Душа мира - М Емцев

Похожих примеров приводятся тысячи. К нам поступают сведения о подобных случаях, происшедших одновременно в Европе, Америке, Азии, Африке, Австралии. Одни факты смешны, другие - печальны. Но у всех сообщений есть общее, что дает ученым надежду найти причину возникновения "большого сумасшествия". Это общее - кратковременность воздействия ночного кошмара. В отдельных случаях оно было настолько мимолетным, что его даже не заметили. В других - продолжалось полторы-две минуты. Кратковременность и единовременность больших видений позволяет сконцентрировать усилия научных работников, медиков и биологов на узком участке фронта исследований.

Дело в том, что кошмар не кончился и сейчас. Он остался в нас в виде особого эффекта, получившего название "эффекта взаимонаводки" или "эффекта дубль-ве". Есть указания на определенные моральные трудности, связанные с "эффектом", но они еще до конца не ясны. Доктор медицины Станислав Самовяк решительно отвергает эпидемиозную природу "эффекта дубль-ве", обоснованную американцем Паулем Джонсом. Никакой вирус...

- Что я говорил! - радостно воскликнул Горин. - Очевидная вещь, никто ни минуты не сомневался, что здесь не вирусы работают...

Карабичев вдруг решительно встал. Казалось, он нашел выход и решил действовать.

- Я пойду, Петр Михайлович, - сказал он, делая шаг вперед и протягивая руку старику. Он спохватился, но было уже поздно. Перед ним в чистом виде возникла любовь. Сладко сжалось сердце, легкая грусть поползла к горлу, по телу скользнула истома. Карабичев стоял растроганный и смущенный. Словно свежий дождь вылился ему на лицо. Он взглянул на Анастасию и только сейчас заметил, что она сидит почти рядом с Гориным, гораздо ближе пресловутых двух метров.

- Вот так, - дрогнувшим голосом сказал Петр Михайлович. Вот так. Кому горе, а у нас с ней... совсем другое дело. Пять лет вместе работали и фактически в глаза друг друга не видели. А сегодня... вот увиделись.

- Это... хорошо, это очень хорошо, - пробормотал Карабичев, попрощался и быстро вышел.

Он шел по темной улице упругими шагами, отталкивая от себя землю вниз, в бездонную вселенную. Он шел, и движения его становились все более четкими. Действовать, сейчас нужно только действовать! Раньше, когда ему казалось, что он один, он имел право заниматься самим собой, теперь, когда таких, как он, были миллионы, он должен был сделать все, чтобы помочь и им и себе.

Когда Карабичев подошел к разговорному пункту, там стояла небольшая толпа. Карабичев сразу отметил ее особенность. Никто из присутствующих не стоял рядом. Все держались на расстоянии в два-три метра.

"Вежливые", - подумал, улыбаясь про себя, Карабичев.

Связаться с Москвой оказалось нелегко. Карабичев долго сидел в прозрачной кабине и смотрел на экран, который подмигивал и щурился. В трубке телефона то и дело раздавался далекий женский голос:

- Подождите, линия перекрыта... Подождите... Подождите...

Наконец что-то щелкнуло, и экран озарился голубым пламенем.

- Включаю, - сказала за тридевять земель девушка.

На экране возникло деформированное лицо Ермолова. Он не стал слушать Карабичева, Его гулкий бас сразу наполнил кабину.

- Хорошо, что связался. Ты здесь здорово нужен. Выезжай немедленно. Как дела у тебя?

Карабичев с отчаянием махнул рукой.

- С Марией плохо.

- Вези ее с собой. В Москве сейчас почти полный порядок. Ночью и утром был сплошной кошмар, а сейчас уже ничего. В институте организована комиссия по изучению этого явления. Масштабы его гигантские. Ну да ты, наверное, уже слышал. Прочти обращение, там много важных указаний. Пока.

Он исчез. Карабичев с тяжелым чувством отправился домой. Там царила тяжкая атмосфера. Никто не ложился, опасаясь повторения ночного кошмара. Дитти Браун, она же Мария Карабичева, сидела на кушетке. Андрей с удивлением заметил, что она все меньше походит на его жену. Это была та же Мария, но щеки ее ввалились, под глазами легли тени, пухлый рот сжался в линейку, движения стали резкими и отрывистыми.

Карабичев, поборов желание сбежать куда-нибудь подальше от этого наваждения, взял русскоанглийский словарь и начал разговор с миссис Браун. Диалог их был наполнен недоуменными восклицаниями, пожатиями плеч и саркастическими взглядами. Только ему удавалось втолковать ей что-нибудь о возможности психической трансмутации, как она отрицательно мотала головой и говорила, что ничего не понимает. Тогда он потащил ее в комнату Евгении Николаевны, где стоял огромный старомодный "комбайн". Они поймали Лондон, и Мария преобразилась. Услышав английскую речь, она заплакала. Постепенно она становилась все более грустной. Удивительное потрясение, пережитое человечеством, проникало в ее сознание.

Карабичев успокаивал Евгению Николаевну, которая исходила горючими слезами, смотрел на Марию, с восторгом слушавшую далекий Лондон, и думал о том, как все это дико, нелепо, невероятно.

Он вышел на крыльцо и прислушался к глухим звукам ночи. Перед ним было цвета густого черного бархата южное небо с низкими звездами и спящая влажная земля. Но Карабичев не видел окружающего. Его тревожили другие картины.

Все перепуталось. Возможное и невозможное. Падали небоскребы. Грудь мостовых поднималась к небу. Стекла окон больше не пропускали света. Океанские лайнеры шагали на тонких ножках по суше. Можно было сорвать звезду с красных небес, но не было никакой уверенности, удастся ли зажечь простую спичку...

Кто-то тронул Карабичева за плечо. Перед ним стояла Дитти Браун с заплаканными глазами. Стараясь говорить по-английски возможно внятней, она извинилась перед Андреем. Теперь ей многое стало ясно. Она немного понимает в медицине. Такое горе.

Карабичев вздохнул и предложил миссис Браун завтра вместе с ним выехать в Москву. Та согласно закивала головой.

ГЛАВА III

Ружена любила свои приборы. Они представлялись ей очень нежными, добрыми и покорными. Миганье лампочки, дрожанье стрелки, запах нагретой изоляции говорили девушке о внутреннем состоянии умных машин больше, чем могли бы сказать слова. Придя в лабораторию, она сначала наводила чистоту, потом проверяла "здоровье" аппаратуры и только после этого начинала собирать очередную исследуемую схему.

Ружена любила свою работу. Ей нравилось часами лепить микроскопические датчики паять концы, навивать почти неразличимые пружинки подвесок, пока из груды разбросанных разрезанных деталей не возникало нечто напоминавшее абстрактную скульптуру. Во время опытов Ружена иногда надевала большие очки, и тогда внешний мир прекращал для нее свое существование. Она вся уходила в работу. Все знали, что очки на носу Ружены - это символ полной отрешенности от действительности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});