Аттила - Феликс Дан

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Старик, опустившись на скамью, сидел сгорбленный, закрыв лицо своего плаща. Тщетно старались Приск и другие римляне приподнять его. Не вдруг он встал сам, выпрямившись во весь рост.

– Я буду свидетельствовать об этом, ты можешь быть спокоен, повелитель варваров! - вскричал он. - Такая низость, такие бесчестные поступки отдельных негодяев должны быть стерты с имени римлянина. Я сделаю это! И пусть император убьет меня за правду, но он услышит ее. Он и весь сенат!

– Хорошо! Ты нравишься мне, старик. И когда убийца предстанет перед императором и сенатом, повесьте ему на шею этот кошелек и спросите Хрисафия! узнает ли он его? Феодосию же скажите, так говорит Аттила, сын Мунчука: "Ты, Феодосии, и я, мы имеем между собою общее - благородное происхождение. Но Аттила сохранил и умножил блеск своих предков, ты же, Феодосии, омрачил славу. Ты сделался не только данником Аттилы, но и постыдным образом, в заговоре с другими, задумал убить его. Как низко пала гордость римлян! Помню еще с детства: с трепетом произносили мы имена Рима, Цезаря, Императора! "Что значат эти слова?" - спрашивал я отца. - "Молчи! - отвечал он. -Ими шутить нельзя. Первый Цезарь был Бог на земле, и его преемники наследуют его могущество и славу. Император - значит властелин могущества и величия всего земного". А теперь? Два цезаря молят гуннов о мире и в то же время тайно подстрекают его один против другого. Они покупают мир золотом и позором. И эти же римляне дерзают еще изображать себя господами, а гуннов -рабами! В пылавшем Милане нашел я в столовой цезарского дворца картину, искусно ставленную из мелких пестрых камешков. Что же она собою представляла? Император Валентиниан во всей победоносной славе сидит на троне в Равенне, а перед ним во прахе склоняются варварские цари, высыпая к его ногам полные щиты золота. Две фигуры на переднем плане, на затылок которых он наступает ногами, одеты в гуннскую одежду, и в них я узнал… брата Бледу и себя! Я уже занес топор, чтобы разбить это лживое изображение, когда меня осенила мысль! Смотрите, римляне, вот истина!

По его знаку слуги отдернули ковер, и на стене, позади его трона, открылась громадная мозаика, о которой говорил Аттила, но вместо императора на троне сидел он сам, а в двух распростертых перед ним на переднем плане фигурах в точно скопированной императорской одежде можно было узнать Феодосия и Валентиниана.

Лица послов вспыхнули краской стыда и негодования.

– Задерните занавес, - спокойно приказал Атгила, заметивший выражение их лиц, - я вижу, вам труднее переносить истину, чем мне ваше миланское хвастовство. Но это еще не все: самая горькая истина у меня в запасе. Один из этих цезарей, оказавшийся перед целым светом презренным убийцей, слишком труслив, чтобы самому решиться на преступление. Он старается подговорить, моего ближайшего слугу. Но германец оказался слишком верен и горд, слишком умен даже для византийских лицемеров. Он предал не меня, а предателя. И кто готов был помогать ему? Посол императора! Так император попирает все древнейшие, священнейшие обычаи народов, свято чтимые даже дикими скифами. Слушайте же, мои гунны, слушайте, мои германцы и склабены, и все племена земные: бесчестен Рим, низок император римлян, позорно имя цезаря, и я с презрением плюю в лицо всей римской империи… А вы, послы, слушайте условия, на которых я пощажу ваши государства от войны: к моим двумстам женам я требую еще одну - Гонорию, сестру императора. Ты говоришь, что она уже замужем, Максимин? Что за беда! Даже если бы я захотел взять у императора его собственную жену, то он отдал бы мне ее из боязни перед полчищами моих гуннов. Но мне ее не нужно, - усмехнулся он, - она безобразна, его Василиса, не то что красавица Гонория. Несколько лет тому назад она тайно прислала мне свой портрет и обручальное кольцо, умоляя меня взять ее в жены. Конечно, я знаю, что я не очень красив, но и она это знает. Римлянка в порыве страсти готова выйти замуж хоть за сатану. Так вот, замужем она или нет, я хочу теперь взять ее, а с нею приличное приданое. Вы должны уступить мне всю область вдоль Дуная от моей пеонийской границы до Новэ во Фракии - это в длину, а в ширину - пространство пятидневной гуннской скачки. Вы же не должны ни устраивать ярмарок на Дунае, ни поселяться возле моих владений ближе, чем Наисс.

– Даже если бы ты и получил руку Гонории, - отвечал один из послов Ромул, - ты все равно не имел бы права на область… По римскому праву землею владеют мужчины, а не женщины.

