Новая русская сказка - Е. Квашнина

Вскоре метрах в ста от нас замаячила автобусная остановка. Я с облегчением вздохнул: желудок, не насытившись лимонным "Чупа-чупсом", настойчиво требовал перекуса. Волк травил анекдоты, Василиса с жестокостью убийцы обрывала лепестки с ни в чем не повинных ромашек. Василек она вставила в кармашек джинсовки, одетой поверх сарафана. Наконец, мы дошли до остановки и бросили свои усталые косточки на лавку. Слева от нас сидел мужичок в коричневой ветровке, обнимающий обеими руками корзинку, плотно прикрытую папоротником. На земле валялся рубль. Я по привычке поднял его с земли и принялся поигрывать монеткой, подбрасывая в воздух и ловя.

Машин не было. Вообще, на шоссе было пусто — хоть шалаш ставь и на ночевку устраивайся. Вдруг мужичок спросил:

— А вы кудыть едете?

— В Москов-град, — вежливо отвечал я, засовывая монетку в карман, чисто машинально.

— В Москву, значится, — крякнул мужичок. — Я от тоже. Грибочки на продажу везу.

— Зачем же в Москву, так далеко? — удивилась Вася. — В Суздале продать можно.

— Да кому тут таперича мои грибки нужны-то? Тут все сами с усами. То ли дело в бывшей столице… там-то на грибы да ягоды спрос большо-ой. Город застроенный, загазованный…

— Да ну? — поддержал я беседу. — Как же — загазованный? Столицу же перенесли. Чтоб Москва хоть от кавказского криминального элемента отдохнула чуть-чуть.

— Из Питера вон тоже перенесли, — фыркнул грибник. — А какой городище-то роскошный. Да и потом, жил я раньше в подмосковном лесу.

— Как это в лесу?!

— А так это. Я ж леший.

Я изумленно глянул на его руку. Прямо из кожи сучок торчал. С листиком.

— Мой там лес был, собственный. А потом понаехали туды всяки новые русские, коттеджи себе "загородные" строить стали. И лес мой безжалостно выкорчевали. Ни клюквы, ни брусники, ни березки, ни дубка не оставили, клятые. От-то я таперича и живу у друга своего в Суздале. А жить же на что-то надо. В наше время без денег даже леший сдохнет, никто и не обернется. Вот и езжу в Москву грибы да клюкву сбывать — с руками отрывают, у них-то дефицит. Безобразие?

— Безобразие, — согласился я.

— Эх, ну да ладно, — вздохнул московский леший. — От уж наш автобус идет. А знаете ли, нынче чего сделали?

— Ну?

— Пересадку. От Суздаля на одном автобусе едешь, от Орехово-Зуево на другом.

— Уа? — в унисон издали мы с царевной неизъяснимый звук. Вот так неожиданность! — Это что же выходит, еще две копейки тратить?

— Не две, а три, — поправил леший, влезая в битком набитый автобус вслед за нами. — Билеты подорожали.

Вот тебе и экономия…

* * *

Мне кажется, нет смысла пересказывать нашу поездку в автобусе. Кто в общественном транспорте ездил, тот все поймет:

— Эй, вы, я, между прочим, не ступенька!

— А кто, царевна Василиса?

— Ух ты, какой догадливый!

— Да посторонись ты, лохматый. Придавишь же. Аай!

— Осторожно, бабушка, дайте я помогу вам встать…

— Лучше ты мне сесть помоги.

— А-а! Мамоська, на меня волк глядит!

— Сама ты волк. Это собачка!

— ААА! — Волчик в знак примирения лизнул девочке руку.

— Он тебя укусил?!

— Не-а, только попробовал сють-сють…

И все в том же духе.

Часам к трем дня, помятые и полупридавленные, мы вывалились в Орехово-Зуево на остановке. Перекусив, решили ждать автобуса до Москвы.

— А может, лучше на поезде? — заколебался Волк через сорок минут ожидания.

— В жизни больше на поезд не сяду! — одновременно выпалили мы с царевной.

— Понятно, — почесал Волк лапой в затылке и улегся…

Наконец, автобус подошел. К счастью, он оказался почти пуст. Доехали за два часа без приключений. Сошли с автобуса, остановились в нововыстроенной гостинице "Царь Василий", заплатив десять золотых рублей без сдачи (два номера на троих). Потом Вася отправилась "заниматься шопингом", то есть бегать по магазинам, а мы с Волком сели играть в "подкидного". И так весь день до вечера прошел почти впустую.

— Ай! А тебе все видно.

— А ты вообще на козырном тузе сидишь.

— Я?! Вот, полюбуйся! Зато у тебя дама червей под хвостом моя спрятана. А я-то думал, куда она делась!

— Да?! А ты… ты… о! Твоя карта бита, и вообще ты "дурак".

— Отлично, — буркнул я. — Когда будем играть в домино, я тебя в "козлах" оставлю. И еще капусткой угощу.

Я неловко встал со стула и упал, подвернув ногу. Вошедшая Василиса кинулась ко мне.

— С тобой все в порядке?

— Все, все, — проворчал я, пытаясь скрыть смущение; поднялся, отряхнулся. — Если не считать, что вот этот лесной зверь оставил меня в "дураках".

