Самоубийство сверхдержавы - Патрик Бьюкенен

Для нацистской элиты, с ее чисто дарвиновской языческой идеологией, Гитлер добавлял: «Несколько сотен тысяч высших людей могут жить мудро и разумно, не считаясь с общими стандартами, которые преобладают в повседневной жизни, но миллионы других на такое не способны»{174}.

Сталин, который стремился искоренить христианство, признал его власть над русским народом. В годы Великой Отечественной войны он распорядился снова открыть соборы и церкви, выпустил из тюрем епископов и других лиц духовного звания и звал русских солдат в бой не за партию или Политбюро, но за «Россию-матушку». Сталин понимал, что российские массы – не марксисты, но христиане, верные Богу и стране.

В 1938 году, придя к выводу, что Европа теряет веру под натиском скептицизма, агностицизма и атеизма, Беллок писал, что Запад вступил на путь, угрожающий завершиться рифом цивилизационного краха:

«Скептическое отношение к трансцендентному не может, для людских масс, существовать вечно. Отчаяние многих некогда способствовало такому развитию событий. Они осуждали позорную слабость человечества, побуждавшую принимать ту или иную философскую доктрину или религию в качестве светоча жизни. Но все же перед нами пример позитивного и универсального опыта»{175}.

Каждая нация, каждая культура должна вдохновляться этикой. А эта этика должна опираться на доктрину, которую принято именовать религией. На протяжении всей истории, как указывал Беллок, гибель религии означала смерть культуры и цивилизации, ею порожденной. Когда в Римской империи восторжествовало христианство, языческие боги были свергнуты, империя ушла в историю, зато утвердился христианский мир, начавший свое многовековое восхождение.

«Человеческое общество не может существовать вообще без веры, поскольку свод законов и обычаи суть плоды веры»{176}, – писал Беллок. Индивиды могут жить «с минимумом уверенности или необходимости в трансцендентном», однако «органически человеческая масса на это не способна». Выводы Беллока перекликаются с убежденностью Вашингтона и Джона Адамса в том, что религия и мораль взаимозависимы и необходимы для выживания свободного общества и возникновения добродетельной республики.

Социальное разложение

Если Бога нет, говорит у Достоевского Иван Карамазов, разве не все дозволено? Сегодня это похоже на правду. Ибо вот каковы социальные последствия того, что бывший редактор «Ньюсуик» Мичем назвал «крахом христианской Америки»{177}. С 1960 года:

• количество незаконнорожденных на территории США взлетело с 5 до 41 процента{178};

• среди афроамериканцев доля рожденных вне брака – 71 процент, по сравнению с 23 процентами в 1960 году{179};

• доля домохозяйств, где проживают семейные пары с детьми младше восемнадцати лет, резко упала к 2006 году – до 21,6 процента{180};

• с дела «Роу против Уэйда»[43] зафиксировано пятьдесят миллионов абортов;

• с 1960 по 1990 год уровень самоубийств среди подростков вырос втрое. Хотя затем цифра сократилась, по статистике 2006 года самоубийство оставалось третьей основной причиной смерти молодых людей и подростков в возрасте от пятнадцати до двадцати четырех лет, сразу за убийством{181};

• обман в спорте, науке, бизнесе и браке распространяется пандемически;

• с 1960 по 1992 год количество тяжких преступлений – убийств, изнасилований, нападений – взлетело на 550 процентов{182}. Последующий спад связан с выходом поколения бэби-бумеров из возраста преступной активности (шестнадцать – тридцать шесть лет), падением рождаемости и 700-процентным увеличением «населения» тюрем, где сегодня находятся 2,3 миллиона американцев, а еще 5 миллионов состоят на испытательном сроке или получили условно-досрочное освобождение{183}.

«Традиционная Америка умирает», – пишет Джеффри Кунер из Института обновления Америки имени Эдмунда Берка; он приписывает этот исход «индивидуалистическому гедонизму», философии «Плейбоя» и «морали Эм-ти-ви»{184}, доминирующим в Голливуде и в обществе.

«Вместо стремления к новой утопии мы отвергаем традиционную мораль, самолично разливая море страданий. Наша культура огрубела, обесценила значимость и достоинство человеческой жизни. Легализация абортов привела к убийству почти пятидесяти миллионов нерожденных младенцев. Инфекции, передающиеся половым путем, тот же СПИД, обрекли на гибель миллионы людей. Число разводов катастрофическое. Семья никому не нужна. Порнография повсеместна, особенно в Интернете. Повсюду отмечаются рождения вне брака и беременность среди подростков. Наркотики и бандитизм терроризируют наши города – и проникают в тихие пригороды»{185}.