– Я живу по гуннскому праву, допускающему к управлению и женщин. Но я еще не кончил. Вы выдадите мне всех перебежчиков. По моему счету их сто тринадцать человек. Вы заплатите пять тысяч фунтов золота, доставите мне тысячу заложников сенаторского сана, сроете стены Византии, Рима и Равенны и будете сидеть тихо, пока я, как только в германских лесах стает снег, покорю всю страну от Понта до Британского моря и от столбов Геркулесовых до ворот Адрианополя! Если вы не исполните в точности всего, что я сказал, горе Риму и Византии! Вы теперь одни! Не надейтесь, как три года тому назад на вестготов, у них междоусобия и им не до вас, но если бы победитель из трех воюющих друг с другом.братьев и вздумал подать вам помощь, знайте: Гейзерих со своими вандалами, и свебы, аланы, франки, и аллеманы, и все, находящиеся под моею властью народы, мгновенно сотрут вас всех с лица земли!

Он остановился, наслаждаясь смущением римлян.

Кругом царило глубокое, боязливое молчание.

Наконец, ритор не выдержал и тихо, едва слышно, произнес:

– А когда… ты все это возьмешь у нас… что же оставишь ты нам?

– Души ваши! - быстро отвечал Аттила. - А в Риме оставлю вашему первосвященнику дорогую ему гробницу еврейского рыбака. Всем же вам - ваших матерей! Ваши жены, сестры и дочери также останутся при вас… до тех пор, пока какая-нибудь из них не приглянется мне! Тише ты, храбрый Примут! Ни слова! Ни вздоха! Вы должны исполнить все, чего бы я ни требовал. Так беспомощно и бессильно лежите вы у моих ног. Вы не можете противиться даже в случае, если бы у вас на это хватило мужества! Ступайте! Отпускаю вас! Сегодня Аттила, меч бога войны, отомстил Риму за все народы, в течение веков угнетаемые им!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Эдико отвел связанного Вигилия в одну из многочисленных деревянных башен, служивших темницами.

Затем он догнал послов, медленно и угрюмо направлявшихся к своим жилищам.

Увидав его, Максимин остановился.

– Германец, - с упреком сказал он, - сегодня ты смешал с грязью римскую империю!

– Это сделал не я и не Аттила, а ваш император, - отвечал Эдико, - и я служил лишь орудием!

– Да, - мрачно вмешался Приск, - но я видел, насколько это было тебе приятно!

– И к чему тебе наше унижение? Ведь ты не гунн. Откуда же у тебя такая ненависть к нам? - продолжал Максимин.

– Ты полагаешь, что скорее я должен был ненавидеть гуннов? - прервал его Эдико. - Но сами вы, римляне, постарались отвратить меня от себя. Гунны грубы, дики, невежественны, вы же изящны и образованы, но в то же время вы лживы до мозга костей. Я испытал это. Слушайте: двадцать лет тому назад небольшая область скиров не могла вмещать в себе все возраставшее население, благословленное Вотаном и Фриттой, Фро и Донаром. Король Дагомут созвал народное собрание, и оно решило, что третья часть мужчин, юношей и мальчиков, избранных по жребию, должны выселиться и основаться в иной стране. Жребий пал и на наш род, благороднейший после королевского. У моего отца было пять сыновей, и я, младший из них, только что получил меч из рук короля Дагомута. Все мы, с нашими приближенными, слугами и отпущенниками, отправились вниз по Дунаю. Отец Аттилы Мунчук звал нас к себе на службу за очень большую плату, так как повсюду гремела слава о воинственности скиров и в особенности об отваге моего отца Эдигера. Но отец отказался от предложения Мунчука.

– Император Византии, - отвечал он ему, - завербовал уже нас, хотя и за меньшее вознаграждение. Мы охотнее будем служить римлянам из чести, чем гуннам ради их золота.

Император поселил нас во Фракии, и мы много лет сражались за Византию против гуннов и Мунчука.

– Знаю, - сказал Максимин, - сражались отважно и преданно.

– Но знаешь ли ты, патриций, какую мы получили благодарность? Спустя несколько лет к гуннам присоединились еще другие враждебные народы, роксаланы. Мы продолжали сражаться и против них. Что же придумал император? Он сообразил, что роксаланы многочисленнее и сильнее нас, и продал нас им. Однажды ночью явились к нам императорские полководцы с римлянами и роксаланами, и началась резня: беззащитных убивали в постелях, пленников отвели, как рабов, на византийские рынки, и обработанную землю отдали во владение роксаланам. В эту ночь двое из моих братьев были умерщвлены, а двое взяты в плен. Раненый отец мой со мной и немногими из наших успел скрыться в лесу. Здесь на нас напали гунны из той самой орды, с которой мы бились во многих кровавых схватках за Византию. Нас привели к Мунчуку, и мы думали, что настал наш последний час. Но гунн сказал: