Треугольная шляпа - Педро Аларкон

— Это верно, я остановился!.. Дальше!

— И тут твоя ослица заревела…

— Правильно!.. Ах, как я счастлив!.. Говори, говори — каждое твое слово возвращает мне год жизни.

— А в ответ на ее рев послышался другой, со стороны дороги…

— Да, да!.. Слава богу! Я как сейчас это слышу!

— То были Ливиана и Пиньона — они узнали друг друга и поздоровались, как добрые подружки, а вот мы-то с тобой не поздоровались и не признали друг друга…

— Довольно, довольно, не говори мне больше ничего! Ничего!..

— Мы не только не признали друг друга, — продолжала сенья Фраскита, — мы перепугались и бросились в разные стороны… Понял теперь, что меня на мельнице не было?.. Если же ты хочешь знать, почему на нашей кровати лежал сеньор коррехидор, то пощупай одежду, которую ты надел на себя, — она, видно, и сейчас еще не просохла. Так вот эта одежда объяснит тебе все лучше, чем я… Его милость изволил свалиться в канал, а Гардунья раздел его и уложил в постель! А отворила я дверь, потому что вообразила, будто это ты тонешь и зовешь меня на помощь. Наконец, если ты хочешь знать относительно назначения… Нет, сейчас я ничего больше не буду говорить. Когда мы останемся одни, я расскажу тебе все до мельчайших подробностей… а в присутствии сеньоры мне об этом говорить не подобает.

— Сенья Фраскита сказала правду, истинную правду! — поспешил заявить сеньор Хуан Лопес, угадав в донье Мерседес подлинную начальницу коррехимьенто и желая снискать ее расположение.

— Все правда! Все правда! — подтвердил Тоньюэло, следуя течению мыслей своего начальника.

— Пока… все! — заключил коррехидор, весьма обрадованный тем, что объяснения наваррки дальше этого не пошли.

— Итак, ты не виновна! — воскликнул дядюшка Лукас, склоняясь перед очевидностью. — Фраскита, моя любимая Фраскита! Прости меня за то, что я был к тебе несправедлив, дай мне обнять тебя!..

— Нет, уж это дудки! — отстраняясь, молвила сенья Фраскита. — Прежде чем обнять, я хочу услышать твои объяснения.

— Я дам объяснения и за него и за себя… — вмешалась донья Мерседес.

— Я их жду целый час! — произнес коррехидор, пытаясь придать себе важности.

— Но я подожду, — продолжала коррехидорша, презрительно поворачиваясь спиной к мужу, — пока эти сеньоры поменяются платьями. Лишь после этого я дам объяснения тому, кто их заслуживает.

— Пойдемте… Пойдемте поменяемся… — обратился мурсиец к дону Эухенио, радуясь, что не убил его, и все же глядя на него со свирепостью мавра. — Я задыхаюсь в вашем платье! Я был в нем так несчастен!..

— Потому что ты недостоин его носить! — ответил коррехидор. — Я же, наоборот, жажду его надеть, чтобы отправить на виселицу тебя и еще полмира в придачу, если объяснения жены меня не удовлетворят.

Донья Мерседес, слышавшая эти слова, успокоила присутствовавших мягкой улыбкой, свойственной тем рачительным ангелам, назначение которых — охранять людей.

Глава XXXIV

А ведь коррехидорша тоже недурна!

Как только коррехидор и дядюшка Лукас вышли из зала, коррехидорша вновь опустилась на софу, усадила рядом с собой сенью Фраскиту и ласково и просто обратилась к слугам и домочадцам, толпившимся у дверей:

— Ну, а теперь, мои милые, расскажите сами этой замечательной женщине все, что вы знаете обо мне дурного.

«Четвертое сословие» придвинулось ближе, и все заговорили разом, перебивая друг друга; но кормилица, пользовавшаяся наибольшим уважением в доме, заставила всех замолчать и начала так:

— Должно вам знать, сенья Фраскита, что нынче ночью мы с моей госпожой находились при детях, поджидая хозяина, а чтобы время быстрее шло, мы уже в третий раз читали молитву, потому как со слов Гардуньи выходило, что сеньор коррехидор охотится за какими-то важными злодеями; нам не хотелось ложиться, пока не узнаем всех новостей. Вдруг слышим шум в соседней комнате, где господа изволят почивать. Мы помертвели со страху, но пошли взглянуть. И тут — царица небесная! — видим: какой-то мужчина, одетый, как мой господин, но только не он (это и был ваш муж), прячется под кровать. Мы как закричим истошным голосом: «Воры!» Прибежали альгвасилы и вытащили мнимого коррехидора из его убежища. Все узнали дядюшку Лукаса, и моя госпожа тоже. И как увидала она, что на нем мужнино платье, так ей и представилось, что он убил нашего хозяина, и она запричитала, да так жалобно — камни и те, кажется, заплакали бы!.. А мы все кричим: «В тюрьму! В тюрьму! Вор! Убийца!» Тут еще и не такие слова были сказаны… а дядюшка Лукас прислонился к стене, как мертвый, и не может рта разинуть. Ну, а потом видит, собираются вести его в тюрьму: «Что, говорит, я сейчас скажу, лучше бы мне никогда не говорить. Сеньора, я не вор и не убийца; вор и убийца моей чести находится в моем доме, он лежит в постели с моей женой».

