Власть без славы - Виктория Холт

– А император какое отношение имеет к этому?

– Император, – ответил он тем же ровным тоном, – племянник королевы и никогда не допустит, чтобы ее отвергли. Это было бы оскорблением для Испании. Император – самый могущественный человек в Европе… а его последние успехи в войне с Францией еще более укрепили его могущество. У него в плену – сыновья французского короля.

– И мой жених…

– Ох уж эти союзы, эти браки! Кто их принимает всерьез, особенно, когда они заключаются между детьми?

– Вы меня успокаиваете, Реджинальд.

– Рад бы всегда это делать, будь на то моя власть.

Он нагнулся и поцеловал меня в лоб.

Я была благодарна Реджинальду.

* * *

В те тревожные дни меня утешало только то, что мы с матерью живем вместе и что есть Реджинальд, с которым можно отвести душу.

Моя мать всегда дружила с графиней. И сейчас они подолгу беседовали, как самые близкие люди.

После нескольких месяцев, проведенных в Ладлоу, я рассталась со многими детскими иллюзиями, поняв, что значит управлять страной.

Но в связи с трагедией, которую переживала моя мать, мне пришлось еще серьезнее задуматься над многими вещами.

Однако я почти ничего не знала. И это приводило меня в уныние, потому что вокруг происходили важные события, о которых я могла лишь догадываться.

Часто мы проводили время вчетвером – моя мать, графиня, Реджинальд и я. Они очень поддерживали мою бедную мать в эти тяжелые дни, но вряд ли кто-то мог отвратить от нее нависшую угрозу.

После смерти принца Артура она познала и бедность, и унижение, когда ее отец не захотел, чтобы она вернулась в Испанию, а мой дед не желал видеть ее в Англии. Так она прожила семь лет, пока мой отец, как благородный рыцарь, не предложил ей руку и сердце. И теперь она могла оказаться вновь примерно в таком же положении, как когда-то.

Она твердо решила бороться – нет, не за себя, а за меня, потому что моя судьба всецело зависела от того, бросит ее король или нет.

Ей было приятно, что мы с Реджинальдом стали друзьями. И неожиданно меня осенило: ведь они с графиней были бы счастливы, если бы мы поженились! Что-то подсказывало мне, что они даже обсуждали это. Я возликовала – как было бы хорошо выйти замуж за того, кого знаешь, а не быть пешкой в руках правителей, делающих тебя составной частью своих политических союзов.

И я предалась мечтам. Мне – одиннадцать. Ему – не то двадцать семь, не то двадцать восемь. Хоть и большая разница, но, во-первых, мы были друзьями, а, во-вторых, спасибо Вивасу! – я была хорошо образована, и между нами сразу возникло взаимопонимание. Вообще подобная перспектива была не столь уж невероятна, как могло показаться. Он был из королевского рода Плантагенетов, поэтому, когда я стану королевой, он вполне может быть королем. И народ будет доволен – соединятся две королевские ветви, что послужит стабилизирующим фактором для страны. В нашей истории подобное уже было – тогда, в результате брака моего деда Генриха VII и Елизаветы Йоркской, дочери Эдуарда IV, объединились два королевских дома, Тюдоров и Йорков, и был положен конец войне Алой и Белой розы.

Мысль о нашей женитьбе с Реджинальдом согревала меня в то смутное время.

Моя мать с графиней теперь ничего не имели против того, чтобы я присутствовала при их разговорах – раз уж я посвящена в «королевскую тайну» и от нее зависела моя судьба, так лучше мне было знать побольше.

От них я и услышала, какой фарс устроил кардинал в своем роскошном дворце в Йорк-плейс.

Туда был вызван король для дачи показаний по обвинению в аморальном сожительстве с женщиной, которая в глазах церкви не являлась его женой.

Смехотворным был сам факт вызова короля его подданными. Но он послушно приехал. Опустив голову, выслушал обвинения, предъявленные архиепископом Уорэмом, которые, естественно, были составлены самим королем.

– Присутствовал, между прочим, Джон Фишер, епископ Рочестерский, – с сожалением сказала графиня, – а я всегда считала его одним из святейших отцов церкви.

– Полагаю, что обвинение составлял доктор Уолмэн, – заметила моя мать.

– Не без участия советника короля доктора Белла, – презрительно добавила графиня. – Воображаю, как это звучало: «Генрих, король Англии, вы вызваны на суд архиепископа по обвинению в греховном сожительстве с вдовой вашего брата»… что-нибудь в этом роде.

– Как можно! – не удержалась моя мать. – Они же знают, что это неправда. По существу я никогда не была женой Артура!

Они, кажется, забыли о моем присутствии, я сидела тихо, боясь пошевельнуться, чтобы они только продолжали говорить так же откровенно.

Я старалась представить себе картину суда: отец с поникшей головой, выслушивающий столь вопиющее обвинение. Но если бы он сам этого не захотел, уже ни одного участника этого спектакля давно не было бы в живых. Доводы в защиту брака отца с моей матерью основывались на том, что ее брачные отношения с Артуром не могли иметь место из-за его болезни. Папа Юлиус II благословил короля на брак с Катариной Арагонской, и, следовательно, не было никаких оснований подвергать его сомнению.

– А теперь епископ Тарбский выдвигает столь чудовищное предположение!.. – воскликнула мать и замолчала, взглянув на меня.

Я сгорала от любопытства, но они так ничего и не сказали. Правда, вскоре они снова забыли о моем присутствии.

– Архиепископ Уорэм – старый человек, – сказала графиня, – а старые люди всегда пекутся о своем спокойствии. Он хочет спокойно прожить остаток жизни и сделает то, что скажет король.

– И нам хорошо известно, что он скажет, – трагическим голосом произнесла моя мать.

– Уорэм заявляет, что поскольку вы с Артуром были мужем и женой, значит, король женился на вдове своего брата.

– Нет, нет! Я была девственницей, когда вышла замуж за Генриха! – воскликнула моя мать.

– Джон Фишер – честный человек. Он сказал, что Папа дал свое благословение на ваш второй брак, чтобы король оставил всякие сомнения. Есть даже Папская булла, подтверждающая законность вашего брака с точки зрения церкви. – Графиня торжествующе смотрела на мою мать и, желая подбодрить ее, продолжала: – Король говорил о вас с большой теплотой. Он сказал, что все эти годы был счастлив с вами и не мог представить себе более достойной супруги.

– За исключением одного… – грустно заметила мать.

– Это не больше чем намек, высказанный епископом Тарбским… Но мы же знаем, что это не так, – графиня снова запнулась, глядя на меня, – ничего особенного. Просто король…

– Просто ему нужны сыновья, – продолжила мать.

– Он во всеуслышание заявил, что, если бы ему пришлось жениться вновь и он не счел бы это грехом, он женился бы только на вас.