В закрытом гарнизоне - Валерий Ковалев

Тогда, как раз, завершились небывалого размаха морские учения «Океан», Флот показал свой ядерный оскал акулам империализма, и в его передовое соединение нагрянул сам маршал Гречко с многочисленной свитой.

По этому поводу состоялся торжественный смотр, а затем всех офицеров собрали в гарнизонном ДОФе.

Далее были выступления Маршала, Главкома и Начальника Главпура*, читка приказа о присвоении очередных воинских званий и вручение наград, а также ответные речи награжденных.

– А теперь вопросы, – милостиво кивнул Маршал командующему соединением, и тот продублировал его веление залу.

Зал ответил скрипом кресел, тихим покашливанием и полетом жужжащей мухи.

Когда же этот звук затих, там поочередно материализовались назначенные политотделом «дежурные» и огласили заранее подготовленные вопросы.

Все они касались того, что могло понравиться главному стратегу, и он привычно на них ответил.

– Так, еще вопросы? – обвел глазами зал командующий и напрягся.

В третьем ряду, в центре, вверх поднялась рука с четырьмя золотыми нашивками, и вставший представился – капитан 2 ранга Охлобыстин!

Сидевший позади командующего начальник политотдела стал потеть, а его сосед, начальник особого отдела, подозрительно уставился на самозванца.

– Мы вас слушаем, товарищ Охлобыстин, – последовал кивок Маршала, – говорите.

– Я хочу сказать о той несправедливости, в которой находится Военно – Морской Флот, – значительно произнес оратор, и все навострили уши.

– Однако, – покосился Министр на сидящего рядом главкома, и тот беспокойно заворочал шеей.

– Насколько известно всем здесь присутствующим, – невозмутимо продолжал Охлобыстин, – командиры дивизий РВСН базирующихся на суше, по должности являются генералами.

В то же время командиры наших стратегических подводных ракетоносцев, не уступающие им по мощи и несущие боевое дежурство у берегов вероятного противника, всего лишь капитаны 1 ранга.

Это несправедливо, товарищ маршал!

В зале наступила грозовая тишина, а в заднем ряду под кем-то сломалось кресло.

Озадаченный Министр прозрачно воззрился на Охлобыстина, потом перевел взгляд на Главкома, и тот стал наливаться краской.

Дело в том, что этот вопрос уже давно витал в морских штабах, но озвучивать его на высшем уровне никто не решался.

Как и его грозный предшественник, Гречко не питал особой любви к флоту и все, касающееся его, считал второстепенным.

– К-х-м, – сказал Министр, после чего выпил стакан боржома и разродился ответной речью.

Из нее следовало, что Партия и Правительство уделяют особое внимание Флоту, который располагает всем необходимое для решения поставленных перед ним задач, командиры ракетоносцев имеют те звания, которые заслуживают, и ни о какой несправедливости не может быть и речи.

– А за прямо поставленный вопрос благодарю, – сказал в завершение Министр. – Можете обращаться ко мне и впредь. Я всегда выслушаю.

Затем действо закончилось, плотно отобедав, высокие гости отбыли в столицу, а над Охлобыстиным стали сгущаться тучи.

Однако гром не грянул.

Спустя некоторое время, в громоздком военном механизме что-то со скрипом провернулось, из Москвы последовал высочайший Указ, и в среде командиров подводных ракетоносцев возник первый адмирал.

Данное в подплаве восприняли на «ура», начальство сменило гнев на милость и Охлобыстину присвоили очередное звание.

А он, между тем, размышлял над новой несправедливостью.

Она касалась различия в головных уборах высших и старших офицеров Армии и Военно-Морского Флота.

И если армейские генералы и полковники носили овеянные героикой гражданской войны серебристые папахи, то равные им по званию на флоте, довольствовались почти цивильными каракулевыми шапками.

– Непорядок, – решил Охлобыстин и обратился, как водится, «по команде».

А когда сверху поступило грозное «отказать», он вспомнил последние слова маршала.

– Ну, на нет и суда нет, – докурив папиросу, воткнул ее Охлобыстин в медь пепельницы и решительно выдвинул из стола верхний ящик.

– Тэ-экс, – положил перед собой лист бумаги и вверху, в центре, аккуратно вывел, «Рапорт».

Далее, сославшись на высочайшее разрешение, он обстоятельно изложил суть проблемы, а поутру, сменившись, отправил свое творение Министру, заказным письмом.

Прошел месяц и Охлобыстина вызвал командующий соединением.