— Бедный Лукас! — вздохнула сенья Фраскита.

— Бедная я! — тихо прошептала коррехидорша.

— Вот и мы так говорили: «Бедный дядюшка Лукас, бедная сеньора!» Потому… по правде сказать, сенья Фраскита, нам уже было известно, что хозяин на вас заглядывается… И хотя никто себе не мог представить…

— Кормилица! — прикрикнула на нее коррехидорша. — Прекрати…

— А я начну! — сказал один из альгвасилов, воспользовавшись заминкой, чтобы взять слово.

— Дядюшка Лукас ловко провел нас: и по платью и по походке мы приняли его за коррехидора. Явился он сюда не с добрыми намерениями, и если бы сеньора почивала, представляете себе, что бы могло получиться?..

— Ну, уж ты тоже! Молчи лучше! — вмешалась повариха. — от тебя слова умного не услышишь! Так вот, сенья Фраскита, дядюшке Лукасу, чтобы объяснить, как он попал в спальню хозяйки, пришлось сказать, что у него был за умысел. Конечно, госпожа не могла удержаться и вкатила ему такую затрещину, что половина слов так и застряла у него в горле! Я тоже ругала его на чем свет стоит, хотела глаза ему выцарапать, — потому, сами понимаете, сенья Фраскита, хоть он и ваш муж, а приходить с такими намерениями…

— Ну, поехала балаболка! — воскликнул привратник, вырастая перед ораторшей. — Одним словом, сенья Фраскита, выслушайте меня, и вам все станет ясно. Сеньора поступила так, как должна была поступить… А потом, когда немного успокоилась, не пожалела дядюшку Лукаса и, приняв в соображение, что сеньор коррехидор вел себя недостойно, обратилась к Лукасу примерно с такими словами: «Хоть у вас были бесчестные намерения, дядюшка Лукас, и хотя я никогда не прощу вам этой наглости, все-таки пусть ваша жена и мой муж некоторое время думают, что попались в собственные сети и что вы с помощью этого переодевания отплатили им той же монетой. Этот обман будет нашей лучшей местью. А когда понадобится, мы его раскроем». После того как наша госпожа так здорово все это придумала, они с дядюшкой Лукасом обучили нас, что мы должны делать и говорить, когда вернется его милость. Вот я и огрел Себастьяна Гардунью по хребту — да так, что он поди до второго пришествия не забудет!

Привратник кончил свой рассказ, а сеньора коррехидорша и мельничиха долго еще после этого перешептывались, поминутно обнимали и целовали друг друга, а по временам не могли удержаться от смеха.

Жаль, что мы не слышали их разговора!.. Но читатель без особого труда может себе его представить; и уж если не читатель, то во всяком случае читательница.

Глава XXXV

Приказ победительницы

В это время в зал вернулись коррехидор и дядюшка Лукас, одетые каждый в свое платье.

— Теперь разберемся в том, что касается непосредственно меня! — сказал достославный дон Эухенио де Суньига.

Стукнув два раза жезлом об пол, чтобы набраться сил, словно некий чиновный Антей, который чувствует себя слабым, пока не коснется земли своим символом власти, он обратился к жене с неописуемой важностью и напыщенностью:

— Мерседита, я жду твоих объяснений…

Между тем мельничиха встала и в знак примирения так ущипнула дядюшку Лукаса, что у того потемнело в глазах.

Коррехидор остолбенел, наблюдая эту молчаливую сцену: он никак не мог уяснить себе столь беспричинное примирение. Кисло улыбаясь, он снова обратился к жене:

— Сеньора! Все уже объяснились, за исключением нас с вами. Рассейте мои сомнения… Я требую этого как супруг и коррехидор!

И он снова стукнул жезлом об пол.

— Так вы уходите? — воскликнула донья Мерседес, приближаясь к сенье Фраските и не обращая внимания на дона Эухенио. — Ну что ж, идите и не беспокойтесь: это происшествие не будет иметь никаких последствий… Роза! Посвети им. Идите с богом, дядюшка Лукас!

— Ну, нет! — вмешался Суньига. — Дядюшка Лукас отсюда не уйдет! Лукас останется под арестом, пока я не узнаю всей правды! Эй, альгвасилы! Именем короля!..

Ни один из служителей не поспешил на зов дона Эухенио. Все смотрели на коррехидоршу.