Чтение мрачное, но что здесь грешит против правды?

Культурная деградация и социальное разложение сопровождают друг друга. Так предсказывал Т. С. Элиот, еще восемьдесят лет назад: «Мир пытается экспериментировать, создавая цивилизованную ментальность без христианства. Эксперимент обречен; но мы должны проявить максимум терпения в ожидании провала»{186}.

В своей речи «Значение свободы», произнесенной в 1987 году в Вест-Пойнте, писатель Том Вулф перечислил четыре фазы свободы, которые познала Америка. Во-первых, свобода от внешней тирании, завоеванная в ходе революции. Во-вторых, свобода от аристократической британской системы привилегий и сословий. В-третьих, свобода реализовывать мечты и искать место в жизни, пришедшая после гражданской войны. Четвертая фаза наступила в конце двадцатого века. Это «свобода от религии», то есть свобода от моральных и этических ограничений, предписываемых религией и нравственностью. Социальное разложение – итог четвертой фазы свободы. «На мой взгляд, в этом есть нечто ницшеанское, – сказал Вулф, – ведь мы говорим о стране, которая довела представление о свободе до абсолюта, избавляясь от ограничений рутинных правил»{187}.

Русский писатель Александр Солженицын полагал свободу от религии и моральных ограничений, ею налагаемых, «разрушительной и безответственной», видел в ней извращение идей, в которые верили и за которые сражались отцы-основатели:

«…все права признавались за личностью лишь как за Божьим творением, то есть свобода вручалась личности условно, в предположении ее постоянной религиозной ответственности… Еще 200 лет назад в Америке, да даже и 50 лет назад, казалось невозможным, чтобы человек получил необузданную свободу – просто так, для своих страстей…»{188}

Во времена отцов-основателей президент Йеля Тимоти Дуайт писал: «Без религии мы, возможно, сохраним свободу дикарей, медведей и волков, но не свободу Новой Англии»{189}.

Может ли нация сохранить свободу от религии? Мы скоро это узнаем.

Редактор «Кроникл» Том Пятак отмечает аналогичный упадок в некогда консервативной Великобритании, где сегодня лишь 7 процентов населения посещают церковь по воскресеньям{190}. В своем «Рассуждении о неудобстве уничтожения христиан в Англии» Джонатан Свифт, сатирик восемнадцатого века и англиканской священник, словно предвидел, что социальное разложение неизбежно наступит после гибели христианской веры. Крестьянин Свифта, выслушав доводы против Троицы, «весьма последовательно умозаключил», что «ежели все так, как вы говорите, я смело могу блудить и напиваться, а пастор пускай себе ярится»{191}.

«Моральный крах постхристианской Британии очевиден из статистики, а также из анекдотов, – пишет Пятак. – Доля незаконнорожденных среди белых британцев составляет 46 процентов, это вдвое больше, чем среди американских белых, а уровень преступности в Великобритании выше на 40 процентов». Детский фонд ООН (ЮНИСЕФ) считает Великобританию «наихудшей страной западного мира, в которой может расти ребенок»{192}.

Британские дети раньше и усерднее прочих в Европе подсаживаются на кокаин; вероятность того, что они станут нюхать химикаты, для них вдесятеро выше, чем для греческих детей; они в шесть-семь раз чаще курят марихуану, чем шведские дети. Почти треть британской молодежи в возрасте от 11 до 15 лет признается, что напивалась допьяна по крайней мере дважды{193}.

Теодор Далримпл, автор книги «Не взрыв, но всхлип[44]: политика культуры и упадка», пишет, что «в отсутствие трансцендентной цели материальный достаток… может обернуться скукой, порочностью и саморазрушением»{194}. В Великобритании, добавляет Далримпл, «приватизация морали полностью состоялась, никакой кодекс поведения не является общепринятым, разве что правило «делай, что хочешь, если сможешь улизнуть»; над всем довлеет удовольствие. Нигде в цивилизованном мире цивилизация не превратилась в свою изнанку так быстро, как в Великобритании»{195}.

Роман Энтони Берджесса «Заводной апельсин», антиутопию о будущем Великобритании, Далримпл называет «социально пророческим»{196}. Британский поэт, эссеист и драматург Т. С. Элиот придерживался схожих взглядов. Отвечая на вопрос поэта Стивена Спендера, что ожидает нашу цивилизацию, Элиот сказал: «Междоусобные войны… люди начнут убивать друг друга на улицах»{197}.