– Так, значит, говоришь папахи? – предложив сесть, открыл он сафьяновую папку.

– Именно так, товарищ адмирал, – последовал ответ. – Они.

– В таком случае ознакомься, – протянулась к нему рука с бумагой, – лично.

Охлобыстин осторожно принял документ – это был его рапорт.

Судя по красному, с входящим номером штемпелем, он прошел регистрацию в Министерстве обороны, а вверху слева, синим карандашом было размашисто начертано «Выдать в порядке исключения папаху. Гречко».

Получил ли ее борец за справедливость, история умалчивает.

Но по прошествии не столь долгого времени, флотские адмиралы и капитаны 1 ранга стали щеголять в весьма модных, нового образца шапках.

Куда до них папахам!

Картина Репина «Приплыли»

Отдав интернациональный долг дружественному Египту, большой противолодочный корабль «Адмирал Зозуля», возвращался в родную базу.

Позади осталась знойная Александрия, впереди ждал родной Североморск и сам Главком ВМФ, лично пожелавший встретить героев.

Размерено текла корабельная вахта, турбины пели свою монотонную песню, счетчик лага исправно отсчитывал пройденные мили.

На подходе к Северному морю корабль попал в сильный шторм и лишился якоря.

Данное, как водится, было занесено в вахтенный журнал, а командир сильно озаботился.

Вернуться в базу с одним якорем было неприлично, а в присутствии грозного Главкома, еще и чревато.

Но, как известно, неразрешимых ситуаций на флоте не бывает, и к командиру был вызван боцман, получивший приказ изготовить из подручных средств новый якорь.

Средств таких, в виде деревянных брусьев, на корабле имелось предостаточно и, вскоре, в одном из его вспомогательных помещений, запели пилы и застучали молотки.

– Давай, давай, шевелись, лишенцы, – расхаживал рядом с умельцами боцман и выдавал то, что на флоте называется «цу».

А спустя сутки, на палубе в районе бака, сиял кузбаслаком новый якорь, практически неотличимый от утопшего.

– Молодец, боцман, хорошо служишь – сказал мичману командир. – Давай вооружай его и в клюз*.

– Есть! – довольно гавкнул и отправился выполнять приказ

Через пару часов, мускульными усилиями десятка крепких рук и словесными – боцмана, муляж красовался на штатном месте, и корабль вновь обрел военно-морскую красоту.

А чтобы якоря не отличались (второй изрядно засолился) его тоже пролачили.

Спустя несколько суток, взвыв сиреной, БПК величаво входил на рейд Североморска, где его ждала густая толпа встречающих.

Впереди, на украшенной транспарантами стенке, сам Главком со свитой, похожий в громадной фуражке на мухомора, рядом сияющий медью оркестр и несколько военных корреспондентов с «лейками»*, а позади все остальные, праздничные и с цветами.

Молодца командир, даже якоря сияют, как у кота яйца! – бросил Главком Начпуру* и тот сморщился, поскольку был интеллигентом.

Далее был начат маневр швартовки, и корабль стал плавно подходить к стенке.

В точно назначенное время мегафон рявкнул, – отдать правый носовой! – и в воздухе весело загремели смычки.

Затем с бака последовал неожиданный доклад, – якорь встал!! – и, вслед за этим, подобно фантому, тот возник из пучины.

– Картина Репина «Приплыли», – проблеял в наступившей тишине рубки старпом, а командир встретился глазами со стоящим на причале Главкомом, и ему захотелось в море.

Что было потом, история умалчивает.

Но что-то было. Главкомы не терпят, когда всплывают якоря.

Примечания:

– Клюз – овальное отверстие в борту,

через которое проходит якорная

цепь.

– «Лейка» – марка немецкого фотоаппарата.

– Начпур – начальник политуправления Флота.

За невестой

Над полярным гарнизоном ночь.

В небе сполохи северного сияния, рассеянный свет фонарей на улицах, тишина.

Скрипя ботинками по снегу, Серега Гладков подошел к высокому крыльцу офицерского общежития, потянул на себя дверь и оказался в полумраке холла.

В нем матово блестел пол, сонно жужжали люминесцентные лампы и скучала дежурная за стойкой.

Кивнув ей, Серега прошел по длинной кишке коридора, остановился у обитой дерматином двери, с привинченной вверху табличкой «35» и зазвенел ключами.

Холостяцкое жилье встретило застарелым табачным запахом, бульканьем горячего пара в трубах и полуночным Гимном радиоточки.