Две дороги - Василий Ардаматский

— И ты все это придумал сам? — удивилась Юла.

— Черт подсказывал, — рассмеялся он.

— Ну, раз дело дошло до чертей, надо кончать, — поднялась Юла и погасила настольную лампу: — Спать! Не добивайся, чтобы я начала ревновать тебя к мадам Политике. Пошли...

Ляхницкий быстро понял, что на таких сенсациях они долго не продержатся, пытался говорить об этом с компаньоном, да куда там, тот и слушать не хотел... Эстонский министр внутренних дел Хеллат, который был давним агентом польской разведки и сильно помог рождению бюллетеня, тоже начал высказывать опасения, что сенсации бюллетеня могут возбудить у обывателя мысль о бессилии властей: ведь получается, что большевистские агенты бесцеремонно действуют в стране.

Ляхницкий не знал, что предпринять, тем более что бюллетень был выгодным делом и для него. Он мог бы доложить о своих сомнениях шефу, полковнику Богуславскому, и попросить совета, но тот попросту приказал закрыть бюллетень — последнее время полковник отзывался обо всей этой затее неодобрительно. В конце концов редактор решил, что все должна спасти вербовка Дружиловского.

Был воскресный вечер. Дождавшись, когда выпуск бюллетеня поступил в киоски, Ляхницкий направился в редакцию, рассчитывая остаться там с Дружиловским наедине. Резкий ветер с моря швырял ему в лицо мокрый снег, слепил глаза. Сквозь снежную пелену уютно светились окна — конечно же, все уважающие себя люди в такую погоду сидят дома. Впрочем, Ляхницкий свою холостяцкую квартиру не любил и вечерком предпочитал пойти в ресторан или в гости, у него было даже расписание — когда к кому. Сегодня он пошел бы к хозяину типографии, в этом доме всегда великолепная еда. Вместо этого ему надо заниматься вербовкой своего компаньона.

Возле отеля «Палас» Ляхницкий подошел к газетному киоску — сегодня первый раз бюллетень выпущен в воскресенье. Продажа шла довольно бойко. Но сейчас это не обрадовало — тем труднее будет разговаривать с Дружиловским: раздувшаяся уверенность компаньона становилась непереносимой...

Дружиловского он застал в прекрасном настроении.

— Сегодня мы даем две тысячи сверх тиража! Я открыл вам Клондайк! — закричал он, увидев в дверях Ляхницкого.

— Прекрасно, прекрасно, — рассеянно ответил редактор, снимая и отряхивая серое ворсистое пальто и садясь в кресло по другую сторону стола.

— Чего это вы такой кислый? — насмешливо спросил Дружиловский, поглаживая усики. — Опять будете петь, что снижается тираж вашей газеты. Бухгалтер сказал мне, что ваш убыток по газете в четыре раза перекрывается прибылью от бюллетеня.

Ляхницкий молчал, решая, как начать разговор. Не любил он заниматься этим делом, всегда оно проходило как-то тяжело, туго. Еще не было случая, чтобы кто-то согласился стать агентом из возвышенных политических убеждений, всегда надо было прибегать к сильнодействующим средствам: деньги и страх. Пугать он не умел, сам был не из храбрых, а его денежные посулы не выглядели убедительными, он сам получал далеко не то, что ему когда-то было обещано полковником Богуславским...

— Все разговоры, что наш бюллетень быстро выдохнется, — отчаянная чепуха, — продолжал меж тем Дружиловский. — Смею вас заверить... — Он внезапно замолк и уставился на дверь. Ляхницкий тоже повернулся туда всем своим крупным телом...

В дверях стоял господин Вейлер — издатель книг и самой популярной эстонской газеты. Его крупное лицо с обаятельной улыбкой часто мелькало на газетных страницах, и компаньоны сразу узнали его. Это был очень богатый и влиятельный человек, все знали, что он близок с самим президентом. Появление его здесь, в маленькой скромной редакции бюллетеня, было настолько невероятным, что Дружиловский и Ляхницкий смотрели на него, не пытаясь скрыть своего изумления, и молчали. Он стоял перед ними в светлом пальто из мохнатого драпа, в модной шляпе с широкими полями, с массивной тростью в руке и с неизменной обаятельной Улыбкой.

— Здравствуйте, господа, — сказал он мягким, вкрадчивым голосом по-немецки.

— Здравствуйте... здравствуйте, — вразнобой ответили хозяева бюллетеня, один — по-немецки, другой — по-русски.

Вейлер прошел к столу, поставил в угол палку, снял шляпу, стряхнул с нее мокрый снег и положил на стол, расстегнул пальто и, не дожидаясь приглашения, сел в глубоко просиженное кресло напротив Ляхницкого.

Оглядевшись и подождав немного, он сказал:

— Мой отец начинал дело в такой же обстановке. Я хорошо помню, это было на Морской улице... — И добавил с улыбкой: — Только мой отец не издавал бюллетеня, он торговал гвоздями. — Он подождал, пока смысл и интонация сказанного им достигли цели, и спросил: — Это правда, что вы собираетесь издавать свой бюллетень на эстонском языке?

— Успех бюллетеня окрыляет нас, — вежливо и холодно ответил Ляхницкий, он уже понимал, что́ привело к ним издателя и что ничего доброго от этого ждать нельзя.

— Высоко взлетать я вам не рекомендую. Больнее потом падать, — Вейлер вынул из жилетного кармана сигару, раскурил ее неторопливо и продолжал все с той же ласковой улыбкой: — После выхода вашего вонючего бюллетеня тираж моей газеты снизился на семь процентов. Люди еще не разобрались, какие вы жулики.

— Ну знаете... — возмущенно начал Ляхницкий, но издатель остановил его жестом руки.

— Прошу выслушать меня, — сказал он, серьезно глядя на Ляхницкого серыми глазами из-под белесых бровей. На Дружиловского он вообще не обращал никакого внимания, будто его тут и не было. — По-русски можете продолжать свое издание, хотя я уверен, что и русские не так глупы, как вы думаете. Но если вы начнете переводить свои сочинения на эстонский язык, вы об этом пожалеете... — Издатель встал и обратился к Дружиловскому: — Жаль, что вас ничему не научила ваша афера с изданием книг... — Он выждал немного и отчетливо произнес по-немецки: — Я точно знаю, господа, какому иностранному богу вы молитесь, и при случае сообщу об этом эстонской общественности.

Он взял шляпу и, остановившись у двери, добавил:

— Да, не пытайтесь прибегнуть к помощи вашего высокопоставленного друга из эстонского правительства. Этим вы его только выдадите... Или провалите... Или, как там у вас это называется...

Хлопнула дверь.

Мясистое лицо Ляхницкого побледнело.

— Что же это такое? — бормотал он, вытаскивая платок и прикладывая его ко лбу. Он рывком поднялся с кресла и грузно зашагал по комнате из угла в угол, бормоча что-то себе под нос.

— А что, собственно, случилось? Это же обычная конкурентная борьба, — сказал Дружиловский, вскидывая маленькую красивую голову.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});