Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус - Анатолий Бородин

Вообще поведение Гардемарин на берегу со всех кораблей было предосудительно. Гардемарины с “Орла”, будучи под сильным влиянием своего превосходного наставника, были из лучших по поведению.

С глубочайшим почтением имею честь быть

вашего Превосходительства покорнейшим слугою

Дм. Кузнецов»[182].

В походах, несмотря на запрещение, играли в карты.

Случалось, что отдельные гардемарины оказывались жертвой антиправительственной пропаганды, попадали в крепость и под суд.

* * *

Итак, каков же итог семилетнего пребывания в Морском кадетском корпусе?

Разумеется, многое зависело от самого воспитанника, его способностей, целеустремленности, воли, характера, домашних воспитания и подготовки.

Очевидно, однако, что в Морском корпусе были созданы условия для получения хорошей профессиональной подготовки и не только.

Так, в 1859–1860 учебном году в Корпусе была 22-часовая неделя во всех семи отделениях – от приготовительного до старшего гардемаринского; преподавалось 29 предметов.

Из них на изучение специальных предметов (теоретическая механика, навигация, астрономия, теория кораблестроения, корабельная архитектура, морская съемка, практическая механика, морская артиллерия, военно-морская история, физическая и морская география, фортификация, морская практика) отводилось 32 часа в неделю.

На математику (арифметика, алгебра, геометрия, плоская и сферическая тригонометрия, аналитическая геометрия, начертательная геометрия) – 35 часов.

Языки изучались на протяжении всех лет обучения: русский – 16 часов, французский и английский – по 15 часов.

География изучалась 5 лет – по 9 часов.

История – 4 года – по 8 часов.

На физику, законоведение и черчение – по 2 часа.

Рисование преподавалось первые 4 года – по 6 часов.

Закону Божию отводилось по часу в неделю на протяжении всех лет обучения – 7 часов.

И на чистописание в первые 2 года отводилось по 5 часов[183].

В Корпусе была библиотека, музей, обсерватория, модели кораблей; хранились реликвии и трофеи русского флота; мраморные доски увековечивали имена воспитанников, погибших в Крымскую войну; бережно сохранялись корпусные традиции; его стены украшали картины А. П. Боголюбова и И. К. Айвазовского.

Воспитанники, оставившие воспоминания, с благодарностью отмечают, что Корпус приучил их к строгой дисциплине, выносливости, к чрезвычайной экономии своего времени, к точности в работе, к доброжелательному товарищескому отношению к людям, что в Корпусе закалилось их здоровье, развивалось и укреплялось мышление, дисциплинировалась воля, развивались трудолюбие, работоспособность, бо́льшая производительность, копились силы для жизненной борьбы, формировались решительность, твердость, самостоятельность в решениях, желание бескорыстно служить Отчизне.

«Мне казалось, да и теперь кажется, – писал А. С. Зеленой – что не было и нет учебного заведения в России лучше прежнего Морского кадетского корпуса моего времени… Были в нем недостатки, например, держание 20-летних юношей с тою же строгостью и за таким же присмотром, с каким содержатся 10-летние институтки; грубость нравов и обычаев воспитанников, постоянные драки и взаимные побои их между собою, результат принципа “задорства”; скученность в одной роте, а в походах на одном фрегате, слишком большого числа кадет, – но эти недостатки тонули, так сказать, в хороших сторонах воспитания, в особенности в том военно-морском духе воспитанников, который господствовал в Морском корпусе в мое время и который, как мне кажется, породил впоследствии покрывших себя вечною славою севастопольских героев»[184]. Так считали многие из воспитанников Корпуса.

Исследователь духовной атмосферы и быта кадетских корпусов России конца XVIII – первой половины XIX вв. приходит к вполне обоснованному, на наш взгляд, выводу: «Нельзя сказать, что кадеты были менее начитаны, чем студенты, менее интересовались вопросами общественной и культурной жизни, но у них был специфический круг чтения, определенный “Журналом для чтения воспитанников военно-учебных заведений”. С другой стороны, богатый состав корпусных библиотек во многом расширял кругозор воспитанников и помогал им стать достаточно образованными людьми». И, процитировав отзыв современника об одном из них («это были, люди пламенно любившие свою Родину, твердо верившие в ее высокое предназначение, смотревшие на свои обязанности как на священный долг, который надлежало нести бескорыстно, безропотно и безупречно»), заключает: эти слова «в полной мере соотносимы с комплексом личностных черт, свойственных типу бывшего кадета в целом»[185].

