской фуражке. Из окопа вылезли еще двое с автоматами, в полном обмундировании, но без погон.

Журналист поджидал их совершенно спокойно: достав маленький блокнот, он исписал две страницы, прежде чем подошли двое с автоматами.

— Что вам здесь надо? — грубо спросил старший из них.

Второй, совсем еще юнец, смотрел исподлобья и нервно сжимал в руках автомат. Кристиан физически ощущал его ненависть.

Журналист вытащил из бумажника визитную карточку и протянул:

— Мы журналисты и хотели бы взять интервью у Карла Байера.

Старший взял карточку, подозрительно оглядел обоих с головы до ног и зашагал назад к танку. Кристиан проводил его взглядом. Он все еще ничего не понимал.

Там, на поле, разворачивалась целая баталия. Трещали пулеметные очереди, из окопов метали гранаты. Неожиданно танк развернулся и поехал прямо на них. От грохота мотора и лязга гусениц Кристиан ничего не слышал, «Что, если он не остановится?» — мелькнуло у него в голове. Танк остановился, и из него вылез высокий мужчина в форме офицера вермахта. Гладко причесанные белокурые волосы с сединой, голубые глаза, глубоко упрятанные под мощными надбровными дугами, жесткая линия губ.

— Господин Байер, — журналист шагнул ему навстречу и назвался. — Я и мой коллега, господин Редлих, хотели бы задать вам несколько вопросов.

— Ну что ж, — Байер вроде бы усмехнулся, но глаза его смотрели зло и враждебно, — нам скрывать нечего.

Его мощный командирский голос перекрывал и шум стрельбы, и грохот двигателя.

Он стоял, широко расставив ноги в начищенных до зеркального блеска сапогах и заткнув руки за ремень. «Ну и солдафон», — подумал Кристиан.

Интервью прошло под аккомпанемент пулеметных очередей.

— Наша цель — борьба. С кем? С коммунизмом, большевизмом, всеми левыми. И с парламентаризмом вдобавок. Здесь, — продолжал он, кивнув в сторону, — куется ядро будущих освободителей Германии. Их пока немного. Но все начинают с малого. Мои парни еще себя покажут. Когда мы придем к власти.

Байер не испытывал ни малейшего смущения, излагая журналистам свои взгляды. Интервью было недолгим. Взглянув на часы, Байер величественно кивнул журналистам и нырнул в танк. Боевая машина обдала Кристиана струей выхлопных газов и двинулась к окопам.

— Что же все это значит? — наконец не выдержал Кристиан, когда они сели в машину и выехали на шоссе. — Кто это? Откуда у них оружие?

Хорст смотрел прямо перед собой.

— Это группа «Великая Германия». Ее руководитель Карл Байер был членом Национальной партии и ее кандидатом в ландтаг земли Северный Рейн — Вестфалия. — Он говорил спокойно, напряжение выдавали нервные движения рук. — Потом вышел из партии, назвав ее «недостаточно правой». Перебрался в Баварию, купил вот это поместье и принялся вербовать юнцов. В группе у него казарменная дисциплина, изучают военное дело на практике. Зарегистрировавшись в качестве коллекционера оружия, Байер вооружил своих парней до зубов. Венец его «коллекционирования» — покупка танка.

Крестьяне из соседних деревень несколько раз подавали жалобы в местный суд на группу Байера, которая принялась устраивать стрельбы даже по ночам. В последнее время они произвели несколько взрывов. Видимо, изучали подрывное дело.

— А полиция, власти? — спросил Кристиан. — Разве у нас подобные вещи не запрещены?

