Писатели за карточным столом - Дмитрий Станиславович Лесной

апреля 1871 г.)

…Милый друг Анечка…

…Я тебе описал всё в том письме; я проиграл твои последние тридцать рублей и прошу тебя ещё раз спасти меня, в последний раз, — выслать мне ещё тридцать рублей…

Ф. М. Достоевский — А. Г. Достоевской

(Висбаден. 1 мая 1871 г. Понедельник.)

…Последнее: вероятно, я приеду голодный, потому что, кажется, не хватит денег для обедов в дороге. И потому прошу приготовьте кусочек чего-нибудь (ну хоть чего-нибудь) к моему приезду. И если ты вполне христианка, голубчик Аня, то не забудь приготовить к моему приезду пакет папиросок, потому что у меня наверно ничего не будет курить…

Жена Достоевского писала в своих воспоминаниях: «…Конечно, я не могла сразу поверить такому громадному счастью, как охлаждение Фёдора Михайловича к игре на рулетке. Ведь он много раз обещал мне не играть, но не в силах был исполнить своего слова. Однако счастье это осуществилось, и это был действительно последний раз, когда он играл на рулетке.

Впоследствии во все свои поездки за границу (1874, 1875, 1876, 1879 гг.) Фёдор Михайлович ни разу не подумал поехать в игорный город. Правда, в Германии вскоре были закрыты рулетки, но существовали в Спа, Саксоне и в Монте-Карло. Расстояние не помешало бы мужу съездить туда, если б он пожелал. Но его уже более не тянуло к игре. Казалось, эта „фантазия“ Фёдора Михайловича выиграть на рулетке была каким-то наваждением или болезнию, от которой он внезапно и навсегда исцелился.» (А. Г. Достоевская. Воспоминания).

Духовная сторона лудомании[1] Достоевского

Ю. Селезнёв в своём исследовании «Достоевский» анализирует духовную сторону этой страсти Фёдора Михайловича: «…В Бадене, сняв номер из двух сообщающихся комнат, он оставил Полину (Аполлинарию Суслову — сост.) приводить себя в порядок с дороги, а сам куда-то убежал».

Ещё в первый приезд в Европу его вдруг нестерпимо поманило испытать судьбу на рулетке в одном из игорных домов. Тогда, неожиданно для себя, он легко выиграл десять тысяч франков.

С тех пор мысль о рулетке постоянно томила… Собственно, всякая азартная игра всегда имела на него какое-то непонятное притягательное, которому невозможно было противиться, влияние. Сначала он стыдился своего увлечения, потом нашёл ему оправдание: ему-де как писателю просто необходимо испытать на себе и эту страсть, владеющую натурой игрока. Затем вдруг ощутил невозможность и даже совершенное нежелание противиться этой страсти: в ней была своя поэзия риска и поэзия надежды, то всеохватывающее состояние переступания за очерченную судьбой черту, леденящее душу и вместе доводящее до восторга, о котором и Пушкин писал: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…».

Да, игра — это бой, схватка с невидимым, но могучим и коварным противником — вечно усмехающимся над человеком, слепым роком; это дерзкий вызов случаю, отчаянная попытка своей собственной волей изменить круг предначертанности. И разве же не были в этом смысле игроками и Магомет и Наполеон? Разве не поставили они на карту и собственную жизнь, и жизни миллионов людей, круто изменив привычный ход истории? А Гомер и Шекспир?

Ведь выиграл же? И ад мёртвого дома прошёл — теперь он чувствовал неодолимое желание пройти и ад рулетки, этой игры с жизнью. Потому что это действительно ад или, вернее, один из кругов его, образ и символ преисподней. Жизнь, совесть, честь, любовь — всё святое бросается в общее, крутящееся пекло колеса рулетки, перемешивается с франками, талерами, слитками золота, тысячами, сотнями тысяч, может быть, и с миллионом — и… мгновения ожидания — адское колесо крутится, крутится, и кажется, в нём сосредоточена сейчас вся вселенная со всеми своими страстями, надеждами и возможностями, но — остановилось — и тут самый страшный, самый критический миг: кто выиграл, кто проиграл — ты или рок? Что на что обменяно? Нет, тут не просто корысть, тут в несколько минут переживаешь ощущение вечности…

Ещё в 59-м, в Семипалатинске, прочитал он надолго запавшую в сознание статью — «Из записок игрока», рассказывающую о нравах игорных домов Баден-Бадена, Гомбурга, Висбадена, Женевы, где порою в считанные минуты выигрываются и проигрываются целые состояния, где вчерашние нищие становятся миллионерами, а миллионеры — самоубийцами.

«В Висбадене, — читал он, — ещё очень недавно молодой человек, проигравший там всё своё состояние, в порыве отчаяния застрелился в игорной зале в виду многочисленной публики, столпившейся вокруг рулетки. Замечательно, что печальное событие это не прервало даже хода игры, и выкликавший нумера продолжал вертеть цилиндр с таким же хладнокровием, с каким приказал служителю вычистить зелёное поле стола, на который брызнул мозг из разможжённой головы игрока».

С тех пор Достоевский читал всё, что только было доступно ему об этом фантастическом мире игры с его любимцами и неудачниками, теоретиками и философами рулетки, с прожигателями состояний и умельцами, живущими недурно только за счёт небольших, но постоянных выигрышей.

В 62-м Достоевский не столько играл, сколько ещё и наблюдал за играющими, следил за выпадающими номерами, пытаясь если не осмыслить, то хоть угадать в общих чертах тайну выигрыша, отыскать хоть какую-то закономерность в этой цепи случайностей — не может быть, чтобы тонкость ума и чутьё человеческое не одолели грубость слепого случая, — убеждал он себя.

Конечно, не одна только дьявольская поэзия рулетки искушала его; тут усмехался и другой властный демон — миллион.

«О, не говорите о корысти. Корысть здесь на последнем месте, корысть — это десяток, ну сотня, несколько сот франков на роскошный обед, на любовницу, на что угодно, а миллион! — миллион — это идея… Корысть — это Краевский, литературный ростовщик и промышленник, хотя и накопил, пожалуй, не один миллион, но — годами грабя авторов, нещадно эксплуатируя мозг и талант сотрудников и писателей. Здесь, на рулетке, здесь, только представьте себе: мгновение — и вы одним махом, одним дерзким движением вырываете у судьбы то, на что тратят свои жизни порой целые поколения. Здесь — всё либо уж ничего… Нужно только решиться, позволить себе переступить через страх риска — и…

А с миллионами можно много сделать, и главное — свобода: от постоянной нужды писать из-за куска хлеба, вечной зависимости от кредиторов, ростовщиков, работодателей, потому что писать из-за денег невыносимо и физически и нравственно».

В произведениях Ф. М. Достоевского часто упоминается игра в карты, употребляется карточная терминология. В «Братьях Карамазовых» описана игра «поддельной» т. е. шулерской колодой. В романах «Подросток» и, особенно, «Игрок» подробно рассказано об игре в рулетку.

Евгений Витковский об отношении Достоевского