Значит, справедливо утверждал А. Н. Крылов, Корпус указывал «каждому молодому офицеру его настоящую дорогу»[186].

Кадет Петр Дурново

Мотивы помещения дворянских недорослей в МКК были различны. М. А. Пещурова записал отец «только потому, что Директором этого питомника был тогда <…> европейский человек, знаменитый русский мореплаватель, Адмирал Иван Федорович Крузенштерн»[187]. Для Д. Ф. Мертваго «важно было только одно, что его уже приняли учиться на казенный счет. Приняли в преддверие государственной службы, и притом еще такой почетной, какою была в то время служба в военном флоте»[188]. А. Н. Крылов сам мечтал о морской службе под влиянием подвига лейтенантов Ф. В. Дубасова и А. П. Шестакова[189].

Решение отца И. И. Чайковского определила «геройская в то время боевая служба наших черноморских моряков в Севастополе»[190]. В. В. Верещагин полагал, что «только, пожалуй, сильно развитым между дворянами желанием относить возможно больше расходов по воспитанию на “казенный счет” можно объяснить то, что мы [с братом], как и все дети наших соседей, сдавались в военно-учебные заведения тотчас по выходе из младенческого возраста».

Его весьма состоятельный отец не захотел тратиться на «знающего гувернера», чтобы «приготовить хоть в средние классы корпуса или гимназии», и восьмилетний Вася был помещен в декабре 1850 г. в Александровский малолетний корпус настолько неподготовленным, что после трехлетнего пребывания в нем из-за плохого знания арифметики был зачислен в подготовительный класс Морского корпуса, «тогда как многие из товарищей попали в первый кадетский».

Выбор Морского корпуса был обусловлен тем, что «из новгородских и вологодских дворян было много моряков, власти в корпусе задобрены, и чуть не каждый год папаша получал весточку от кого следует: “подавайте просьбу, вакансия есть”»[191].

Мотивы родителей Петра Дурново поместить его в МКК – в прошении его матери на имя великого князя Константина Николаевича:

«Ваше Императорское Высочество!

Просьбу эту повергает к стопам Вашим родная племянница Михаила Петровича Лазарева – его крестная дочь: других прав на Всемилостивейшее воззрение Ваше я не имею!

Родительница моя, единственная сестра Адмирала, с его помощью занималась воспитанием детей моих; со смертью Михаила Петровича прекратилась эта помощь, и я не имею никаких средств ни взрастить восьмерых детей, ни дать им приличное воспитание: муж мой состоит без жалования при Министерстве Внутренних дел.

Сердце матери порукою в том, что сыновья мои пойдут по стопам дяди и памяти его не помрачат!

Дозвольте же им вступить на казенный счет в то Учебное заведение, которое выведет их на стезю, пройденную столь славно Адмиралом!

В память его же заслуг даруйте приют в одном из Институтов и дочерям моим.

Мы все вместе не престанем возсылать мольбы за благоденствие Ваше!

С чувством глубочайшего уважения и совершенной преданностью имею счастье быть Вашего Императорского Высочества верноподданная Вера Дурново, урожденная Львова, жена Надворного Советника.

Января 27 дня 1854. С.-Петербург.

Жительство имею в 6 роте Измайловского полка в доме Воскресенской»[192].

5 февраля 1854 г. великий князь приказал «зачислить сыновей Надворного Советника Дурново кандидатами для поступления в Морской Кадетский Корпус, ежели они, по происхождению, имеют на то право»[193].

4 марта 1854 г. канцелярия Корпуса запросила у В. П. Дурново метрические свидетельства и копии с протоколов дворянского депутатского собрания: «без коих нельзя определить, подходят сыновья Ваши под Высочайше утвержденные правила приема дворян на воспитание в Морской Корпус»[194].

5 марта ординатор Петербургской детской больницы коллежский асессор Христиан Денкер осмотрел Петра и нашел «совершенно здоровым и неодержим[ым] никакими болезнями, физическими или умственными недостатками, могущими препятствовать принятию его в казенное учебное заведение»[195].