Жена для престижа - Юлия Смирнова

кого-то представляешь на моём месте?!

Она уперлась ногами мне в бедра, стараясь от меня освободиться, и мы закатались по узкой постели, в конце концов ожидаемо скатившись на пол. В итоге жена, признав поражение, подчинилась и обняла меня руками и ногами, стремясь угнаться за своей долей наслаждения.

Когда она пришла в себя, я дышал уже почти ровно.

- Раз уж я тебе "папочка" - то уважай старшего, будь любезна... делай всё, что он говорит.

- Ну да, - пробубнила Ирэна из-под подушки. - Папочка... ой, прости - фиктивный муж не первый раз за эти месяцы напоминает о возрастной иерархии, так что даже во время сильнейшего оргазма я помню, что к старшему необходимо проявить уважение.

Я выслушал спокойно. Потом губы дёрнулись в улыбке, которая сразу погасла.

- Авторитарный монарх не допускает восстаний и сурово наказывает бунтовщиков, - я подложил подушку под бедра жены. – Перевернись на живот и не ори, как в прошлый раз.

- Иди ты в задницу, - простонала Ирэна, когда я стал целовать и поглаживать ее ягодицы. Взял с тумбочки её детский крем.

- Это я и собираюсь сделать.

Ирэнка охнула. Я наклонился к ее уху.

- Кайся, мятежница. Иначе всажу еще глубже, не буду таким милосердным, как в прошлый раз.

- Ни за что.

- Значит, продолжаем пытать подсудимую.

Ирэна, затаив дыхание, с интересом следила за своими ощущениями; было очевидно по ее дыханию и слабым чувственным стонам, что удовольствие медленно и неуклонно возрастает.

- Понравилось? – привел я ее в чувство, когда мы закончили.

- Да, - лаконично отозвалась она.

- Хорошо быть моей женой? Э-э... фиктивной? Есть же какие-то плюсы?

- Да.

- Давно бы так. Наконец довели эксперимент до конца. Я понимаю, раньше ты всегда была сама себе хозяйкой. Но твое девичество кончилось. Теперь командую я. Смирись с этим. Стиль руководства четкий и трезвый, отвечай требованиям в соответствии с договором.

- Я думала, у нас взаимовыгодное соглашение, а не колония строгого режима!

- Милая, в моей постели нет места чувствительным нытикам. В отношениях нужна ясность и структура. Я говорю, что делать, потому что я лучше знаю, - и мы это делаем. Если тебя что-то не устраивает, я готов выслушать любое конструктивное предложение. Если тебе нечего предложить, не хнычь понапрасну и засни.

Ирэна помолчала. Интересно, как многое о себе я ей выдал... Мне категорически не хотелось ни лезть в душу к ней - ни уж тем более открываться самому.

- Евсей, - позвала вдруг жена, глядя в потолок.

- Чего тебе?

- Мы не договаривались, что ты какие-то свои личные проблемы будешь решать, используя меня, за мой счёт.

- Ты права. Приношу извинения.

Наконец Ирэна задремала, доверчиво уткнувшись носиком мне в плечо, - словно это не я истязал её в койке последний час. Я же не мог сомкнуть глаз; накатила неожиданная тяжесть и дурнота. Мне всё стало ясно.

Я не собирался воскрешать Ирину в Ирэне. Это себя прошлого я хотел вернуть... И ничего не получилось. Я больше не мог испытывать того, что испытывал в точно такой же комнате восемнадцать лет назад. Потерял ту пугающую и одновременно сладкую способность. Оплакивая в этом общежитии наши с Ириной несостоявшиеся отношения, я восемнадцать лет назад умер; и никто даже на похороны не пришёл - мне просто некого было пригласить. А может, никакая не Ирина, а я сам себя убил; и теперь мне за это платить пожизненно.

Глава 8. Ирэна. Бойтесь "темноты".

Странное дело: вообще я довольно нервный человек – но на работе словно перевоплощаюсь; там я всегда собранная, просто оплот спокойствия и уверенности для коллег и пациентов. Действую чётко, принимаю решения быстро; возможно, это потому, что пока ни один серьёзный провал меня не подкосил. Я научилась находить баланс между знаниями и интуицией; сперва я много лет интуицию отвергала – но два неприятных случая, о которых мне недавно пришлось вспомнить, убедили меня, что интуиция, судя по всему, всё-таки существует, и нельзя её совсем сбрасывать со счетов даже в таком роде деятельности, как медицина, - где на кону часто оказывается человеческая жизнь, её качество и продолжительность.

Я заметила, что Евсей изменился, и не в лучшую сторону. Он начал срываться – пока только на мне, но коллеги уже посмотрели на него с непониманием и даже опаской, когда на последней операции он в самом конце наорал на меня за недостаточную, на его взгляд, расторопность. Это было совершенно необоснованно; зато как напугался пациент, когда, выходя из наркоза, первое, что услышал, - ор хирурга. Если бы это была обычная жизненная ситуация, то у меня на глазах гарантированно выступили бы слёзы досады от такой несправедливости; но на работе я словно перерождаюсь, поэтому срыв мужа меня нисколько не тронул. Операция прошла успешно; я успокоила явно разволновавшегося пациента, что хирург – мой супруг, и он просто осерчал на меня потому, что у него тяжёлый день, по-человечески его можно понять, ведь срываются всегда на самых близких; а с вашим здоровьем, мол, всё будет отлично. До самой палаты я сопровождала каталку с мужиком, заверяя его, что ор хирурга никак не был связан с успешностью исхода операции; затем прошла в кабинет мужа и твёрдо сказала:

- Надо поговорить.

- Я устал. Потом, - бросил Барбаков, сосредоточенно заглядывая в холодильник.

- Сейчас. Это нужно прекращать, если ты хоть немного дорожишь своим рабочим местом и этой должностью. На тебя сегодня уже странно посмотрели. И мне пришлось объясняться с напуганным человеком, который только что вышел из-под наркоза. Нужно прекращать, поверь мне.

- Прекращать что именно? – раздражённо обернулся ко мне фиктивный муж.

- Евсей, если я тебя так раздражаю, необходимо немедленно разойтись.

- Ни в коем случае, - резко отказался тот.

- Что с тобой происходит? Может быть, я сумею помочь?

- Ты понимаешь, Ирэна, - медленно выговорил Евсей, закрывая холодильник и садясь рядом. – Я сам себе не могу толком объяснить, что происходит. Не то что тебе.

- Может, у тебя просто кризис возраста? Или, того хуже, клиническая депрессия? – предположила я. – Ты… точно не хочешь обратиться за помощью?

- Вряд ли моё состояние можно скорректировать медикаментами, - усмехнулся Евсей, и я поняла, что он всё-таки знает, что именно с ним происходит. Возможно, не может толком выразить; но