— А кто ты, по-твоему? — хихикнула Прекрасная. Откуда она знает, что в родном селе меня именно так и звали? Кстати, никогда не мог понять, за что.

Поужинали молча, разошлись по номерам, легли спать. Я долго не мог уснуть и доставал Волка расспросами. Например:

— Слушай, Волчик… а как думаешь, отчего Вася такая грустная в последнее время?

— Может, по папеньке скучает? Моя сестра в ее возрасте…

— А может, по князю?

— С чего ты взял?

— Ну она с ним так прощалась…

— Да ну тебя. Спи.

Или:

— Эй! Ты еще не спишь?

— Сплю…

— Ну тогда скажи: как думаешь, а наша царевна князю понравилась?

— Почем я знаю? Я что, князь? У него, кстати, жена есть.

— Ну и что, жена? А может, князь…

— Пошел ты на фиг со своим князем! Я спать хочу.

— Ну Волчик, ну…

— СПАТЬ!

Я помолчал. Поворочался.

— А чего Вася все время на меня дуется, претензии вечно какие-то?

— Может, она на тебя обиделась?

— За что?

— А я что, знаю, что ли?

— И все-таки…

— Слушай, ты заткнешься сегодня или нет?! — взорвался Серый Волк. — Сам не спишь и другим не даешь. Влюбился ты в нее, что ли?

— Еще чего! Нет, конечно, — рявкнул я и заткнулся, завернувшись с головой в одеяло.

И куда-то понесся… Я видел каких-то зомби, под черным от туч небом двигающихся толпами, стаи воронья, какой-то рослый скелет со светящимися глазницами, одетый в черный с золотом кафтан и черный же плащ — Кощей, догадался я. Потом появился луг. Цветы, небо голубое, радуга в чистом небе, ручей, бабочки и пчелы… по траве бежит Василиса в зеленом сарафане. У нее в руках котенок, рыженький такой, уси-пуси; она подбегает ко мне, улыбается. И тут луг исчезает; исчезают цветы, небо, радуга, остаются только два зеленых совершенно круглых глаза…

Фу ты, это ж люстры на потолке. Две небольших зеленых люстрочки. И вообще, день уже. Я посмотрел на часы. Ого! Час дня?! Пора собираться в путь.

* * *

Прошло три дня. Мы уже сплавлялись по Москве-реке. Честно говоря, сплавляться мне нравилось. Я ерзал на плоту, брызгался водой, ловил рыбу запасными штанами… Василиса грузила Волка чем-то весьма научным, какими-то нанороботами, канцерогенами, проекциями спинов и другими, не менее страшными словами, за что Волк довольно быстро обозвал ее еще и Премудрой. Прозвище приклеилось, хотя в моих устах оно чаще звучало как ехидство. Умная такая, блин, до тошноты… и рядом-то стоять не хочется, как сказанет про какой-нибудь лаурилглюкозид или, еще хуже, теорему какую-нибудь, так хоть стой хоть падай.

На четвертый день беседовали с разобиженным вусмерть водяным Гриней.

— Совсем изгадили речку, — жаловался он. — Набросали пенопласта всякого, фантиков от "Сникерсов", а нам куда? Это вот — вообще. Как сольют они из своих труб отходы какие-нибудь, а у нас потом неделю вся рыба кверху пузом плавает. Даже вон русалки потравились, половину госпитализировать пришлось…

Потом, на привале, я пошел к реке помыться, а меня русалки утащили. Подробностей не просите, самому вспоминать стыдно. И все время в памяти глаза василисины всплывают, укоризненные донельзя. Еще бы. Откачивать-то меня ей пришлось; а Волка мы оттуда уже вдвоем выручали…

Наконец, наше плавание закончилось. Сойдя на берег, километров сорок мы пилили пешком, потом Волк не выдержал и поймал мини-ковролайн. Сходили мы с него, шатаясь из стороны в сторону: водила попался безобразный. Да еще лицо кавказской национальности без регистрации.

В Вязьме остановились у местного князька, Владимира Эдуардовича, сорокалетнего стиляги. Он принял нас едва ли не радушнее, чем Слава, сразу же предложил душ и горячий кофе. От кофе я отказался, не пью его принципиально, а вот душ пришелся как нельзя кстати. Дочь князя Владимира Вяземского, Анабелла, как представил ее отец, молча показала мне дорогу к ванной комнате и сразу же удалилась. Я особо на нее не заглядывался, а по чести сказать, даже и не смотрел, поэтому описывать внешность не возьмусь. И уж, конечно, не заметил, как княжна "испарилась", оставив меня перед дверью ванной…

Я плохо слышал собственную песню из-за шума воды. Грязь сходила в водопровод вместе с мыльной водицей, наконец-то постриженный хаер, то бишь прическа, уже не залеплял глаза. Как хорошо-то в горячей воде попариться! Не баня, но все-таки… от блаженства глаза сами собой закрылись, нашел какой-то странный дурман, спать захотелось. Вдруг кто-то заломил мне руки и связал, ноги тоже оказались связаны, глаза просто слиплись. Эй, это называется гостеприимством?!