— Ты знаешь, — продолжал журналист, словно не слыша вопроса, — Байер ни минуты не сомневается в своей безнаказанности. И у него есть для этого основания. Представь себе, что подобной деятельностью занялась какая-нибудь левая группа, — ее немедленно запретили бы, а руководителя упрятали за решетку. Вероятно, и федеральные политики в Бонне, и земельные у нас в Мюнхене полагают, что выгоднее оставаться слепым на правый глаз. Иначе трудно объяснить, что придает Карлу Байеру такую уверенность. Неужели и в самом деле настало их время? Ведь акции группы Байера не могут не подпадать под какие-то параграфы нашего уголовного уложения, и полиция должна была привлечь Байера к ответственности. Но поведение полиции всегда отражает расстановку сил в обществе. Когда Веймарская республика была при последнем издыхании, нацистов уже не арестовывали. В тюрьмы попадали одни коммунисты. Может статься, нас ожидают страшные времена.

Они подъехали к дому фрау Вебер. Хорст затормозил. Кристиан не узнавал его. Куда девались веселость, легкость, постоянная улыбка, какие у него усталые больные глаза.

— Ты не можешь себе представить, сколько людей симпатизирует таким вот, как Байер. За статью о неонацистской группе меня разве что не назвали «предателем нации» и «осквернителем собственного гнезда», как любил говорить Геббельс. Каждый день я вынимаю из почтового ящика несколько писем с оскорблениями и выбрасываю поскорее, чтобы случайно не прочитала жена. Узнали номер моего телефона и грозят разнести мне башку, повесить и сжечь, вместе с моими друзьями-коммунистами.

Кристиан не верил своим ушам.

— Они думали испугать меня, — журналист усмехнулся. Правда, усмешка получилась какая-то невеселая.— Но я не собираюсь отступать. Я решил опубликовать статью, которую готовил очень долго. Она будет сильным ударом по ультраправым. Для полноты картины мне не хватало Байера. Ты слышал все, что он говорил. Мюнхенской полиции ничего не стоило бы привлечь Байера к уголовной ответственности хотя бы за нарушение закона, запрещающего хранение взрывчатых веществ. В центральной картотеке федеральной полиции наверняка можно найти следы прежней деятельности Байера: подделка документов, нападение на помещение Германской коммунистической партии в Бонне. Но полиция и суд усердствуют лишь в отношении левых.

— Ну ничего, я сам все, что надо, выяснил, — закончил журналист, — рукопись уже сдана и появится в субботнем номере. Кстати, вот копия. — Он вытащил из кармана сложенные листки бумаги. — Будет время, полистай, а я поеду: надо дописать сегодняшние впечатления.

Кристиан вылез из машины, держа в руках статью. Журналист протянул ему руку из окна автомобиля.

— До завтра. — Он подмигнул Редлиху и вдруг хлопнул себя по лбу: — Пожалуйста, позвони моей жене, скажи, что сейчас приеду, а то она беспокоится.

В дверях показался улыбающийся прокурор. Увидев Вентури, он помахал рукой комиссару:

— Как дела, Марио? — и, не дожидаясь ответа, вышел из приемной.

Вентури проводил его глазами и вошел в кабинет начальника туринской полиции. Начальник принял его сухо.

— Что у вас, комиссар?

Вентури выложил перед ним несколько листков из папки. Коротко взглянув на комиссара поверх очков, начальник принялся их изучать. Он читал листок за листком, аккуратно откладывая их в сторону. Закончив, откинулся в кресле.

— Мне нужен ордер на обыск в доме прокурора, — спокойно сказал Вентури. — Я считаю его соучастником убийства собственного заместителя.

— Нет, господин Уорнер, сегодня мы не сможем увидеться, — вежливо отказался профессор Симидзу.

— Почему? — недовольно спросил Поль Уорнер.

— Сегодня буцумэцунити.

— Что-что? — не расслышал Уорнер.

— Самый несчастливый день по шестидневному календарю. День смерти Будды, В такой день не стоит заниматься важными делами.

— Вот уж не подумал бы никогда, что вы так суеверны, — заметил Уорнер. — Тогда перенесем беседу на завтра.

— С удовольствием.

Симидзу повесил трубку.

Уорнер заглянул в соседнюю комнату, где, задрав ноги на стол, просматривал свежие журналы его сотрудник, создавший себе репутацию большого знатока Японии.